Лаксизм

Лаксизм (от лат. laxus — слабо натянутый, отпущенный) — течение в католическом нравственном богословии XVII века, а также соответствующая практика пастырской деятельности.

В отличие от ригоризма, практиковавшегося янсенистами (янсенизм), лаксизм характеризовался снисходительностью к человеческому несовершенству и минимализмом в области нравственных требований. Приверженцы лаксизма из числа духовников и богословов изыскивали малейший повод к тому, чтобы оправдать грешника или, по крайней мере, представить смертный грех в качестве простительного. Большинство приверженцев лаксизма принадлежали к Ордену иезуитов, что дало повод Паскалю в «Письмах к провинциалу» обвинить иезуитов в создании и пропаганде лаксизма. Особенное недовольство у янсенистов вызывало то обстоятельство, что духовники, практиковавшие лаксизм, легко отпускали грехи и разрешали причащаться верующим даже при малейших признаках раскаяния, тогда как священники-янсенисты часто отказывали кающимся в отпущении грехов, объясняя это стремлением избежать профанации исповеди и Евхаристии. Поскольку лаксизм грозил упадком морали как среди верующих, так и среди духовенства и монашествующих, Римские Папы Александр VII и Иннокентий XI осудили ряд тезисов лаксизма. Например, следующие тезисы лаксизма: «Дозволяется давать отпущение грехов человеку, даже если он не имеет понятия, по причине небрежения, об основных истинах веры», «Частая исповедь и причастие даже у тех, кто живет по-язычески, являются признаком предопределения ко спасению» и т. п. Осужденные тезисы лаксизма были взяты преимущественно из сочинений богословов-иезуитов: Г. Васкеса, Ф. Суареса, Л. Молины, Ф. Санчеса и др. Однако наличие в сочинении богословов тезисов лаксизма не дает основания для негативного восприятия их трудов в целом.

Литература

• Franziskus Deininger: Johannes Sinnich. Der Kampf der Löwener Universität gegen den Laxismus; ein Beitrag zur Geschichte der Moraltheologie, Düsseldorf 1928.

Ссылки

• [ethics.iph.ras.ru/em/em2/7.html М. А. Корзо. О полемике янсенистов и иезуитов о благодати и свободе воли]

Отрывок, характеризующий Лаксизм

– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.


Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.