Лампадодромия

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Лампадодроми́я (или лампадедроми́я[1], др.-греч. λαμπαδηδρομία; также др.-греч. λαμπαδηφορία у Геродота и др.-греч. λαμπαδουχία у Ликофрона) — древнегреческое ритуальное состязание в беге с горящими факелами, наиболее известно по сведениям из Афин, также проводилось в ряде других древнегреческих городов. В Афинах факелоносцы образовывали несколько соперничавших команд, бегуны которых передавали факел друг другу.

В 1936 году Карл Дим инициировал использование мотивов ритуала для эстафеты олимпийского огня.





Описание ритуала

Древнейшее упоминание ритуала относится ко времени афинского тирана Писистрата — согласно Плутарху, около места в Академии, где зажигали огонь при беге, тот из своей любви к Харму воздвиг статую Эрота[2]. Непосредственно бег начинался от жертвенника Прометея[3].

В Афинах факельный бег был частью многих праздников и популярной темой аттической вазописи V-начала IV веков до н. э.[4]. На вазах есть как изображения старта бега, так и передачи факела и зажжения от факела огня на алтаре[5]. Эней Тактик включает «факельные зрелища» в число собиравших множество народа[6].

Аристофан в комедии «Лягушки», чей текст поясняется схолиями, упоминает «башню»[7] в Керамике, от которой начинались ежегодные состязания, и возгласы εἶναι[8] для начала бега[9]. Эту башню отождествляют с «башней Тимона» по Павсанию[10]. Также Аристофан комедийно описывает сцену, когда на Панафинеях медленно бежавшего факелоносца начинал колотить народ[11].

Для победы необходимо было сохранить факел горящим во время бега — прибежавший первым, но с потухшим факелом, проигрывал сохранившему огонь[12]. В «Лексиконе» Фотия объясняется, что гимнасиархи каждой из 10 фил отвечали за умащение маслом эфебов, которые бежали, передавая друг другу факел, и первый, кто зажигал пламя на алтаре, побеждал сам и побеждала его фила[13].

У Павсания названо лишь три участника состязания, и на изображениях, согласно Г. А. Мюллеру, более трех не встречается[14]. Однако в одной из надписей упомянуто 13-14 победителей, составлявших команду[15]. Некоторые надписи называют победившую филу. Награды за победу (бык, щит, гидрия) подлежали посвящению богу.

Праздники в Афинах

Три праздника с обрядом называет Полемон: Панафинеи, Гефестии и Прометеи[16]. Согласно Л. Д. Бондарь, имеются в виду только Великие Панафинеи[17]. По указанию схолий к Аристофану и «Большого Этимологика», в Керамике проходили три лампадедромии: Афины, Гефеста, Прометея[18].

Фотий называет праздники Прометея, Гефеста и Пана и объясняет связь так: Прометей из-за похищения огня, Гефест как хозяин огня и Пан как соратник афинян против персов[19].

Геродот рассказывает, что после Марафонской битвы бег с факелами был введен в ежегодном празднестве Пана[20]. Праздник Пана в этой связи упоминают также Фотий[21] и схолии к Демосфену[22].

В нескольких афинских надписях также сообщается о лампадофории во время праздника Тесея, а в единичных надписях — об агоне на Гермеях и на Анфестериях, а с I в. н. э. — и на Эпитафиях (возможно, тождественных празднику Пана)[23].

Конная эстафета с факелом (др.-греч. ἀφιππολαμπάς), упоминаемая Платоном для праздника Бендидий в Пирее и называемая «чем-то новым»[24], известна также из надписи для Ларисы в Фессалии[25].

Другие регионы

На празднике Афины Геллотии в Коринфе с факелами бежали девушки[26]. Александр Великий устроил бег с факелами в Сузах во время своего похода[27].

Факельный агон включали в себя праздник Эантии на Саламине, в честь Артемиды Бравронии в Амфиполе, Гермеи на Делосе, Деметрии на Сиросе, Боспории в Византии, Себастии в Халкиде и некоторые другие[28].

Устройство

Устройство бега с факелами (лампадархию) Аристотель в «Политике» относил к литургиям (общественным повинностям), требовавшим больших расходов и не приносящим пользы[29]. Согласно его «Афинской политии», устроение состязаний с факелами в Афинах входило в обязанности басилевса (священного царя)[30]. Лампадархи упоминаются в надписях более чем из десятка древнегреческих городов (в основном Малой Азии, никогда Пелопоннеса)[31].

Традиция

Геродот сравнивал с передачей факелов на празднике Гефеста передачу послания персидскими вестниками[32], а Платон передачу факела — с рождением и воспитанием детей[33]. Рассуждая о движении в «Физике», Аристотель считает передачу факела из рук в руки «перемещением смежным, но не непрерывным»[34].

Образ был известен и римским авторам: по Лукрецию поколения живущих людей передают друг другу, «как в беге, светильники жизни»[35]; Варрон вспоминает передачу факела в беге, передавая другу слово в беседе[36]; Персий обращается к другу, который «на бегу вырывает светоч»[37].

Фрэнсис Бэкон в сочинении «О мудрости древних» толковал передачу факелов в том смысле, что «совершенствования науки нужно ждать не от способностей или проворства какого-нибудь одного человека, а от последовательной деятельности многих поколений, сменяющих друг друга»[38].

Напишите отзыв о статье "Лампадодромия"

Примечания

  1. ↑ написание через «е» ближе к греческой форме и принято в книгах Е. В. Никитюк (Быт античного общества. СПб., 2005) и Л. Д. Бондарь; аналогично англ. lampadedromy
  2. ↑ Плутарх. Солон. 1
  3. ↑ Павсаний. Описание Эллады. I. 30, 2
  4. ↑ Simon E. Festivals of Attica. An Archaeological Commentary. University of Wisconsin Press, 1983. P. 53
  5. ↑ Скржинская М. В. Древнегреческие праздники в Элладе и Северном Причерноморье. Киев, 2009. С. 184
  6. ↑ Эней Тактик. О перенесении осады. XVII. 1
  7. ↑ в пер. А. И. Пиотровского «высокий столп»
  8. ↑ неопределённая форма глагола «быть» в значении императива (Aristophanes. Frogs. / Ed. by K. Dover. Oxf., 1993. P. 125, 207; но в TLG принято чтение др.-греч. είνται по изданию 1928 года Кулона и Ван Деле); в пер. А. И. Пиотровского «валяй!»
  9. ↑ Схолии к Аристофану. Лягушки. 131
  10. ↑ Павсаний. Описание Эллады. I 30, 4; Энциклопедия Паули-Виссова. Том 12, полутом 1. Стб. 574
  11. ↑ Аристофан и схолии к Аристофану. Лягушки. 1093, со ссылкой на грамматика Евфрония
  12. ↑ Павсаний. Описание Эллады. I 30, 2
  13. ↑ Фотий. Лексикон, под словом «гимнасиарх» (др.-греч. γυμνασίαρχος)
  14. ↑ Бондарь Л. Д. Афинские литургии… СПб., 2009. С. 86
  15. ↑ Бондарь Л. Д. Афинские литургии… СПб., 2009. С. 87
  16. ↑ Полемон. «О картинах Пропилей», фр. 6 Мюллер = Гарпократион, под словом др.-греч. λαμπάς; то же Фотий. Лексикон, под сл. др.-греч. λαμπάδος
  17. ↑ Бондарь Л. Д. Афинские литургии. СПб., 2009. С. 89
  18. ↑ Схолии к Аристофану. Лягушки. 131, 1087; Большой Этимологик. 504, 18
  19. ↑ Фотий. Лексикон, под словом «гимнасиарх» (γυμνασίαρχος)
  20. ↑ Геродот. История. VI. 105
  21. ↑ Фотий. Лексикон, под словом лампас
  22. ↑ Схолии к Демосфену. LVII. 43
  23. ↑ Бондарь Л. Д. Афинские литургии… СПб., 2009. С. 90; Энциклопедия Паули-Виссова. Том 12, полутом 1. Стб. 570
  24. ↑ Платон. Государство. I 328а
  25. ↑ Бондарь Л. Д. Афинские литургии… СПб., 2009. С. 91
  26. ↑ Схолии к Пиндару. Олимпийские песни. XIII 56
  27. ↑ Арриан. Поход Александра. III 16, 9
  28. ↑ ссылки на надписи см. Энциклопедия Паули-Виссова. Том 12, полутом 1. Стб. 570
  29. ↑ Аристотель. Политика VIII, VII 11, 1309а 19
  30. ↑ Аристотель. Афинская полития. 57, 1
  31. ↑ Энциклопедия Паули-Виссова. Т. 12, полутом 1 (1922). Стб. 567
  32. ↑ Геродот. История VIII 98
  33. ↑ Платон. Законы. VI. 776b
  34. ↑ Аристотель. Физика. V. 4, 228а 28
  35. ↑ Лукреций. О природе вещей. II. 77, пер. Ф. А. Петровского
  36. ↑ Варрон. О сельском хозяйстве. III 16, 9
  37. ↑ Персий. Сатиры. VI. 61 и схолии
  38. ↑ Бэкон Ф. Сочинения. В 2 т. М.: Мысль, 1978. Т. 2. С. 289

Литература

  • Энциклопедия Паули-Виссова. Том 12, полутом 1 (1924). Стб. 569—577 (там же дополнительная библиография)
  • [www.nestorbook.ru/mod_cat/files/Bondar.pdf Бондарь Л. Д. Афинские литургии V—IV вв. до н. э. СПб.: Нестор-История, 2009]. С. 85-92. Раздел 2.1.2.
  • Гвоздева Т. Б. Великие Панафинеи — история, структура, общественное значение. Дисс. … к. и. н. М., 2001. С. 144—150.

Ссылки

  • [ancientrome.ru/art/artwork/img.htm?id=1099 Краснофигурный кратер из Апулии с изображением лампадодромии]

Отрывок, характеризующий Лампадодромия

– Я думаю… – сказал Пьер. – Ему нечего прощать… Ежели бы я был на его месте… – По связи воспоминаний, Пьер мгновенно перенесся воображением к тому времени, когда он, утешая ее, сказал ей, что ежели бы он был не он, а лучший человек в мире и свободен, то он на коленях просил бы ее руки, и то же чувство жалости, нежности, любви охватило его, и те же слова были у него на устах. Но она не дала ему времени сказать их.
– Да вы – вы, – сказала она, с восторгом произнося это слово вы, – другое дело. Добрее, великодушнее, лучше вас я не знаю человека, и не может быть. Ежели бы вас не было тогда, да и теперь, я не знаю, что бы было со мною, потому что… – Слезы вдруг полились ей в глаза; она повернулась, подняла ноты к глазам, запела и пошла опять ходить по зале.
В это же время из гостиной выбежал Петя.
Петя был теперь красивый, румяный пятнадцатилетний мальчик с толстыми, красными губами, похожий на Наташу. Он готовился в университет, но в последнее время, с товарищем своим Оболенским, тайно решил, что пойдет в гусары.
Петя выскочил к своему тезке, чтобы переговорить о деле.
Он просил его узнать, примут ли его в гусары.
Пьер шел по гостиной, не слушая Петю.
Петя дернул его за руку, чтоб обратить на себя его вниманье.
– Ну что мое дело, Петр Кирилыч. Ради бога! Одна надежда на вас, – говорил Петя.
– Ах да, твое дело. В гусары то? Скажу, скажу. Нынче скажу все.
– Ну что, mon cher, ну что, достали манифест? – спросил старый граф. – А графинюшка была у обедни у Разумовских, молитву новую слышала. Очень хорошая, говорит.
– Достал, – отвечал Пьер. – Завтра государь будет… Необычайное дворянское собрание и, говорят, по десяти с тысячи набор. Да, поздравляю вас.
– Да, да, слава богу. Ну, а из армии что?
– Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, – отвечал Пьер.
– Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?
– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.
– Ей богу, не знаю, куда я его дел, – сказал он.
– Ну уж, вечно растеряет все, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Лампадодромия&oldid=80552059»