Лальский район

Лальский район

Страна	СССР СССР
Статус	район СССР
Входит в	Северо-Двинскую губернию, Северный край, Северную область, Архангельскую область, Кировскую область
Административный центр	Лальск
Дата образования	10 апреля 1924 года
Дата упразднения	1 февраля 1963 года

Лальский район — административная единица в составе Северо-Двинской губернии РСФСР,Северного края РСФСР, Северной области РСФСР, Архангельской области РСФСР, Кировской области РСФСР, существовавшая в период с 1924 по 1963 годы.

Административный центр — город (с 1927 года поселок) Лальск.

Территория бывшего Лальского района в настоящее время находится в составе Лузского района Кировской области.

История

Район образован 10 апреля 1924 года в результате административной реформы, связанной с отменой уездного и волостного деления и проведения районирования в Северо-Двинской губернии на основании Декрета ВЦИК РСФСР «Об административном делении Северо­двинской губернии» . Центр — город Лальск.

В состав района вошли территории бывших Грибошинской, Папуловской и Целяковской волостей Велико-Устюжского уезда и Верхне-Лальской волости Сольвычегодского уезда Северо-Двинской губернии.

С 1929 года по 1936 год в составе Северного края РСФСР, в том числе в период с 1929 по 1930 год в составе Северо-Двинского округа Северного края РСФСР.

С 1936 по 1937 год в составе Северной области РСФСР.

С 1937 по 1941 в составе Архангельской области РСФСР.

В состав Кировской области РСФСР вошёл в 1941 году.

1 февраля 1963 года на основании решения Пленума ЦК КПСС «О развитии экономики СССР и перестройке партийного руководства народным хозяйством» от 19-23 ноября 1962 года Лальский район был объединён с Подосиновским районом в новый Лузский сельский район (с центром в городе Луза). В 1965 году Лузский сельский район разукрупнён с передачей территории вновь созданным Подосиновскому и Лузскому районам. Территория бывшего Лальского района вошла в состав Лузского района.

См. также

• Лальский уезд

Отрывок, характеризующий Лальский район

– «Пусть дерзкий и наглый Голиаф от пределов Франции обносит на краях России смертоносные ужасы; кроткая вера, сия праща российского Давида, сразит внезапно главу кровожаждущей его гордыни. Се образ преподобного Сергия, древнего ревнителя о благе нашего отечества, приносится вашему императорскому величеству. Болезную, что слабеющие мои силы препятствуют мне насладиться любезнейшим вашим лицезрением. Теплые воссылаю к небесам молитвы, да всесильный возвеличит род правых и исполнит во благих желания вашего величества».
– Quelle force! Quel style! [Какая сила! Какой слог!] – послышались похвалы чтецу и сочинителю. Воодушевленные этой речью, гости Анны Павловны долго еще говорили о положении отечества и делали различные предположения об исходе сражения, которое на днях должно было быть дано.
– Vous verrez, [Вы увидите.] – сказала Анна Павловна, – что завтра, в день рождения государя, мы получим известие. У меня есть хорошее предчувствие.


Предчувствие Анны Павловны действительно оправдалось. На другой день, во время молебствия во дворце по случаю дня рождения государя, князь Волконский был вызван из церкви и получил конверт от князя Кутузова. Это было донесение Кутузова, писанное в день сражения из Татариновой. Кутузов писал, что русские не отступили ни на шаг, что французы потеряли гораздо более нашего, что он доносит второпях с поля сражения, не успев еще собрать последних сведений. Стало быть, это была победа. И тотчас же, не выходя из храма, была воздана творцу благодарность за его помощь и за победу.
Предчувствие Анны Павловны оправдалось, и в городе все утро царствовало радостно праздничное настроение духа. Все признавали победу совершенною, и некоторые уже говорили о пленении самого Наполеона, о низложении его и избрании новой главы для Франции.
Вдали от дела и среди условий придворной жизни весьма трудно, чтобы события отражались во всей их полноте и силе. Невольно события общие группируются около одного какого нибудь частного случая. Так теперь главная радость придворных заключалась столько же в том, что мы победили, сколько и в том, что известие об этой победе пришлось именно в день рождения государя. Это было как удавшийся сюрприз. В известии Кутузова сказано было тоже о потерях русских, и в числе их названы Тучков, Багратион, Кутайсов. Тоже и печальная сторона события невольно в здешнем, петербургском мире сгруппировалась около одного события – смерти Кутайсова. Его все знали, государь любил его, он был молод и интересен. В этот день все встречались с словами:
– Как удивительно случилось. В самый молебен. А какая потеря Кутайсов! Ах, как жаль!
– Что я вам говорил про Кутузова? – говорил теперь князь Василий с гордостью пророка. – Я говорил всегда, что он один способен победить Наполеона.
Но на другой день не получалось известия из армии, и общий голос стал тревожен. Придворные страдали за страдания неизвестности, в которой находился государь.
– Каково положение государя! – говорили придворные и уже не превозносили, как третьего дня, а теперь осуждали Кутузова, бывшего причиной беспокойства государя. Князь Василий в этот день уже не хвастался более своим protege Кутузовым, а хранил молчание, когда речь заходила о главнокомандующем. Кроме того, к вечеру этого дня как будто все соединилось для того, чтобы повергнуть в тревогу и беспокойство петербургских жителей: присоединилась еще одна страшная новость. Графиня Елена Безухова скоропостижно умерла от этой страшной болезни, которую так приятно было выговаривать. Официально в больших обществах все говорили, что графиня Безухова умерла от страшного припадка angine pectorale [грудной ангины], но в интимных кружках рассказывали подробности о том, как le medecin intime de la Reine d'Espagne [лейб медик королевы испанской] предписал Элен небольшие дозы какого то лекарства для произведения известного действия; но как Элен, мучимая тем, что старый граф подозревал ее, и тем, что муж, которому она писала (этот несчастный развратный Пьер), не отвечал ей, вдруг приняла огромную дозу выписанного ей лекарства и умерла в мучениях, прежде чем могли подать помощь. Рассказывали, что князь Василий и старый граф взялись было за итальянца; но итальянец показал такие записки от несчастной покойницы, что его тотчас же отпустили.