Ланской, Александр Дмитриевич

Александр Дмитриевич Ланской
портрет кисти Д. Г. Левицкого (1782), ГРМ
Род деятельности:	генерал-адъютант
Дата рождения:	8 марта 1758(1758-03-08)
Место рождения:	Смоленская губерния
Подданство:	Российская империя Российская империя
Дата смерти:	25 июня 1784(1784-06-25) (26 лет)
Место смерти:	Царское Село
Отец:	Дмитрий Артемьевич Ланской
Мать:	Ульяна Яковлевна Ланская
Награды и премии:

Александр Дмитриевич Ланской (8 марта 1758, Смоленская губерния — 25 июня 1784, Царское Село) — генерал-поручик, генерал-адъютант, действительный камергер и кавалер орденов Святого Александра Невского, Белого орла, Святого Станислава, Святой Анны и Полярной звезды; фаворит Екатерины II.

Биография

Получил домашнее воспитание. В конце 1770 г. был записан в Конную гвардию, в начале октября 1779 г. был приближен ко двору, сделан флигель-адъютантом и действительным камергером. На святой неделе 1780 г. Ланской поселился в Зимнем дворце в должности флигель-адъютанта императрицы в чине полковника; в 1783 г. произведен в генерал-поручики и назначен шефом Кавалергардского полка; 1 февраля 1784 г. пожалован генерал-адъютантом.

Находясь при дворе, серьёзно занялся своим образованием, заинтересовался искусствами. Ланской умел несколько сглаживать отношения императрицы к цесаревичу Павлу Петровичу. Государственными делами он не занимался, хотя не раз имел случай оказать влияние на императрицу; при нем приезжали в Россию Иосиф II, принц Фридрих Вильгельм Прусский, наследник Фридриха II, и, наконец, Густав III, на свидание с которым Ланской сопровождал Екатерину во Фридрихсгам. Каждый из них старался привлечь на свою сторону Ланского, но он держал себя очень сдержанно и своих взглядов не высказывал.

Вообще, Ланской обладал большим тактом. Он избегал придворных интриг; даже родные не имели к нему доступа. Значение Ланского при дворе было велико. Не отличаясь крепким здоровьем, Ланской часто хворал; в 1783 г. он упал с лошади и сильно разбил себе грудь. Умер Ланской неожиданно — как раз когда Екатерина готовила ему графский титул, — после пятидневной болезни жабой и горячкой, в ночь с 24 на 25 июня.

Императрица велела похоронить Ланского вблизи дворца в Собственном садике, а на месте падения своего любимца с лошади велела заложить церковь и кладбище. После освящения церкви (архитектор Дж. Кваренги) прах Ланского был перезахоронен вблизи церковной стены. С этой могилы началось Казанское кладбище в Царском Селе.

Скорбь императрицы была велика; она с сестрой Ланского уехала в Петергоф и в это лето не возвращалась в Царское Село.

Дашкова пишет в своих мемуарах:

Любовник Ланской был холодно вежлив со мной; может быть, потому, что я со своей стороны не вызывала его на особое расположение. Впрочем, он оказывал мне обычное внимание, очевидно, под влиянием внушений самой императрицы. Когда граф Андрей Шувалов возвратился в Петербург, он сразу сделался нахлебником молодого любимца и не упускал ни одного случая излить на меня желчь своей злости.

Образ в кино

• «Адмирал Ушаков» (1953)

Ссылки

• Русский биографический словарь: В 25 т. / под наблюдением А. А. Половцова. 1896—1918.
• Ширяев Н. Л. [www.memoirs.ru/rarhtml/Shiryaev_IV92_5.htm Царскосельская легенда и действительность] // Исторический вестник, 1892. — Т. 48, № 5. — С. 582—583.

Отрывок, характеризующий Ланской, Александр Дмитриевич

– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.
К сумеркам канонада стала стихать. Алпатыч вышел из подвала и остановился в дверях. Прежде ясное вечера нее небо все было застлано дымом. И сквозь этот дым странно светил молодой, высоко стоящий серп месяца. После замолкшего прежнего страшного гула орудий над городом казалась тишина, прерываемая только как бы распространенным по всему городу шелестом шагов, стонов, дальних криков и треска пожаров. Стоны кухарки теперь затихли. С двух сторон поднимались и расходились черные клубы дыма от пожаров. На улице не рядами, а как муравьи из разоренной кочки, в разных мундирах и в разных направлениях, проходили и пробегали солдаты. В глазах Алпатыча несколько из них забежали на двор Ферапонтова. Алпатыч вышел к воротам. Какой то полк, теснясь и спеша, запрудил улицу, идя назад.