Лактанций
Поделись знанием:
Балашев почтительно позволил себе не согласиться с мнением французского императора.
– У каждой страны свои нравы, – сказал он.
– Но уже нигде в Европе нет ничего подобного, – сказал Наполеон.
– Прошу извинения у вашего величества, – сказал Балашев, – кроме России, есть еще Испания, где также много церквей и монастырей.
Этот ответ Балашева, намекавший на недавнее поражение французов в Испании, был высоко оценен впоследствии, по рассказам Балашева, при дворе императора Александра и очень мало был оценен теперь, за обедом Наполеона, и прошел незаметно.
По равнодушным и недоумевающим лицам господ маршалов видно было, что они недоумевали, в чем тут состояла острота, на которую намекала интонация Балашева. «Ежели и была она, то мы не поняли ее или она вовсе не остроумна», – говорили выражения лиц маршалов. Так мало был оценен этот ответ, что Наполеон даже решительно не заметил его и наивно спросил Балашева о том, на какие города идет отсюда прямая дорога к Москве. Балашев, бывший все время обеда настороже, отвечал, что comme tout chemin mene a Rome, tout chemin mene a Moscou, [как всякая дорога, по пословице, ведет в Рим, так и все дороги ведут в Москву,] что есть много дорог, и что в числе этих разных путей есть дорога на Полтаву, которую избрал Карл XII, сказал Балашев, невольно вспыхнув от удовольствия в удаче этого ответа. Не успел Балашев досказать последних слов: «Poltawa», как уже Коленкур заговорил о неудобствах дороги из Петербурга в Москву и о своих петербургских воспоминаниях.
После обеда перешли пить кофе в кабинет Наполеона, четыре дня тому назад бывший кабинетом императора Александра. Наполеон сел, потрогивая кофе в севрской чашке, и указал на стул подло себя Балашеву.
Есть в человеке известное послеобеденное расположение духа, которое сильнее всяких разумных причин заставляет человека быть довольным собой и считать всех своими друзьями. Наполеон находился в этом расположении. Ему казалось, что он окружен людьми, обожающими его. Он был убежден, что и Балашев после его обеда был его другом и обожателем. Наполеон обратился к нему с приятной и слегка насмешливой улыбкой.
– Это та же комната, как мне говорили, в которой жил император Александр. Странно, не правда ли, генерал? – сказал он, очевидно, не сомневаясь в том, что это обращение не могло не быть приятно его собеседнику, так как оно доказывало превосходство его, Наполеона, над Александром.
Балашев ничего не мог отвечать на это и молча наклонил голову.
– Да, в этой комнате, четыре дня тому назад, совещались Винцингероде и Штейн, – с той же насмешливой, уверенной улыбкой продолжал Наполеон. – Чего я не могу понять, – сказал он, – это того, что император Александр приблизил к себе всех личных моих неприятелей. Я этого не… понимаю. Он не подумал о том, что я могу сделать то же? – с вопросом обратился он к Балашеву, и, очевидно, это воспоминание втолкнуло его опять в тот след утреннего гнева, который еще был свеж в нем.
– И пусть он знает, что я это сделаю, – сказал Наполеон, вставая и отталкивая рукой свою чашку. – Я выгоню из Германии всех его родных, Виртембергских, Баденских, Веймарских… да, я выгоню их. Пусть он готовит для них убежище в России!
Балашев наклонил голову, видом своим показывая, что он желал бы откланяться и слушает только потому, что он не может не слушать того, что ему говорят. Наполеон не замечал этого выражения; он обращался к Балашеву не как к послу своего врага, а как к человеку, который теперь вполне предан ему и должен радоваться унижению своего бывшего господина.
– И зачем император Александр принял начальство над войсками? К чему это? Война мое ремесло, а его дело царствовать, а не командовать войсками. Зачем он взял на себя такую ответственность?
Наполеон опять взял табакерку, молча прошелся несколько раз по комнате и вдруг неожиданно подошел к Балашеву и с легкой улыбкой так уверенно, быстро, просто, как будто он делал какое нибудь не только важное, но и приятное для Балашева дело, поднял руку к лицу сорокалетнего русского генерала и, взяв его за ухо, слегка дернул, улыбнувшись одними губами.
– Avoir l'oreille tiree par l'Empereur [Быть выдранным за ухо императором] считалось величайшей честью и милостью при французском дворе.
– Eh bien, vous ne dites rien, admirateur et courtisan de l'Empereur Alexandre? [Ну у, что ж вы ничего не говорите, обожатель и придворный императора Александра?] – сказал он, как будто смешно было быть в его присутствии чьим нибудь courtisan и admirateur [придворным и обожателем], кроме его, Наполеона.
– Готовы ли лошади для генерала? – прибавил он, слегка наклоняя голову в ответ на поклон Балашева.
– Дайте ему моих, ему далеко ехать…
Письмо, привезенное Балашевым, было последнее письмо Наполеона к Александру. Все подробности разговора были переданы русскому императору, и война началась.
После своего свидания в Москве с Пьером князь Андреи уехал в Петербург по делам, как он сказал своим родным, но, в сущности, для того, чтобы встретить там князя Анатоля Курагина, которого он считал необходимым встретить. Курагина, о котором он осведомился, приехав в Петербург, уже там не было. Пьер дал знать своему шурину, что князь Андрей едет за ним. Анатоль Курагин тотчас получил назначение от военного министра и уехал в Молдавскую армию. В это же время в Петербурге князь Андрей встретил Кутузова, своего прежнего, всегда расположенного к нему, генерала, и Кутузов предложил ему ехать с ним вместе в Молдавскую армию, куда старый генерал назначался главнокомандующим. Князь Андрей, получив назначение состоять при штабе главной квартиры, уехал в Турцию.
Луций Цецилий Фирмиан Лактанций (лат. Lucius Caecilius Firmianus Lactantius; около 250, Африка — около 325, Галлия) — ритор из Африки, ученик Арнобия, принявший в 303 году христианскую веру. За образованность и красноречие Лактанций заслужил впоследствии от гуманистов эпохи Ренессанса почетное звание «христианского Цицерона». После прихода Константина к власти в западной части Римской империи Лактанций в 317 году был назначен воспитателем Криспа, наследника императора, и проживал в Трире.
Творческое наследие Лактанция довольно обширно и состоит из целого ряда трудов, главной целью которых было, по выражению Г. Майорова, «оправдать христианство в глазах ещё привязанной к античным ценностям римской интеллигенции», что обусловило «интеллектуально привлекательную и литературно совершенную» (Майоров Г. Г. Формирование средневековой философии. М., 1979, с.133) форму его произведений. Труды Лактанция написаны изящным стилем с соблюдением классических литературных канонов. Они являются одним из самых ярких образцов не только христианской, но и всей позднеантичной литературы.
Содержание
Труды
- «О смерти гонителей» (De mortibus persecutorum) — по форме это произведение близко к памфлету и апологии, и его главной темой является идея божественного возмездия. Описывая события, связанные с гонениями на христиан, и императоров, которые были инициаторами этих гонений, автор, разумеется, не мог оставаться беспристрастным и равнодушным, и тенденциозность этого произведения не может вызывать сомнений. Но, несмотря на это, в нём дается довольно полная и живая картина последнего гонения на христиан в начале IV в., описываются политические события, даются красочные характеристики политических и религиозных деятелей этого времени. Причем лишь первые 6 глав труда посвящены временам от Нерона до Аврелиана, а остальные 46 — периоду тетрархии и первым годам правления Константина и Лициния.
- «Божественные установления» (Divinae institutiones) — представляет определенный интерес для изучения эпохи и, особенно, для отношений язычества и христианства. Несмотря на тенденциозность, характерную для апологетического жанра, труды Лактанция являются очень ценным историческим источником, так как они написаны непосредственным свидетелем и очевидцем событий, и приводимые им сведения в значительной части заслуживают доверия.
- «О гневе Божьем» (De ira Dei) — написано против стоиков и эпикурейцев.
- «О промысле Божьем» (De opificio Dei) — апологетическое произведение, написанное в 303 или 304 году и посвященное бывшему ученику, богатому христианину по имени Деметриан.
Издания и переводы
- Луция Цецилия Лактанция Фирмиана… Божественных наставлений седмь книг… С присовокуплением других творений: (1) о гневе божием, (2) о удивительном и чудном строении человека и (3) о кончине гонителей христианства / Пер. И. Н. Тредиаковского. М., 1783. Ч. 1. 408 стр. Ч. 2. 504 с.
- Творения Лактанция… / Пер. Е. Карнеева. СПб., 1848. Ч. 1. 404 с. Ч. 2. 319 с. (перевод подвергнут серьёзной критике. Подробнее см. Садов А. И. Древнехристианский церковный писатель Лактанций. СПб., 1895. С. 33)
- Лактанций. О смертях преследователей / Перевод с латинского языка, комментарии, указатели и библиографический список В. М. Тюленева. — СПб.: Алетейя, 1998. — 279 с. — (Античное христианство. Источники.). — 1800 экз. — ISBN 5-89329-095-0. (перевод подвергнут серьёзной критике К. Чебыкиным в статье [krotov.info/libr_min/24_ch/eb/ykin_01.htm «О смертях преследователей (или апофеоз гуманистической науки)»])
- Лактанций. О творении Божием. О гневе Божием. О смерти гонителей. Эпитомы Божественных установлений. / Пер. В. М. Тюленева. (Серия «Библиотека христианской мысли. Источники»). СПб.: Издательство Олега Абышко. 2007. 256 с.
- Лактанций. Божественные установления. / Пер., вступ. ст. и прим. В. М. Тюленева. (Серия «Библиотека христианской мысли. Источники»). СПб.: Издательство Олега Абышко. 2007. 512 с.
- Laktanz. Divinae institutiones. Buch 7 «De beata vita». Einleitung, Text, Übersetzung und Kommentar von Stefan Freund. Berlin: de Gruyter, 2009. ISBN 978-3-11-019345-9 (критическое издание и нем. перевод с комментариями кн. 7 «Божественных установлений»).
Напишите отзыв о статье "Лактанций"
Литература
Исследования:
- Adams J.N. Five notes on Lactantius’ «De mortibus persecutorum» // Antichthon. Vol. XXIII. 1989.
- Barnes T.D. Lactantius and Constantine // The Journal of Roman Studies. Vol. 63. 1973. P. 32.
- Christensen A.S. [books.google.ru/books?id=3P4apOt3twMC Lactantius the Historian. An analysis of the De Mortibus Persecutorum]. Copenhagen, 1980. P. 23.
- DePalma Digeser.E. [books.google.ru/books/about/The_making_of_a_Christian_empire.html?id=wbjbgRl4QTkC&redir_esc=y The Making of a Christian Empire: Lactantius and Rome]. — Cornell University Press, Ithaca-London, 2000.
- Никольский И.М. Образ правителя в сочинениях раннехристианских историков (на примере «о Смертях гонителей» Луция Фирмиана Лактанция). Автореф. канд. дисс. М., 2011.
- Садов А. И. Лактанций: Биографический очерк. СПб., 1892.
- Садов А. И. Древнехристианский церковный писатель Лактанций. СПб., 1895.
- Соколов В. С. Историческая концепция Лактанция // Вопросы античной литературы и классической филологии. М., 1966. С. 334—345.
Ссылки
- Латинские тексты: [www.archive.org/details/operaomniaacced02laubgoog Pt. 1]; [www.archive.org/details/operaomniaacced01laubgoog Pt. 2]; [pot-pourri.fltr.ucl.ac.be/files/aclassftp/TEXTES/Lactance/ Латинские тексты]
- Лактанций. [students.gf.nsu.ru/latin/lactanz.html О смертях гонителей]. / Пер. И. В. Богданова на сайте
- Лактанций. [krotov.info/acts/04/1/laktanzy_o_gonit.htm О смертях гонителей]. / Пер. В. М. Тюленева на сайте www.krotov.info.
- Лактанций. [krotov.info/acts/04/1/laktanzy_ust.htm Божественные установления] (фрагменты) / Пер. В. М. Тюленева на сайте www.krotov.info.
- Лактанций (Псевдо-Лактанций). [krotov.info/acts/04/1/laktanzy.htm О страстях Господних; О Фениксе.]. / Пер. с англ. Виктора Заславского на сайте www.krotov.info.
Отрывок, характеризующий Лактанций
– Впрочем, большое количество монастырей и церквей есть всегда признак отсталости народа, – сказал Наполеон, оглядываясь на Коленкура за оценкой этого суждения.Балашев почтительно позволил себе не согласиться с мнением французского императора.
– У каждой страны свои нравы, – сказал он.
– Но уже нигде в Европе нет ничего подобного, – сказал Наполеон.
– Прошу извинения у вашего величества, – сказал Балашев, – кроме России, есть еще Испания, где также много церквей и монастырей.
Этот ответ Балашева, намекавший на недавнее поражение французов в Испании, был высоко оценен впоследствии, по рассказам Балашева, при дворе императора Александра и очень мало был оценен теперь, за обедом Наполеона, и прошел незаметно.
По равнодушным и недоумевающим лицам господ маршалов видно было, что они недоумевали, в чем тут состояла острота, на которую намекала интонация Балашева. «Ежели и была она, то мы не поняли ее или она вовсе не остроумна», – говорили выражения лиц маршалов. Так мало был оценен этот ответ, что Наполеон даже решительно не заметил его и наивно спросил Балашева о том, на какие города идет отсюда прямая дорога к Москве. Балашев, бывший все время обеда настороже, отвечал, что comme tout chemin mene a Rome, tout chemin mene a Moscou, [как всякая дорога, по пословице, ведет в Рим, так и все дороги ведут в Москву,] что есть много дорог, и что в числе этих разных путей есть дорога на Полтаву, которую избрал Карл XII, сказал Балашев, невольно вспыхнув от удовольствия в удаче этого ответа. Не успел Балашев досказать последних слов: «Poltawa», как уже Коленкур заговорил о неудобствах дороги из Петербурга в Москву и о своих петербургских воспоминаниях.
После обеда перешли пить кофе в кабинет Наполеона, четыре дня тому назад бывший кабинетом императора Александра. Наполеон сел, потрогивая кофе в севрской чашке, и указал на стул подло себя Балашеву.
Есть в человеке известное послеобеденное расположение духа, которое сильнее всяких разумных причин заставляет человека быть довольным собой и считать всех своими друзьями. Наполеон находился в этом расположении. Ему казалось, что он окружен людьми, обожающими его. Он был убежден, что и Балашев после его обеда был его другом и обожателем. Наполеон обратился к нему с приятной и слегка насмешливой улыбкой.
– Это та же комната, как мне говорили, в которой жил император Александр. Странно, не правда ли, генерал? – сказал он, очевидно, не сомневаясь в том, что это обращение не могло не быть приятно его собеседнику, так как оно доказывало превосходство его, Наполеона, над Александром.
Балашев ничего не мог отвечать на это и молча наклонил голову.
– Да, в этой комнате, четыре дня тому назад, совещались Винцингероде и Штейн, – с той же насмешливой, уверенной улыбкой продолжал Наполеон. – Чего я не могу понять, – сказал он, – это того, что император Александр приблизил к себе всех личных моих неприятелей. Я этого не… понимаю. Он не подумал о том, что я могу сделать то же? – с вопросом обратился он к Балашеву, и, очевидно, это воспоминание втолкнуло его опять в тот след утреннего гнева, который еще был свеж в нем.
– И пусть он знает, что я это сделаю, – сказал Наполеон, вставая и отталкивая рукой свою чашку. – Я выгоню из Германии всех его родных, Виртембергских, Баденских, Веймарских… да, я выгоню их. Пусть он готовит для них убежище в России!
Балашев наклонил голову, видом своим показывая, что он желал бы откланяться и слушает только потому, что он не может не слушать того, что ему говорят. Наполеон не замечал этого выражения; он обращался к Балашеву не как к послу своего врага, а как к человеку, который теперь вполне предан ему и должен радоваться унижению своего бывшего господина.
– И зачем император Александр принял начальство над войсками? К чему это? Война мое ремесло, а его дело царствовать, а не командовать войсками. Зачем он взял на себя такую ответственность?
Наполеон опять взял табакерку, молча прошелся несколько раз по комнате и вдруг неожиданно подошел к Балашеву и с легкой улыбкой так уверенно, быстро, просто, как будто он делал какое нибудь не только важное, но и приятное для Балашева дело, поднял руку к лицу сорокалетнего русского генерала и, взяв его за ухо, слегка дернул, улыбнувшись одними губами.
– Avoir l'oreille tiree par l'Empereur [Быть выдранным за ухо императором] считалось величайшей честью и милостью при французском дворе.
– Eh bien, vous ne dites rien, admirateur et courtisan de l'Empereur Alexandre? [Ну у, что ж вы ничего не говорите, обожатель и придворный императора Александра?] – сказал он, как будто смешно было быть в его присутствии чьим нибудь courtisan и admirateur [придворным и обожателем], кроме его, Наполеона.
– Готовы ли лошади для генерала? – прибавил он, слегка наклоняя голову в ответ на поклон Балашева.
– Дайте ему моих, ему далеко ехать…
Письмо, привезенное Балашевым, было последнее письмо Наполеона к Александру. Все подробности разговора были переданы русскому императору, и война началась.
После своего свидания в Москве с Пьером князь Андреи уехал в Петербург по делам, как он сказал своим родным, но, в сущности, для того, чтобы встретить там князя Анатоля Курагина, которого он считал необходимым встретить. Курагина, о котором он осведомился, приехав в Петербург, уже там не было. Пьер дал знать своему шурину, что князь Андрей едет за ним. Анатоль Курагин тотчас получил назначение от военного министра и уехал в Молдавскую армию. В это же время в Петербурге князь Андрей встретил Кутузова, своего прежнего, всегда расположенного к нему, генерала, и Кутузов предложил ему ехать с ним вместе в Молдавскую армию, куда старый генерал назначался главнокомандующим. Князь Андрей, получив назначение состоять при штабе главной квартиры, уехал в Турцию.
