Ланской, Сергей Степанович

Сергей Степанович Ланской<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Сергей Ланской, член Государственного совета (~1850 год)</td></tr>
Министр внутренних дел
20 августа 1855 — 23 апреля 1861
Предшественник:	Дмитрий Гаврилович Бибиков
Преемник:	Пётр Александрович Валуев
Владимирский губернатор
27 ноября 1832 — 31 декабря 1834
Предшественник:	Иван Эммануилович Курута
Преемник:	Степан Фёдорович Паскевич
Костромской губернатор
27 апреля 1830 — 27 ноября 1832
Предшественник:	Яков Фёдорович Ганскау
Преемник:	Михаил Николаевич Жемчужников
Рождение:	23 декабря 1787(1787-12-23) Московская губерния
Смерть:	26 января 1862(1862-01-26) (74 года) Санкт-Петербург
Род:	Ланские
Отец:	Степан Сергеевич Ланской
Мать:	Мария Васильевна Шатилова
Супруга:	Варвара Ивановна Одоевская
Награды:

Граф (1861) Серге́й Степа́нович Ланско́й (23 декабря 1787, Московская губерния — 26 января 1862, Санкт-Петербург) — русский государственный деятель, министр внутренних дел Российской империи (1855—1861), известный сторонник и участник крестьянской реформы. Входил в Остзейский комитет по реформе землевладения в Остзейском крае.

Был награждён орденами св. Анны 1 ст. (1834), св. Александра Невского (1845), св. Александра Невского — с бриллиантами (1848), св. Владимира 1 ст. (1853), св. Андрея Первозванного (1856), св. Андрея Первозванного с бриллиантами (1859).

Начало карьеры

Сын гофмаршала Степана Сергеевича Ланского (1760—1813) и Марии Васильевны Шатиловой (1767—1842), фрейлины императрицы Марии Фёдоровны. Получил образование, какое давалось в то время молодым людям богатых фамилий: знал несколько новых языков и знаком был с беллетристическими произведениями, на них написанными. Он начал службу юнкером в 1800 году, а скоро потом переводчиком коллегии иностранных дел. В 1808 году, уже камер-юнкер, С. С. Ланской отправлен в Финляндию к графу Ф. Ф. Буксгевдену для особых поручений по дипломатической части; а при заключении мира назначен чиновником за обер-прокурорский стол в Сенат. В 1817 году сделан директором комиссии погашения долгов и по 1823 год управлял ею (до отставки).

Потом служил (два трехлетия) судьею московского совестного суда и, назначенный губернатором сначала в Кострому (1830—1832), а потом во Владимир (1833—1834), с этого поста назначен сенатором (31 декабря 1834 года). С 1839 года он был почётным опекуном Санкт-Петербургского опекунского совета.

«Ланской уважал в людях честность и справедливость и сам был добр, а также любил Россию и русского человека, но понимал его барственно, как аристократ». Однажды он прикатил в Солигалич в карете «с форейтором, украшенным медными бляхами». Квартальный Рыжов Александр Афанасьевич встретил его у заставы, и все двинулись к собору. Но, вступив в храм, С. С. Ланской не положил на себя креста и никому не поклонился — ни алтарю, ни народу, и шел прямой, как шест, к амвону. А. А. Рыжов шел следом за губернатором, все больше и больше сокращая расстояние между ним и собой, потом неожиданно схватил его за руку и сказал: «Раб божий Сергей! Входи во храм господен не надменно, а смиренно…» С этими словами положил руку на спину Ланского и, степенно нагнув его в полный поклон, снова отпустил и встал навытяжку. Невероятно! Так поступить с губернатором! Умный Ланской никак не отреагировал на нанесенное ему оскорбление, но стал собирать сведения на Рыжова. К счастью для последнего, отзывы были положительными. Прошло довольно много времени, как вдруг в Солигалич пришло известие совершенно невероятное: квартальному А. А. Рыжову был прислан дарующий дворянство Владимирский крест. Прислан с объявлением, что «удостоен он сея чести и сего пожалования по представлению С. С. Ланского»

— Н.С.Лесков «Однодум»

Масонская деятельность

Ланской был посвящён в масоны в 1810 году в петербургской ложе «Соединенных друзей». При Александре I был вторым мастером «Провинциальной» ложи; А. Н. Муравьёв ввёл его и в «Союз благоденствия», но Ланской вышел из союза задолго до 14 декабря 1825 года. Также состоял в петербургских ложах «Елизавета к Добродетели», «Александр Золотого Льва», «Палестина». Великий надзиратель Великой провинциальной ложи, командор и субпрефект Капитула Феникса, член Верховной Директории, основатель кассы масонской братской взаимной помощи. Наставником в масонстве для Ланского был Осип Поздеев.

Министр внутренних дел

В 1850 году Ланской был сделан членом Государственного совета. Вскоре после воцарения императора Александра II он получил ответственный пост министра внутренних дел, на котором ему предстояло помочь новому государю «исцелить Россию от хронических её болезней».

Первой заботой Ланского было окружить себя знающими людьми. На первых же порах он пригласил в министерство совершенно ему незнакомых раньше П. И. Мельникова и А. И. Левшина. Последний скоро стал душой всех начинаний министерства. Впоследствии, когда реформационные стремления нового царствования сделались более решительными, ту же роль занял при министре Н. А. Милютин.

Престарелый министр совершенно стушевался перед выбранными им помощниками и вполне зависел от их взглядов и сведений; отсюда и сложилось о нём мнение, как о человеке «без твердой воли». Твердости, однако, немало нужно было и для того, чтобы держаться раз выбранного направления. Далеко не всегда удавалось Ланскому настаивать на своих мнениях в комитете министров; значительного личного влияния среди своих товарищей он не имел и держался только влиянием близкого к государю придворного кружка (великого князя Константина Николаевича и великой княгини Елены Павловны). При всём том, по свидетельству одного из самых близких и самых убежденных его сотрудников, Я. А. Соловьева, «от основных своих убеждений Ланской никогда не отступал».

В 1857—1861 годах Ланской — один из деятельных разработчиков крестьянской реформы. Он должен был оставить министерство, когда противоположные течения начали брать верх (в апреле 1861 года, вместе с Милютиным). При увольнении в 1861 году, незадолго до смерти, был удостоен графского титула.

Похоронен под Смоленской церковью на Смоленском православном кладбище.

Семья

Был женат на княжне Варваре Ивановне Одоевской (1794—1845), дочери генерал-поручика Ивана Ивановича Одоевского (1742—1806) и Анастасии Ивановны Измайловой (1769—1807). После смерти родителей жила в Москве, в семье опекунов. После замужества жила в Петербурге, откуда вела переписку на французском языке со своею подругою Марией Аполлоновной Волковой. Позднее письма Волковой к Ланской были переведены и напечатаны в «Вестнике Европы» в 1874 и 1875 годах. Варвара Ивановна не была лишена литературных способностей, перевела на французский язык речь митрополита Филарета: «Беседа по освящении храма Пресвятой Богородицы» (1847). Была женщиной доброй, мягкосердечной и доверчивой, которой было свыше её сил сделать выговор и замечание кому-нибудь из прислуги. По утверждению современника, в её натуре преобладали три сильные разносвойственные страсти: чадолюбие, живопись и садоводство. О первой из них свидетельствовало то, что она сама, без гувернанток, воспитывала своих дочерей. Об артистическом её настроении свидетельствовали огромные копии картин масляными красками, акварелью, тушью и пастелью на стенах большой залы в её имении Варино. По части садоводства это усыпанное великолепными розами маленькое поле в имении и удивительный воздушный театр, составленный из растительных элементов. Умерла от рака через несколько дней после смерти дочери от родов, в том же доме в Петербурге. В браке имели детей:

• Анастасия Сергеевна (1813—1891), замужем за генералом от кавалерии С. В. Перфильевым;
• Степан Сергеевич (1814—1879), полковник;
• Варвара Сергеевна (1816—1878), фрейлина, была болезненного здоровья и замуж не выходила. По словам современника, умнейшая и живейшая особа, была единственным лицом с характером из всей её семьи, и не будь она хлопотуньею и ворчуньею, распущенность в домашнем быту Ланских дошла бы до того, что они рисковали остаться без обеда или без возможности выезжать от нетрезвости или самовольной отлучки кучеров или лакеев.
• Мария Сергеевна (1819—1845), фрейлина, с 1844 года замужем за генерал-адъютантом бароном П. А. Вревским, умерла при родах.
• Александр Сергеевич (1822—1869)
• Прасковья Сергеевна (1825—1838)
• Михаил Сергеевич (1829—1905)

Ланское шоссе

С. С. Ланскому принадлежало имение «мыза Ланская», обширные земли которого простирались к югу от Ланской дороги (Ланского шоссе) и охватывали территорию от Большого Сампсониевского проспекта до набережной Чёрной речки в Санкт-Петербурге. Мыза была подарена в 1780-е годы Екатериной II А. Д. Ланскому, которому наследовал С. С. Ланской, отец Сергея Степановича.

Литература

• «Русская Старина», 1882, т. XXXIII (записки Я. А. Соловьева)
• «Русская Старина» 1879, т. XXVI («Гр. Ланской», А. Чумикова)
• «Русский Архив», 1879 («Гр. Ланской», из воспоминаний П. И. Мельникова)
• [www.memoirs.ru/rarhtml/Lans_RA69_8.htm Ланской С. С. Взгляд на положение крестьянского вопроса в настоящее время. (Август 1859). (Всеподденнейшая записка министра внутренних дел Ланского) / Публ. и коммент. Н. Семенова // Русский архив, 1869. — Вып. 8. — Стб. 1362—1376. — Под загл.: Материалы для истории упразднения крепостного права в России.]
• А. Леруа-Болье, «Un homme d'état russe», Париж, 1884.
• А. Н. Пыпин, «Общественное движение при Александре I», Спб., 1885
• Служение Отечеству. Руководители Костромской губернии и области, 1779—2009 гг: историко-биографические очерки / отв. ред., сост. А. М. Белов; вступ. ст. А. М. Белова. — Кострома: КГУ им. Н. А. Некрасова, 2009. — 296 с.: ил. XXVIII c. ISBN 978-5-7591-0983-9

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Ланской, Сергей Степанович

На днях приехавший в Москву в отпуск Борис пожелал быть представленным князю Николаю Андреевичу и сумел до такой степени снискать его расположение, что князь для него сделал исключение из всех холостых молодых людей, которых он не принимал к себе.
Дом князя был не то, что называется «свет», но это был такой маленький кружок, о котором хотя и не слышно было в городе, но в котором лестнее всего было быть принятым. Это понял Борис неделю тому назад, когда при нем Ростопчин сказал главнокомандующему, звавшему графа обедать в Николин день, что он не может быть:
– В этот день уж я всегда езжу прикладываться к мощам князя Николая Андреича.
– Ах да, да, – отвечал главнокомандующий. – Что он?..
Небольшое общество, собравшееся в старомодной, высокой, с старой мебелью, гостиной перед обедом, было похоже на собравшийся, торжественный совет судилища. Все молчали и ежели говорили, то говорили тихо. Князь Николай Андреич вышел серьезен и молчалив. Княжна Марья еще более казалась тихою и робкою, чем обыкновенно. Гости неохотно обращались к ней, потому что видели, что ей было не до их разговоров. Граф Ростопчин один держал нить разговора, рассказывая о последних то городских, то политических новостях.
Лопухин и старый генерал изредка принимали участие в разговоре. Князь Николай Андреич слушал, как верховный судья слушает доклад, который делают ему, только изредка молчанием или коротким словцом заявляя, что он принимает к сведению то, что ему докладывают. Тон разговора был такой, что понятно было, никто не одобрял того, что делалось в политическом мире. Рассказывали о событиях, очевидно подтверждающих то, что всё шло хуже и хуже; но во всяком рассказе и суждении было поразительно то, как рассказчик останавливался или бывал останавливаем всякий раз на той границе, где суждение могло относиться к лицу государя императора.
За обедом разговор зашел о последней политической новости, о захвате Наполеоном владений герцога Ольденбургского и о русской враждебной Наполеону ноте, посланной ко всем европейским дворам.
– Бонапарт поступает с Европой как пират на завоеванном корабле, – сказал граф Ростопчин, повторяя уже несколько раз говоренную им фразу. – Удивляешься только долготерпению или ослеплению государей. Теперь дело доходит до папы, и Бонапарт уже не стесняясь хочет низвергнуть главу католической религии, и все молчат! Один наш государь протестовал против захвата владений герцога Ольденбургского. И то… – Граф Ростопчин замолчал, чувствуя, что он стоял на том рубеже, где уже нельзя осуждать.
– Предложили другие владения заместо Ольденбургского герцогства, – сказал князь Николай Андреич. – Точно я мужиков из Лысых Гор переселял в Богучарово и в рязанские, так и он герцогов.
– Le duc d'Oldenbourg supporte son malheur avec une force de caractere et une resignation admirable, [Герцог Ольденбургский переносит свое несчастие с замечательной силой воли и покорностью судьбе,] – сказал Борис, почтительно вступая в разговор. Он сказал это потому, что проездом из Петербурга имел честь представляться герцогу. Князь Николай Андреич посмотрел на молодого человека так, как будто он хотел бы ему сказать кое что на это, но раздумал, считая его слишком для того молодым.
– Я читал наш протест об Ольденбургском деле и удивлялся плохой редакции этой ноты, – сказал граф Ростопчин, небрежным тоном человека, судящего о деле ему хорошо знакомом.
Пьер с наивным удивлением посмотрел на Ростопчина, не понимая, почему его беспокоила плохая редакция ноты.
– Разве не всё равно, как написана нота, граф? – сказал он, – ежели содержание ее сильно.
– Mon cher, avec nos 500 mille hommes de troupes, il serait facile d'avoir un beau style, [Мой милый, с нашими 500 ми тысячами войска легко, кажется, выражаться хорошим слогом,] – сказал граф Ростопчин. Пьер понял, почему графа Ростопчина беспокоила pедакция ноты.
– Кажется, писак довольно развелось, – сказал старый князь: – там в Петербурге всё пишут, не только ноты, – новые законы всё пишут. Мой Андрюша там для России целый волюм законов написал. Нынче всё пишут! – И он неестественно засмеялся.
Разговор замолк на минуту; старый генерал прокашливаньем обратил на себя внимание.
– Изволили слышать о последнем событии на смотру в Петербурге? как себя новый французский посланник показал!
– Что? Да, я слышал что то; он что то неловко сказал при Его Величестве.
– Его Величество обратил его внимание на гренадерскую дивизию и церемониальный марш, – продолжал генерал, – и будто посланник никакого внимания не обратил и будто позволил себе сказать, что мы у себя во Франции на такие пустяки не обращаем внимания. Государь ничего не изволил сказать. На следующем смотру, говорят, государь ни разу не изволил обратиться к нему.
Все замолчали: на этот факт, относившийся лично до государя, нельзя было заявлять никакого суждения.
– Дерзки! – сказал князь. – Знаете Метивье? Я нынче выгнал его от себя. Он здесь был, пустили ко мне, как я ни просил никого не пускать, – сказал князь, сердито взглянув на дочь. И он рассказал весь свой разговор с французским доктором и причины, почему он убедился, что Метивье шпион. Хотя причины эти были очень недостаточны и не ясны, никто не возражал.
За жарким подали шампанское. Гости встали с своих мест, поздравляя старого князя. Княжна Марья тоже подошла к нему.
Он взглянул на нее холодным, злым взглядом и подставил ей сморщенную, выбритую щеку. Всё выражение его лица говорило ей, что утренний разговор им не забыт, что решенье его осталось в прежней силе, и что только благодаря присутствию гостей он не говорит ей этого теперь.
Когда вышли в гостиную к кофе, старики сели вместе.
Князь Николай Андреич более оживился и высказал свой образ мыслей насчет предстоящей войны.
Он сказал, что войны наши с Бонапартом до тех пор будут несчастливы, пока мы будем искать союзов с немцами и будем соваться в европейские дела, в которые нас втянул Тильзитский мир. Нам ни за Австрию, ни против Австрии не надо было воевать. Наша политика вся на востоке, а в отношении Бонапарта одно – вооружение на границе и твердость в политике, и никогда он не посмеет переступить русскую границу, как в седьмом году.
– И где нам, князь, воевать с французами! – сказал граф Ростопчин. – Разве мы против наших учителей и богов можем ополчиться? Посмотрите на нашу молодежь, посмотрите на наших барынь. Наши боги – французы, наше царство небесное – Париж.
Он стал говорить громче, очевидно для того, чтобы его слышали все. – Костюмы французские, мысли французские, чувства французские! Вы вот Метивье в зашей выгнали, потому что он француз и негодяй, а наши барыни за ним ползком ползают. Вчера я на вечере был, так из пяти барынь три католички и, по разрешенью папы, в воскресенье по канве шьют. А сами чуть не голые сидят, как вывески торговых бань, с позволенья сказать. Эх, поглядишь на нашу молодежь, князь, взял бы старую дубину Петра Великого из кунсткамеры, да по русски бы обломал бока, вся бы дурь соскочила!
Все замолчали. Старый князь с улыбкой на лице смотрел на Ростопчина и одобрительно покачивал головой.
– Ну, прощайте, ваше сиятельство, не хворайте, – сказал Ростопчин, с свойственными ему быстрыми движениями поднимаясь и протягивая руку князю.
– Прощай, голубчик, – гусли, всегда заслушаюсь его! – сказал старый князь, удерживая его за руку и подставляя ему для поцелуя щеку. С Ростопчиным поднялись и другие.


Княжна Марья, сидя в гостиной и слушая эти толки и пересуды стариков, ничего не понимала из того, что она слышала; она думала только о том, не замечают ли все гости враждебных отношений ее отца к ней. Она даже не заметила особенного внимания и любезностей, которые ей во всё время этого обеда оказывал Друбецкой, уже третий раз бывший в их доме.
Княжна Марья с рассеянным, вопросительным взглядом обратилась к Пьеру, который последний из гостей, с шляпой в руке и с улыбкой на лице, подошел к ней после того, как князь вышел, и они одни оставались в гостиной.
– Можно еще посидеть? – сказал он, своим толстым телом валясь в кресло подле княжны Марьи.
– Ах да, – сказала она. «Вы ничего не заметили?» сказал ее взгляд.
Пьер находился в приятном, после обеденном состоянии духа. Он глядел перед собою и тихо улыбался.
– Давно вы знаете этого молодого человека, княжна? – сказал он.
– Какого?
– Друбецкого?
– Нет, недавно…
– Что он вам нравится?
– Да, он приятный молодой человек… Отчего вы меня это спрашиваете? – сказала княжна Марья, продолжая думать о своем утреннем разговоре с отцом.
– Оттого, что я сделал наблюдение, – молодой человек обыкновенно из Петербурга приезжает в Москву в отпуск только с целью жениться на богатой невесте.
– Вы сделали это наблюденье! – сказала княжна Марья.
– Да, – продолжал Пьер с улыбкой, – и этот молодой человек теперь себя так держит, что, где есть богатые невесты, – там и он. Я как по книге читаю в нем. Он теперь в нерешительности, кого ему атаковать: вас или mademoiselle Жюли Карагин. Il est tres assidu aupres d'elle. [Он очень к ней внимателен.]
– Он ездит к ним?
– Да, очень часто. И знаете вы новую манеру ухаживать? – с веселой улыбкой сказал Пьер, видимо находясь в том веселом духе добродушной насмешки, за который он так часто в дневнике упрекал себя.
– Нет, – сказала княжна Марья.
– Теперь чтобы понравиться московским девицам – il faut etre melancolique. Et il est tres melancolique aupres de m lle Карагин, [надо быть меланхоличным. И он очень меланхоличен с m elle Карагин,] – сказал Пьер.
– Vraiment? [Право?] – сказала княжна Марья, глядя в доброе лицо Пьера и не переставая думать о своем горе. – «Мне бы легче было, думала она, ежели бы я решилась поверить кому нибудь всё, что я чувствую. И я бы желала именно Пьеру сказать всё. Он так добр и благороден. Мне бы легче стало. Он мне подал бы совет!»
– Пошли бы вы за него замуж? – спросил Пьер.
– Ах, Боже мой, граф, есть такие минуты, что я пошла бы за всякого, – вдруг неожиданно для самой себя, со слезами в голосе, сказала княжна Марья. – Ах, как тяжело бывает любить человека близкого и чувствовать, что… ничего (продолжала она дрожащим голосом), не можешь для него сделать кроме горя, когда знаешь, что не можешь этого переменить. Тогда одно – уйти, а куда мне уйти?…
– Что вы, что с вами, княжна?
Но княжна, не договорив, заплакала.
– Я не знаю, что со мной нынче. Не слушайте меня, забудьте, что я вам сказала.
Вся веселость Пьера исчезла. Он озабоченно расспрашивал княжну, просил ее высказать всё, поверить ему свое горе; но она только повторила, что просит его забыть то, что она сказала, что она не помнит, что она сказала, и что у нее нет горя, кроме того, которое он знает – горя о том, что женитьба князя Андрея угрожает поссорить отца с сыном.
– Слышали ли вы про Ростовых? – спросила она, чтобы переменить разговор. – Мне говорили, что они скоро будут. Andre я тоже жду каждый день. Я бы желала, чтоб они увиделись здесь.
– А как он смотрит теперь на это дело? – спросил Пьер, под он разумея старого князя. Княжна Марья покачала головой.
– Но что же делать? До года остается только несколько месяцев. И это не может быть. Я бы только желала избавить брата от первых минут. Я желала бы, чтобы они скорее приехали. Я надеюсь сойтись с нею. Вы их давно знаете, – сказала княжна Марья, – скажите мне, положа руку на сердце, всю истинную правду, что это за девушка и как вы находите ее? Но всю правду; потому что, вы понимаете, Андрей так много рискует, делая это против воли отца, что я бы желала знать…
Неясный инстинкт сказал Пьеру, что в этих оговорках и повторяемых просьбах сказать всю правду, выражалось недоброжелательство княжны Марьи к своей будущей невестке, что ей хотелось, чтобы Пьер не одобрил выбора князя Андрея; но Пьер сказал то, что он скорее чувствовал, чем думал.
– Я не знаю, как отвечать на ваш вопрос, – сказал он, покраснев, сам не зная от чего. – Я решительно не знаю, что это за девушка; я никак не могу анализировать ее. Она обворожительна. А отчего, я не знаю: вот всё, что можно про нее сказать. – Княжна Марья вздохнула и выражение ее лица сказало: «Да, я этого ожидала и боялась».
– Умна она? – спросила княжна Марья. Пьер задумался.
– Я думаю нет, – сказал он, – а впрочем да. Она не удостоивает быть умной… Да нет, она обворожительна, и больше ничего. – Княжна Марья опять неодобрительно покачала головой.
– Ах, я так желаю любить ее! Вы ей это скажите, ежели увидите ее прежде меня.
– Я слышал, что они на днях будут, – сказал Пьер.
Княжна Марья сообщила Пьеру свой план о том, как она, только что приедут Ростовы, сблизится с будущей невесткой и постарается приучить к ней старого князя.


Женитьба на богатой невесте в Петербурге не удалась Борису и он с этой же целью приехал в Москву. В Москве Борис находился в нерешительности между двумя самыми богатыми невестами – Жюли и княжной Марьей. Хотя княжна Марья, несмотря на свою некрасивость, и казалась ему привлекательнее Жюли, ему почему то неловко было ухаживать за Болконской. В последнее свое свиданье с ней, в именины старого князя, на все его попытки заговорить с ней о чувствах, она отвечала ему невпопад и очевидно не слушала его.