Ландсбергис, Витаутас

Витаутас Ландсбергис Vytautas Landsbergis<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Председатель Сейма Литовской Республики
7 июля 1992 года — 22 ноября 1992 года
Предшественник:	должность восстановлена
Преемник:	Альгирдас Бразаускас
Председатель Сейма Литовской Республики
26 ноября 1996 года — 18 октября 2000 года
Предшественник:	Чесловас Юршенас
Преемник:	Артурас Паулаускас
7-й Председатель Верховного Совета Литовской Республики
10 марта 1990 года — 7 июля 1992 года
Предшественник:	Лионгинас Клеменсович Шепетис
Преемник:	должность упразднена
Рождение:	18 октября 1932(1932-10-18) (91 год) Каунас
Образование:	Государственная консерватория Литовской ССР
Автограф:
Награды:

Ви́таутас Ла́ндсбергис (Витаутас Ландсбяргис, лит. Vytautas Landsbergis; 18 октября 1932, Каунас) — литовский политик, общественный деятель, музыковед, искусствовед, публицист.

Биография

Родился в семье литовского архитектора Витаутаса Ландсбергиса-Жямкальниса, министра коммунального хозяйства в Временном правительстве Литвы и врача-окулиста Оны Яблонските-Ландсбергене. Матери Витаутаса Ландсбергиса за спасение евреев в годы немецкой оккупации Литвы израильский национальный мемориал Катастрофы Яд ва-Шем присвоил звание Праведника мира (1995). В Каунасе окончил среднюю школу и музыкальную школу имени Юозаса Груодиса. Учился в Государственной консерватории Литовской ССР в Вильнюсе (1950—1955). Преподавал в музыкальной школе имени М. К. Чюрлёниса (ныне Национальная гимназия искусств имени М. К. Чюрлёниса) и в Вильнюсском педагогическом университете, с 1974 года — в консерватории (ныне — Литовская театрально-музыкальная академия).

Педагогическая и научная деятельность

В 1969 году защитил диссертацию на соискание учёной степени кандидата искусствоведения о композиторском творчестве Микалоюса Чюрлёниса. В 1976 получил Гос. премию Литовской ССР (Источник «Литва. Краткая энциклопедия», 1989 г. ГИЭ, Вильнюс). В 1978—1990 и. о. профессора Вильнюсской консерватории (ныне Литовская музыкальная академия). В 1982 г. получил звание заслуженного деятеля искусств Литовской ССР (Источник «Литва. Краткая энциклопедия», 1989 г. ГИЭ, Вильнюс). В 1994 защитил докторскую диссертацию. Был членом правления и секретариата Союза композиторов Литвы. Председатель Общества М. К. Чюрлёниса и почётный председатель Литовской шахматной федерации.

Издал свыше тридцати книг. Первые были посвящены главным образом творчеству М. К. Чюрлёниса — „Pavasario sonata“ (1965), «Творчество Чюрлёниса» (1975), „Vainikas Čiurlioniui“ (1980) и другие; составитель и редактор изданий музыкальных произведений Чюрлёниса. Член редколегии Главного издательства энциклопедии Литовской ССР. Издал также сборник музыкально-критических статей „Geresnės muzikos troškimas“ (1990).

Позднее выходили главным образом книги публицистики и политических мемуаров „Atgavę viltį“ (1990), „Laisvės byla“ (1992), „Kryžkelė“ (1995), „Sunki laisvė: 1991 m. ruduo — 1992 m. ruduo“ (2000), также политическая автобиография „Lūžis prie Baltijos“ (1997).

Под псевдонимом Jonas Žemkalnis издал две книги стихотворных рефлексий „Intermezzo“ (1991) и „Intermezzo non finito“ (2004).

В 1997 г. присвоено звание почетного доктора Клайпедского университета.

Политическая деятельность

В июне 1988 года был избран в инициативную группу Саюдиса (первоначально «Литовское движение за перестройку»). На учредительном съезде Саюдиса 22—23 октября 1988 избран в Сейм и Совет Сейма Саюдиса. С ноября 1988 по апрель 1990 года — председатель Совета Сейма Саюдиса, с декабря 1991 года — почётный председатель.

В марте 1989 года избран народным депутатом СССР и участвовал в Съезде народных депутатов. Инициировал на съезде народных депутатов СССР депутатский запрос по правовой оценке пакта Молотова — Риббентропа.

11 марта 1990 года при его активном участии Верховный Совет принял декларацию о восстановлении независимости Литвы. В тот же день он был избран Председателем Верховного Совета Литвы.

Председатель Верховного Совета Литвы (1990—1992), Сейма Литовской Республики в 1992 и 1996—2000. Один из создателей (1993) и лидер правой партии Союз Отечества (Консерваторы Литвы) (лит. Tėvynės sąjunga). Председателем партии избирался (1993) и переизбирался (1995, 1998, 2000); с 2003 года председатель её политического комитета и член президиума. В 1997 году выдвигался в президенты.

В сентябре 2000 года по инициативе Ландсбергиса литовский Сейм чуть было не принял закон о признании временного правительства Литвы Юозаса Амбразявичюса (1941) законным правительством Литвы, однако из-за широких протестов законопроект был отозван. По его инициативе Сейм (за 48, против 0,воздержались 3) признал правовым актом современной Литовской Республики декларацию Временного Правительства Литвы от 23 июня 1941 г., однако это решение не было подписано Президентом Литвы. Также по инициативе Ландсбергиса был принят закон о компенсации ущерба, нанесенного Литве в результате советской оккупации. Этот закон на долгие годы испортил отношения между Литвой и Россией.

С июня 2004 года являлся членом Европейского парламента и входил в крупнейшую фракцию Европейской народной партии (христианские демократы) и Европейские демократы (European People’s Party (Christian Democrats) and European Democrats). Был вновь избран от Союза отечества — Христианских демократов Литвы в Европарламент на выборах, прошедших в Литве 7 июня 2009 года. В 2014 году не переизбран.

Семья

Его дочери Юрате и Бируте стали музыкантами, сын Витаутас В. Ландсбергис — писатель и кинорежиссёр. Внук (сын Витаутаса) Габриэль — лидер партии Союз Отечества

См. также

• Список правителей Литвы

Издания на русском языке

• Соната весны. Творчество М. К. Чюрлёниса. — Л., Музыка, 1971
• Творчество Чюрлёниса. (Соната весны) — Л., Музыка, 1975
• Литовский фольклорный театр. — Вильнюс, 1982

Ссылки

• [pirmojiknyga.mch.mii.lt/Asmenys/landsberg.en.htm Vytautas Landsbergis]
• [www.europarl.eu.int/members/expert/groupAndCountry/view.do?partNumber=1&country=LT&language=EN&id=23746 Vytautas Landsbergis MEP]

Отрывок, характеризующий Ландсбергис, Витаутас

«Une maitresse femme! Voila ce qui s'appelle poser carrement la question. Elle voudrait epouser tous les trois a la fois», [«Молодец женщина! Вот что называется твердо поставить вопрос. Она хотела бы быть женою всех троих в одно и то же время».] – подумал Билибин.
– Но скажите, как муж ваш посмотрит на это дело? – сказал он, вследствие твердости своей репутации не боясь уронить себя таким наивным вопросом. – Согласится ли он?
– Ah! Il m'aime tant! – сказала Элен, которой почему то казалось, что Пьер тоже ее любил. – Il fera tout pour moi. [Ах! он меня так любит! Он на все для меня готов.]
Билибин подобрал кожу, чтобы обозначить готовящийся mot.
– Meme le divorce, [Даже и на развод.] – сказал он.
Элен засмеялась.
В числе людей, которые позволяли себе сомневаться в законности предпринимаемого брака, была мать Элен, княгиня Курагина. Она постоянно мучилась завистью к своей дочери, и теперь, когда предмет зависти был самый близкий сердцу княгини, она не могла примириться с этой мыслью. Она советовалась с русским священником о том, в какой мере возможен развод и вступление в брак при живом муже, и священник сказал ей, что это невозможно, и, к радости ее, указал ей на евангельский текст, в котором (священнику казалось) прямо отвергается возможность вступления в брак от живого мужа.
Вооруженная этими аргументами, казавшимися ей неопровержимыми, княгиня рано утром, чтобы застать ее одну, поехала к своей дочери.
Выслушав возражения своей матери, Элен кротко и насмешливо улыбнулась.
– Да ведь прямо сказано: кто женится на разводной жене… – сказала старая княгиня.
– Ah, maman, ne dites pas de betises. Vous ne comprenez rien. Dans ma position j'ai des devoirs, [Ах, маменька, не говорите глупостей. Вы ничего не понимаете. В моем положении есть обязанности.] – заговорилa Элен, переводя разговор на французский с русского языка, на котором ей всегда казалась какая то неясность в ее деле.
– Но, мой друг…
– Ah, maman, comment est ce que vous ne comprenez pas que le Saint Pere, qui a le droit de donner des dispenses… [Ах, маменька, как вы не понимаете, что святой отец, имеющий власть отпущений…]
В это время дама компаньонка, жившая у Элен, вошла к ней доложить, что его высочество в зале и желает ее видеть.
– Non, dites lui que je ne veux pas le voir, que je suis furieuse contre lui, parce qu'il m'a manque parole. [Нет, скажите ему, что я не хочу его видеть, что я взбешена против него, потому что он мне не сдержал слова.]
– Comtesse a tout peche misericorde, [Графиня, милосердие всякому греху.] – сказал, входя, молодой белокурый человек с длинным лицом и носом.
Старая княгиня почтительно встала и присела. Вошедший молодой человек не обратил на нее внимания. Княгиня кивнула головой дочери и поплыла к двери.
«Нет, она права, – думала старая княгиня, все убеждения которой разрушились пред появлением его высочества. – Она права; но как это мы в нашу невозвратную молодость не знали этого? А это так было просто», – думала, садясь в карету, старая княгиня.

В начале августа дело Элен совершенно определилось, и она написала своему мужу (который ее очень любил, как она думала) письмо, в котором извещала его о своем намерении выйти замуж за NN и о том, что она вступила в единую истинную религию и что она просит его исполнить все те необходимые для развода формальности, о которых передаст ему податель сего письма.
«Sur ce je prie Dieu, mon ami, de vous avoir sous sa sainte et puissante garde. Votre amie Helene».
[«Затем молю бога, да будете вы, мой друг, под святым сильным его покровом. Друг ваш Елена»]
Это письмо было привезено в дом Пьера в то время, как он находился на Бородинском поле.


Во второй раз, уже в конце Бородинского сражения, сбежав с батареи Раевского, Пьер с толпами солдат направился по оврагу к Князькову, дошел до перевязочного пункта и, увидав кровь и услыхав крики и стоны, поспешно пошел дальше, замешавшись в толпы солдат.
Одно, чего желал теперь Пьер всеми силами своей души, было то, чтобы выйти поскорее из тех страшных впечатлений, в которых он жил этот день, вернуться к обычным условиям жизни и заснуть спокойно в комнате на своей постели. Только в обычных условиях жизни он чувствовал, что будет в состоянии понять самого себя и все то, что он видел и испытал. Но этих обычных условий жизни нигде не было.
Хотя ядра и пули не свистали здесь по дороге, по которой он шел, но со всех сторон было то же, что было там, на поле сражения. Те же были страдающие, измученные и иногда странно равнодушные лица, та же кровь, те же солдатские шинели, те же звуки стрельбы, хотя и отдаленной, но все еще наводящей ужас; кроме того, была духота и пыль.
Пройдя версты три по большой Можайской дороге, Пьер сел на краю ее.
Сумерки спустились на землю, и гул орудий затих. Пьер, облокотившись на руку, лег и лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него в темноте тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут. В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и стали разводить огонь.
Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок, накрошили в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного яства слился с запахом дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (их было трое) ели, не обращая внимания на Пьера, и разговаривали между собой.
– Да ты из каких будешь? – вдруг обратился к Пьеру один из солдат, очевидно, под этим вопросом подразумевая то, что и думал Пьер, именно: ежели ты есть хочешь, мы дадим, только скажи, честный ли ты человек?
– Я? я?.. – сказал Пьер, чувствуя необходимость умалить как возможно свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее для солдат. – Я по настоящему ополченный офицер, только моей дружины тут нет; я приезжал на сраженье и потерял своих.
– Вишь ты! – сказал один из солдат.
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.


Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.