Лакме
Поделись знанием:
– Запишите, это нехорошо. Очень нехорошо, – строго сказал ему генерал с белыми усами и красным, румяным лицом.
На четвертый день пожары начались на Зубовском валу.
Пьера с тринадцатью другими отвели на Крымский Брод, в каретный сарай купеческого дома. Проходя по улицам, Пьер задыхался от дыма, который, казалось, стоял над всем городом. С разных сторон виднелись пожары. Пьер тогда еще не понимал значения сожженной Москвы и с ужасом смотрел на эти пожары.
В каретном сарае одного дома у Крымского Брода Пьер пробыл еще четыре дня и во время этих дней из разговора французских солдат узнал, что все содержащиеся здесь ожидали с каждым днем решения маршала. Какого маршала, Пьер не мог узнать от солдат. Для солдата, очевидно, маршал представлялся высшим и несколько таинственным звеном власти.
Эти первые дни, до 8 го сентября, – дня, в который пленных повели на вторичный допрос, были самые тяжелые для Пьера.
Х
8 го сентября в сарай к пленным вошел очень важный офицер, судя по почтительности, с которой с ним обращались караульные. Офицер этот, вероятно, штабный, с списком в руках, сделал перекличку всем русским, назвав Пьера: celui qui n'avoue pas son nom [тот, который не говорит своего имени]. И, равнодушно и лениво оглядев всех пленных, он приказал караульному офицеру прилично одеть и прибрать их, прежде чем вести к маршалу. Через час прибыла рота солдат, и Пьера с другими тринадцатью повели на Девичье поле. День был ясный, солнечный после дождя, и воздух был необыкновенно чист. Дым не стлался низом, как в тот день, когда Пьера вывели из гауптвахты Зубовского вала; дым поднимался столбами в чистом воздухе. Огня пожаров нигде не было видно, но со всех сторон поднимались столбы дыма, и вся Москва, все, что только мог видеть Пьер, было одно пожарище. Со всех сторон виднелись пустыри с печами и трубами и изредка обгорелые стены каменных домов. Пьер приглядывался к пожарищам и не узнавал знакомых кварталов города. Кое где виднелись уцелевшие церкви. Кремль, неразрушенный, белел издалека с своими башнями и Иваном Великим. Вблизи весело блестел купол Ново Девичьего монастыря, и особенно звонко слышался оттуда благовест. Благовест этот напомнил Пьеру, что было воскресенье и праздник рождества богородицы. Но казалось, некому было праздновать этот праздник: везде было разоренье пожарища, и из русского народа встречались только изредка оборванные, испуганные люди, которые прятались при виде французов.
Очевидно, русское гнездо было разорено и уничтожено; но за уничтожением этого русского порядка жизни Пьер бессознательно чувствовал, что над этим разоренным гнездом установился свой, совсем другой, но твердый французский порядок. Он чувствовал это по виду тех, бодро и весело, правильными рядами шедших солдат, которые конвоировали его с другими преступниками; он чувствовал это по виду какого то важного французского чиновника в парной коляске, управляемой солдатом, проехавшего ему навстречу. Он это чувствовал по веселым звукам полковой музыки, доносившимся с левой стороны поля, и в особенности он чувствовал и понимал это по тому списку, который, перекликая пленных, прочел нынче утром приезжавший французский офицер. Пьер был взят одними солдатами, отведен в одно, в другое место с десятками других людей; казалось, они могли бы забыть про него, смешать его с другими. Но нет: ответы его, данные на допросе, вернулись к нему в форме наименования его: celui qui n'avoue pas son nom. И под этим названием, которое страшно было Пьеру, его теперь вели куда то, с несомненной уверенностью, написанною на их лицах, что все остальные пленные и он были те самые, которых нужно, и что их ведут туда, куда нужно. Пьер чувствовал себя ничтожной щепкой, попавшей в колеса неизвестной ему, но правильно действующей машины.
Пьера с другими преступниками привели на правую сторону Девичьего поля, недалеко от монастыря, к большому белому дому с огромным садом. Это был дом князя Щербатова, в котором Пьер часто прежде бывал у хозяина и в котором теперь, как он узнал из разговора солдат, стоял маршал, герцог Экмюльский.
| Лакме | |
| Lakmé | |
 | |
| Композитор | |
|---|---|
| Автор(ы) либретто | |
| Источник сюжета |
роман Пьера Лоти «Рараю, или Женитьба Лоти» |
| Действий |
3 |
| Год создания | |
| Первая постановка | |
| Место первой постановки | |
«Лакме» (фр. Lakmé) — опера в трёх актах, написанная Лео Делибом на либретто Эдмона Гондине и Филиппа Жиля, основанном на романе Пьера Лоти «Рараю, или Женитьба Лоти». Как многие другие французские оперы конца XIX века, в том числе «Искатели жемчуга» Бизе и «Король Лахорский» Массне, «Лакме» наполнена восточным колоритом и была написана специально для Марии ван Зандт.
Премьера состоялась 14 апреля 1883 года в Опера Комик в Париже.
Содержание
Содержание
Действие происходит в конце XIX века в британской Индии. Многие индусы вынуждены верить в своих богов тайно. Джеральд, английский офицер, случайно набредает на священный храм брахман. Он встречает Лакме (её имя происходит от санскритского Лакшми), дочь верховного жреца Нилаканты. Молодые люди влюбляются друг в друга. Нилаканта призывает к мести англичанина, опозорившего храм.
На базаре Нилаканта заставляет Лакме соблазнительно петь («легенда», ария с колокольчиками — «Légende du Paria», «Ah!… Par les dieux inspires… Où va la jeune indoue»), для того, чтобы святотатец выдал себя. Когда Джеральд выступает вперёд, Лакме падает в обморок, а Нилаканта ранит Джеральда. Лакме уводит возлюбленного в секретное укрытие в лесах, где лечит его.
Когда Лакме уходит за святой водой, которая должна подкрепить клятвы молодой пары, Фредерик, другой офицер, появляется перед Джеральдом и напоминает ему о долге перед королевой. Вернувшись, Лакме видит, как изменилось поведение любимого, и понимает, что потеряла его. Она кончает с собой, съев ядовитое растение.
Действующие лица
| Персонажи | Голоса | |||
|---|---|---|---|---|
| Джеральд, английский офицер | тенор | |||
| Нилаканта, старший индийский брамин | бас | |||
| Лакме, дочь индийского брамина Нилаканты | колоратурное сопрано | |||
| Фредерик, друг Джеральда | баритон или бас | |||
| Хаджи, слуга Нилаканты | тенор | |||
| Маллика, прислужница Лакме | меццо-сопрано | |||
| Елена, дочь английского губернатора в Индии | сопрано | |||
| Роза, её сестра | сопрано | |||
| Миссис Бенсон, гувернантка Елены | меццо-сопрано | |||
| Предсказатель судьбы (тенор), карманник (баритон), китайский купец (тенор), шесть моряков (басы), офицеры, дамы, торговцы, брахманы, музыканты (хор) | ||||
Содержание
- Prelude
Акт I
- No. 1 Introduction: «À l’heure accoutumée» (Nilakantha)
- Prière: «Blanche Dourga» (Lakmé, Nilakantha)
- No. 1 Bis — Scène: «Lakmé, c’est toi qui nous protégeons!» (Nilakantha, Lakmé)
- No. 2 — Duetto: «Viens, Malika» (Lakmé)
- Scène: «Miss Rose, Miss Ellen» (Gérald)
- No. 3 — Quintette & Couplets: «Quand une femme est si jolie» (Gérald)
- Récitatif: «Nous commettons un sacrilege» (Gérald)
- No. 4 — Air: «Prendre le dessin d’un bijou» (Gérald)
- No. 4 Bis — Scene: «Non! Je ne veux pas toucher» (Gérald, Lakmé)
- No. 5 — Récitatif & Strophes: «Les fleurs me paraissent plus belles» (Lakmé)
- No. 5 Bis — Récitatif: «Ah! Malika! Malika!» (Lakmé)
- No. 6 — Duo: «D’où viens-tu? Que veux-tu?» (Lakme, Gérald)
- No. 6 Bis — Scene: «Viens! La! La!» (Nilankantha, Lakmé)
- Entr’acte
Акт II
- No. 7 — Choeur & Scène du marche: «Allons, avant que midi sonne»
- No. 7 Bis — Récitatif: «Enfin! Nous aurons du silence!»
- No. 8 — Airs de danse: Introduction
- No. 8 — Airs de danse: Terana
- No. 8 — Airs de danse: Rektah
- No. 8 — Airs de danse: Persian
- No. 8 — Airs de danse: Coda avec Choeurs
- No. 8 — Airs de danse: Sortie
- Récitatif: «Voyez donc ce vieillard»
- No. 9 — Scène & Stances: «Ah! Ce vieillard encore!» (Nilankantha, Lakmé)
- No. 9 Bis — Récitatif: «Ah! C’est de ta douleur» (Lakmé, Nilankantha)
- No. 10 — Scène & Legende de la fille du Paria (Air des Clochettes):
- «Ah!… Par les dieux inspires… Où va la jeune indoue» (Lakmé, Nilankantha)
- No. 11 — Scène: «La rage me dévore» (Nilankantha, Lakmé)
- No. 12 — Scène & Choeur: «Au milieu des chants d’allegresse» (Nilankantha, Lakmé)
- No. 12 Bis — Récitatif: «Le maître ne pense qu'à sa vengeance»
- No. 13 — Duo: «Lakmé! Lakmé! C’est toi!» (Lakmé, Gérald)
- No. 14 — Finale: «O Dourga, toi qui renais» (Gérald)
- Entr’acte
Акт III
- No. 15 — Berceuse: «Sous le ciel tout étoile» (Lakmé)
- No. 15 Bis — Récitatif: «Quel vague souvenir alourdit ma pensée?» (Gérald, Lakmé)
- No. 16 — Cantilène: «Lakmé! Lakmé! Ah! Viens dans la forêt profonde» (Gérald)
- No. 17 — Scène & Choeur: «La, je pourrai t’entendre» (Lakmé, Gérald)
- No. 18 — Scène: «Vivant!» (Gérald)
- No. 19 — Duo: «Ils allaient deux à deux» (Lakmé, Gérald)
- No. 20 — Finale: «C’est lui! C’est lui!» (Nilankantha, Lakmé, Gérald)
Записи
Известные аудиозаписи
- «Лакме». Партия Нилаканты — Федор Шаляпин.
- 1940. Спектакль Метрополитен-опера. Партия Лакме — Лили Понс. (The Golden Age; live)
- 1946. Надежда Казанцева, Сергей Лемешев, Анна Малюта.
- 1952. Спектакль Национального театра «Опера-комик». Партия Лакме — Мадо Робен. (Decca)
- 1968. Спектакль Национальной оперы Монте-Карло. Партия Лакме — Джоан Сазерленд. (Decca)
- 1971. Спектакль Национального театра «Опера-комик». Партия Лакме — Мади Мепле. (EMI)
- 1998. Партия Лакме — Натали Дессей. Хор и оркестр Капитолия Тулузы. (EMI Classics).
Известные видеозаписи
- «Lakmé» (1976, Австралия) (TV). Реж. John Charles. В роли Лакме — Джоан Сазерленд.
Цитирование
Широко известен «Цветочный дуэт» (Viens, Mallika, les lianes en fleurs… Sous le dôme épais) из первого акта оперы. Часто используется в рекламных роликах, а также в современной обработке.
Используется также в качестве саундтрека в сериале "Интерны"
Напишите отзыв о статье "Лакме"
Примечания
Литература
- Издания: «Лакме», клавир, рус. текст Е. Клетневой, М., Гутхейль, 1892; М., Музсектор Госиздата, 1925. H. Г р.
Ссылки
- [libretto-oper.ru/operas/delibes/lakme.php Полное либретто оперы «Лакме» на русском]
- [www.karadar.com/Librettos/delibes_lakme.html Полное либретто, фр. яз]
- [all-photo.ru/empire/index.ru.html?id=10364 Декорации представления в Большом театре, проект РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ В ФОТОГРАФИЯХ]
- [www.johnrpierce.com/lakme.html Recordings]
- [www.easybyte.org Easybyte] — free easy piano arrangement of «Flower Duet from Lakmé» plus midi sound file
Отрывок, характеризующий Лакме
Вопросы эти, оставляя в стороне сущность жизненного дела и исключая возможность раскрытия этой сущности, как и все вопросы, делаемые на судах, имели целью только подставление того желобка, по которому судящие желали, чтобы потекли ответы подсудимого и привели его к желаемой цели, то есть к обвинению. Как только он начинал говорить что нибудь такое, что не удовлетворяло цели обвинения, так принимали желобок, и вода могла течь куда ей угодно. Кроме того, Пьер испытал то же, что во всех судах испытывает подсудимый: недоумение, для чего делали ему все эти вопросы. Ему чувствовалось, что только из снисходительности или как бы из учтивости употреблялась эта уловка подставляемого желобка. Он знал, что находился во власти этих людей, что только власть привела его сюда, что только власть давала им право требовать ответы на вопросы, что единственная цель этого собрания состояла в том, чтоб обвинить его. И поэтому, так как была власть и было желание обвинить, то не нужно было и уловки вопросов и суда. Очевидно было, что все ответы должны были привести к виновности. На вопрос, что он делал, когда его взяли, Пьер отвечал с некоторою трагичностью, что он нес к родителям ребенка, qu'il avait sauve des flammes [которого он спас из пламени]. – Для чего он дрался с мародером? Пьер отвечал, что он защищал женщину, что защита оскорбляемой женщины есть обязанность каждого человека, что… Его остановили: это не шло к делу. Для чего он был на дворе загоревшегося дома, на котором его видели свидетели? Он отвечал, что шел посмотреть, что делалось в Москве. Его опять остановили: у него не спрашивали, куда он шел, а для чего он находился подле пожара? Кто он? повторили ему первый вопрос, на который он сказал, что не хочет отвечать. Опять он отвечал, что не может сказать этого.– Запишите, это нехорошо. Очень нехорошо, – строго сказал ему генерал с белыми усами и красным, румяным лицом.
На четвертый день пожары начались на Зубовском валу.
Пьера с тринадцатью другими отвели на Крымский Брод, в каретный сарай купеческого дома. Проходя по улицам, Пьер задыхался от дыма, который, казалось, стоял над всем городом. С разных сторон виднелись пожары. Пьер тогда еще не понимал значения сожженной Москвы и с ужасом смотрел на эти пожары.
В каретном сарае одного дома у Крымского Брода Пьер пробыл еще четыре дня и во время этих дней из разговора французских солдат узнал, что все содержащиеся здесь ожидали с каждым днем решения маршала. Какого маршала, Пьер не мог узнать от солдат. Для солдата, очевидно, маршал представлялся высшим и несколько таинственным звеном власти.
Эти первые дни, до 8 го сентября, – дня, в который пленных повели на вторичный допрос, были самые тяжелые для Пьера.
Х
8 го сентября в сарай к пленным вошел очень важный офицер, судя по почтительности, с которой с ним обращались караульные. Офицер этот, вероятно, штабный, с списком в руках, сделал перекличку всем русским, назвав Пьера: celui qui n'avoue pas son nom [тот, который не говорит своего имени]. И, равнодушно и лениво оглядев всех пленных, он приказал караульному офицеру прилично одеть и прибрать их, прежде чем вести к маршалу. Через час прибыла рота солдат, и Пьера с другими тринадцатью повели на Девичье поле. День был ясный, солнечный после дождя, и воздух был необыкновенно чист. Дым не стлался низом, как в тот день, когда Пьера вывели из гауптвахты Зубовского вала; дым поднимался столбами в чистом воздухе. Огня пожаров нигде не было видно, но со всех сторон поднимались столбы дыма, и вся Москва, все, что только мог видеть Пьер, было одно пожарище. Со всех сторон виднелись пустыри с печами и трубами и изредка обгорелые стены каменных домов. Пьер приглядывался к пожарищам и не узнавал знакомых кварталов города. Кое где виднелись уцелевшие церкви. Кремль, неразрушенный, белел издалека с своими башнями и Иваном Великим. Вблизи весело блестел купол Ново Девичьего монастыря, и особенно звонко слышался оттуда благовест. Благовест этот напомнил Пьеру, что было воскресенье и праздник рождества богородицы. Но казалось, некому было праздновать этот праздник: везде было разоренье пожарища, и из русского народа встречались только изредка оборванные, испуганные люди, которые прятались при виде французов.
Очевидно, русское гнездо было разорено и уничтожено; но за уничтожением этого русского порядка жизни Пьер бессознательно чувствовал, что над этим разоренным гнездом установился свой, совсем другой, но твердый французский порядок. Он чувствовал это по виду тех, бодро и весело, правильными рядами шедших солдат, которые конвоировали его с другими преступниками; он чувствовал это по виду какого то важного французского чиновника в парной коляске, управляемой солдатом, проехавшего ему навстречу. Он это чувствовал по веселым звукам полковой музыки, доносившимся с левой стороны поля, и в особенности он чувствовал и понимал это по тому списку, который, перекликая пленных, прочел нынче утром приезжавший французский офицер. Пьер был взят одними солдатами, отведен в одно, в другое место с десятками других людей; казалось, они могли бы забыть про него, смешать его с другими. Но нет: ответы его, данные на допросе, вернулись к нему в форме наименования его: celui qui n'avoue pas son nom. И под этим названием, которое страшно было Пьеру, его теперь вели куда то, с несомненной уверенностью, написанною на их лицах, что все остальные пленные и он были те самые, которых нужно, и что их ведут туда, куда нужно. Пьер чувствовал себя ничтожной щепкой, попавшей в колеса неизвестной ему, но правильно действующей машины.
Пьера с другими преступниками привели на правую сторону Девичьего поля, недалеко от монастыря, к большому белому дому с огромным садом. Это был дом князя Щербатова, в котором Пьер часто прежде бывал у хозяина и в котором теперь, как он узнал из разговора солдат, стоял маршал, герцог Экмюльский.
