Лаппа, Татьяна Николаевна

В Википедии есть статьи о других людях с фамилиями: Лаппа и Кисельгоф

Татьяна Николаевна Лаппа
Татьяна Лаппа в 1910-е гг.
Место рождения:	Рязань, Российская империя Российская империя
Место смерти:	Туапсе, РСФСР, СССР СССР

Татьяна Николаевна Лаппа (в первом браке Булгакова, во втором официальном браке Кисельгоф; 23 ноября (5 декабря) 1892 — 10 апреля 1982) — первая жена писателя и драматурга Михаила Афанасьевича Булгакова. Основной прототип персонажа Анна Кирилловна в рассказе «Морфий». Оставила о Булгакове устные воспоминания, записанные рядом исследователей булгаковского творчества.

Биография

Татьяна Лаппа родилась 23 ноября (5 декабря) 1892 года в Рязани. Отец — столбовой дворянин, действительный статский советник и управляющий казённой палатой — Николай Николаевич Лаппа.

Потом семья Татьяны переехала в Саратов. С Булгаковым Татьяна познакомилась летом 1908 года: саратовская гимназистка приехала в Киев на каникулы к своей тётке Софье Николаевне Лаппа. Тётка Татьяны служила вместе с матерью Булгакова во Фребелевском институте, женском образовательном учреждении.

Родители Булгакова и Лаппа были против отношений молодых людей. На Рождество 1908 года Татьяну не пустили в Киев, а отправили в Москву к бабушке. Друг Булгакова Александр Гдешинский прислал телеграмму: «Телеграфируйте обманом приезд Миша стреляется». По воспоминаниям Татьяны: «Отец сложил телеграмму и отослал в письме сестре: Передай телеграмму своей приятельнице Варе»…

В 1911 году Татьяна Лаппа, окончив гимназию, стала работать классной надзирательницей в ремесленном училище. В августе 1912 года поступила в Киеве на историко-филологическое отделение Высших женских курсов (Фребелевского института).

Однако молодые решили пожениться, и их родители смирились с этим. 30 марта 1913 года мать Булгакова писала его сестре Наде в Москву:

«Давно собираюсь написать тебе, но не в силах в письме изложить тебе всю эпопею, которую я пережила в эту зиму: Миша совершенно измочалил меня… В результате я должна предоставить ему самому пережить все последствия своего безумного шага: 26 апреля предполагается его свадьба. Дела стоят так, что всё равно они повенчались бы, только со скандалом и с разрывом с родными; так я решила устроить лучше всё без скандала. Пошла к о. Александру Александровичу (можешь представить, как Миша с Тасей меня выпроваживали поскорее на этот визит!), поговорила с ним откровенно, и он сказал, что лучше, конечно, повенчать их, что „Бог устроит всё к лучшему“… Если бы я могла надеяться на хороший результат этого брака; а то я, к сожалению, никаких данных с обеих сторон к каким бы то ни было надеждам не вижу, и это меня приводит в ужас. Александр Александрович искренне сочувствовал мне, и мне стало легче после разговора с ним… Потом Миша был у него; он, конечно, старался обратить Мишино внимание на всю серьёзность этого шага (а Мише его слова как с гуся вода!), призывал Божье благословение на это дело…»

Булгаков и Лаппа обвенчались 26 апреля 1913 года. Ещё до брака Татьяна забеременела и сделала аборт. После свадьбы Татьяна оставила учёбу, а летом 1916 года вместе с мужем поехала на фронт, где работала сестрой милосердия в госпиталях в Каменец-Подольском и Черновцах. В сентябре 1916 года Лаппа переехала в село Никольское Сычевского уезда Смоленской губернии, где Булгаков служил земским врачом. Из-за морфинизма мужа в это время Татьяна сделала второй аборт.

В сентябре 1917 года супруги переезжают в Вязьму, в конце февраля 1918 года возвращаются в Киев. Осенью 1919 года Татьяна переезжает к мужу во Владикавказ, где Булгаков по призыву служил военным врачом в Вооружённых силах Юга России. Летом 1921 года супруги переезжают в Тифлис и Батум, откуда в конце августа или начале сентября Татьяна Лаппа отбыла пароходом в Одессу, а затем отправилась в Киев и далее Москву, где в конце сентября воссоединилась с Булгаковым.

В апреле 1924 года Лаппа и Булгаков развелись. При расставании Булгаков просил Татьяну никому не рассказывать то, что знает о нём.

Татьяна Николаевна Лаппа провела с Булгаковым самые тяжёлые годы его жизни. В смоленской глуши Татьяна не дала мужу погибнуть от морфинизма, во Владикавказе в 1920 году выходила Булгакова от тифа, а в Москве провела вместе первый, голодный год.

После развода Лаппа пыталась стать машинисткой, училась на швею, работала на стройке разнорабочей. Булгаков время от времени помогал бывшей жене материально. После получения профсоюзного билета Лаппа работала в регистратуре поликлиники.

В 1933 году Лаппа встретилась с братом бывшего друга Булгакова Ивана Павловича Крешкова Александром Павловичем и в 1936 году уехала с ним в Иркутскую область, где Крешков работал педиатром. Их брак был фактическим и не был зарегистрирован.

По утверждению Татьяны Лаппы, в марте 1940 года она со своим вторым мужем Крешковым собирались приехать в Москву:

«И вдруг мне Крешков газету показывает: Булгаков скончался. Приехала, пришла к Лёле (сестре писателя Е. А. Булгаковой). Она мне всё рассказала, и то, что он меня звал перед смертью… Конечно, я пришла бы. Страшно переживала тогда. На могилу сходила».

В 1945 году Крешков вернулся с фронта с другой женщиной, и Лаппа переехала с матерью в Харьков. После этого она год снимала комнату в Москве и работала библиотекарем. Вышла замуж за бывшего друга Булгакова адвоката Давида Александровича Кисельгофа и в 1947 году уехала вместе с ним в Туапсе.

До 1975 года хранила молчание, считая себя связанной обещанием, данным М.Булгакову при расставании. В апреле 1975 года литературовед Лидия Яновская, собирая материалы о кавказском периоде жизни молодого Булгакова, побывала в Туапсе, где сумела найти ключ к сердцу Татьяны Николаевны и впервые записать бесценные свидетельства первой жены писателя. Известие о том, что Татьяна Николаевна «заговорила», открыло дорогу в Туапсе для многих любителей творчества Булгакова, в конце 70-начале 80-х гг. появились записи бесед с Татьяной Николаевной. Под влиянием интервьюеров воспоминания в устах Татьяны Николаевны, перемешавшись с новейшей информацией, утратили часть своей достоверности. Впоследствии Яновская сожалела, что невольно нарушила желание писателя наложить запрет на уста оставленной им женщины.

Умерла Татьяна Николаевна Лаппа в Туапсе 10 апреля 1982 года.

Библиография

• Лидия Яновская. [www.imwerden.info/belousenko/books/litera/Janovskaia_Bulgakov.htm Творческий путь Михаила Булгакова]. — Москва: Советский писатель, 1983. — С. 45-48. — 20 000 экз.
• Булгаков Михаил Афанасьевич. Письма. Жизнеописание в документах. — М.: Современник, 1989. — ISBN 5-270-00337-6
• Чудакова М. О. Жизнеописание Михаила Булгакова. — 2-е изд., доп. — М.: Книга, 1988. — ISBN 5-212-00078-5
• Соколов Б. В. Лаппа, Татьяна Николаевна // Соколов Б. В. Булгаковская энциклопедия. — М.: Локид, Миф, 1998. — С. 253—256. — ISBN 5-320-00143-6.
• Соколов Б. В. Лаппа, Татьяна Николаевна // Соколов Б. В. Булгаковская энциклопедия. — М.: ЭКСМО, Алгоритм, Око, 2005. — С. 385—390. — ISBN 5-699-12689-9.
• Соколов Б. В. Лаппа, Татьяна Николаевна // Соколов Б. В. Булгаковская энциклопедия. — М.: ЭКСМО, Алгоритм, Око, 2007. — С. 385—390. — ISBN 978-5-699-22928-4.
• Лидия Яновская. [tanpuh.ru./yan_oglavl1.htm Последняя книга, или Треугольник Воланда]. — М: ПРОЗАиК, 2013. — 752 с. -ISBN 978-5-91631-189-1

Ссылки

• [www.bulgakovmuseum.ru/ Московский государственный музей М. А. Булгакова]
• [nomer13.org.ua/ дом-музей Булгакова в Киеве]

Отрывок, характеризующий Лаппа, Татьяна Николаевна

– Приказано составить записку, почему нейдем вперед.
– А почему?
Князь Андрей пожал плечами.
– Нет известия от Мака? – спросил Козловский.
– Нет.
– Ежели бы правда, что он разбит, так пришло бы известие.
– Вероятно, – сказал князь Андрей и направился к выходной двери; но в то же время навстречу ему, хлопнув дверью, быстро вошел в приемную высокий, очевидно приезжий, австрийский генерал в сюртуке, с повязанною черным платком головой и с орденом Марии Терезии на шее. Князь Андрей остановился.
– Генерал аншеф Кутузов? – быстро проговорил приезжий генерал с резким немецким выговором, оглядываясь на обе стороны и без остановки проходя к двери кабинета.
– Генерал аншеф занят, – сказал Козловский, торопливо подходя к неизвестному генералу и загораживая ему дорогу от двери. – Как прикажете доложить?
Неизвестный генерал презрительно оглянулся сверху вниз на невысокого ростом Козловского, как будто удивляясь, что его могут не знать.
– Генерал аншеф занят, – спокойно повторил Козловский.
Лицо генерала нахмурилось, губы его дернулись и задрожали. Он вынул записную книжку, быстро начертил что то карандашом, вырвал листок, отдал, быстрыми шагами подошел к окну, бросил свое тело на стул и оглянул бывших в комнате, как будто спрашивая: зачем они на него смотрят? Потом генерал поднял голову, вытянул шею, как будто намереваясь что то сказать, но тотчас же, как будто небрежно начиная напевать про себя, произвел странный звук, который тотчас же пресекся. Дверь кабинета отворилась, и на пороге ее показался Кутузов. Генерал с повязанною головой, как будто убегая от опасности, нагнувшись, большими, быстрыми шагами худых ног подошел к Кутузову.
– Vous voyez le malheureux Mack, [Вы видите несчастного Мака.] – проговорил он сорвавшимся голосом.
Лицо Кутузова, стоявшего в дверях кабинета, несколько мгновений оставалось совершенно неподвижно. Потом, как волна, пробежала по его лицу морщина, лоб разгладился; он почтительно наклонил голову, закрыл глаза, молча пропустил мимо себя Мака и сам за собой затворил дверь.
Слух, уже распространенный прежде, о разбитии австрийцев и о сдаче всей армии под Ульмом, оказывался справедливым. Через полчаса уже по разным направлениям были разосланы адъютанты с приказаниями, доказывавшими, что скоро и русские войска, до сих пор бывшие в бездействии, должны будут встретиться с неприятелем.
Князь Андрей был один из тех редких офицеров в штабе, который полагал свой главный интерес в общем ходе военного дела. Увидав Мака и услыхав подробности его погибели, он понял, что половина кампании проиграна, понял всю трудность положения русских войск и живо вообразил себе то, что ожидает армию, и ту роль, которую он должен будет играть в ней.
Невольно он испытывал волнующее радостное чувство при мысли о посрамлении самонадеянной Австрии и о том, что через неделю, может быть, придется ему увидеть и принять участие в столкновении русских с французами, впервые после Суворова.
Но он боялся гения Бонапарта, который мог оказаться сильнее всей храбрости русских войск, и вместе с тем не мог допустить позора для своего героя.
Взволнованный и раздраженный этими мыслями, князь Андрей пошел в свою комнату, чтобы написать отцу, которому он писал каждый день. Он сошелся в коридоре с своим сожителем Несвицким и шутником Жерковым; они, как всегда, чему то смеялись.
– Что ты так мрачен? – спросил Несвицкий, заметив бледное с блестящими глазами лицо князя Андрея.
– Веселиться нечему, – отвечал Болконский.
В то время как князь Андрей сошелся с Несвицким и Жерковым, с другой стороны коридора навстречу им шли Штраух, австрийский генерал, состоявший при штабе Кутузова для наблюдения за продовольствием русской армии, и член гофкригсрата, приехавшие накануне. По широкому коридору было достаточно места, чтобы генералы могли свободно разойтись с тремя офицерами; но Жерков, отталкивая рукой Несвицкого, запыхавшимся голосом проговорил:
– Идут!… идут!… посторонитесь, дорогу! пожалуйста дорогу!
Генералы проходили с видом желания избавиться от утруждающих почестей. На лице шутника Жеркова выразилась вдруг глупая улыбка радости, которой он как будто не мог удержать.
– Ваше превосходительство, – сказал он по немецки, выдвигаясь вперед и обращаясь к австрийскому генералу. – Имею честь поздравить.
Он наклонил голову и неловко, как дети, которые учатся танцовать, стал расшаркиваться то одной, то другой ногой.
Генерал, член гофкригсрата, строго оглянулся на него; не заметив серьезность глупой улыбки, не мог отказать в минутном внимании. Он прищурился, показывая, что слушает.
– Имею честь поздравить, генерал Мак приехал,совсем здоров,только немного тут зашибся, – прибавил он,сияя улыбкой и указывая на свою голову.
Генерал нахмурился, отвернулся и пошел дальше.
– Gott, wie naiv! [Боже мой, как он прост!] – сказал он сердито, отойдя несколько шагов.
Несвицкий с хохотом обнял князя Андрея, но Болконский, еще более побледнев, с злобным выражением в лице, оттолкнул его и обратился к Жеркову. То нервное раздражение, в которое его привели вид Мака, известие об его поражении и мысли о том, что ожидает русскую армию, нашло себе исход в озлоблении на неуместную шутку Жеркова.
– Если вы, милостивый государь, – заговорил он пронзительно с легким дрожанием нижней челюсти, – хотите быть шутом , то я вам в этом не могу воспрепятствовать; но объявляю вам, что если вы осмелитесь другой раз скоморошничать в моем присутствии, то я вас научу, как вести себя.
Несвицкий и Жерков так были удивлены этой выходкой, что молча, раскрыв глаза, смотрели на Болконского.
– Что ж, я поздравил только, – сказал Жерков.
– Я не шучу с вами, извольте молчать! – крикнул Болконский и, взяв за руку Несвицкого, пошел прочь от Жеркова, не находившего, что ответить.
– Ну, что ты, братец, – успокоивая сказал Несвицкий.
– Как что? – заговорил князь Андрей, останавливаясь от волнения. – Да ты пойми, что мы, или офицеры, которые служим своему царю и отечеству и радуемся общему успеху и печалимся об общей неудаче, или мы лакеи, которым дела нет до господского дела. Quarante milles hommes massacres et l'ario mee de nos allies detruite, et vous trouvez la le mot pour rire, – сказал он, как будто этою французскою фразой закрепляя свое мнение. – C'est bien pour un garcon de rien, comme cet individu, dont vous avez fait un ami, mais pas pour vous, pas pour vous. [Сорок тысяч человек погибло и союзная нам армия уничтожена, а вы можете при этом шутить. Это простительно ничтожному мальчишке, как вот этот господин, которого вы сделали себе другом, но не вам, не вам.] Мальчишкам только можно так забавляться, – сказал князь Андрей по русски, выговаривая это слово с французским акцентом, заметив, что Жерков мог еще слышать его.
Он подождал, не ответит ли что корнет. Но корнет повернулся и вышел из коридора.


Гусарский Павлоградский полк стоял в двух милях от Браунау. Эскадрон, в котором юнкером служил Николай Ростов, расположен был в немецкой деревне Зальценек. Эскадронному командиру, ротмистру Денисову, известному всей кавалерийской дивизии под именем Васьки Денисова, была отведена лучшая квартира в деревне. Юнкер Ростов с тех самых пор, как он догнал полк в Польше, жил вместе с эскадронным командиром.
11 октября, в тот самый день, когда в главной квартире всё было поднято на ноги известием о поражении Мака, в штабе эскадрона походная жизнь спокойно шла по старому. Денисов, проигравший всю ночь в карты, еще не приходил домой, когда Ростов, рано утром, верхом, вернулся с фуражировки. Ростов в юнкерском мундире подъехал к крыльцу, толконув лошадь, гибким, молодым жестом скинул ногу, постоял на стремени, как будто не желая расстаться с лошадью, наконец, спрыгнул и крикнул вестового.
– А, Бондаренко, друг сердечный, – проговорил он бросившемуся стремглав к его лошади гусару. – Выводи, дружок, – сказал он с тою братскою, веселою нежностию, с которою обращаются со всеми хорошие молодые люди, когда они счастливы.
– Слушаю, ваше сиятельство, – отвечал хохол, встряхивая весело головой.
– Смотри же, выводи хорошенько!
Другой гусар бросился тоже к лошади, но Бондаренко уже перекинул поводья трензеля. Видно было, что юнкер давал хорошо на водку, и что услужить ему было выгодно. Ростов погладил лошадь по шее, потом по крупу и остановился на крыльце.
«Славно! Такая будет лошадь!» сказал он сам себе и, улыбаясь и придерживая саблю, взбежал на крыльцо, погромыхивая шпорами. Хозяин немец, в фуфайке и колпаке, с вилами, которыми он вычищал навоз, выглянул из коровника. Лицо немца вдруг просветлело, как только он увидал Ростова. Он весело улыбнулся и подмигнул: «Schon, gut Morgen! Schon, gut Morgen!» [Прекрасно, доброго утра!] повторял он, видимо, находя удовольствие в приветствии молодого человека.
– Schon fleissig! [Уже за работой!] – сказал Ростов всё с тою же радостною, братскою улыбкой, какая не сходила с его оживленного лица. – Hoch Oestreicher! Hoch Russen! Kaiser Alexander hoch! [Ура Австрийцы! Ура Русские! Император Александр ура!] – обратился он к немцу, повторяя слова, говоренные часто немцем хозяином.
Немец засмеялся, вышел совсем из двери коровника, сдернул
колпак и, взмахнув им над головой, закричал:
– Und die ganze Welt hoch! [И весь свет ура!]
Ростов сам так же, как немец, взмахнул фуражкой над головой и, смеясь, закричал: «Und Vivat die ganze Welt»! Хотя не было никакой причины к особенной радости ни для немца, вычищавшего свой коровник, ни для Ростова, ездившего со взводом за сеном, оба человека эти с счастливым восторгом и братскою любовью посмотрели друг на друга, потрясли головами в знак взаимной любви и улыбаясь разошлись – немец в коровник, а Ростов в избу, которую занимал с Денисовым.
– Что барин? – спросил он у Лаврушки, известного всему полку плута лакея Денисова.
– С вечера не бывали. Верно, проигрались, – отвечал Лаврушка. – Уж я знаю, коли выиграют, рано придут хвастаться, а коли до утра нет, значит, продулись, – сердитые придут. Кофею прикажете?
– Давай, давай.
Через 10 минут Лаврушка принес кофею. Идут! – сказал он, – теперь беда. – Ростов заглянул в окно и увидал возвращающегося домой Денисова. Денисов был маленький человек с красным лицом, блестящими черными глазами, черными взлохмоченными усами и волосами. На нем был расстегнутый ментик, спущенные в складках широкие чикчиры, и на затылке была надета смятая гусарская шапочка. Он мрачно, опустив голову, приближался к крыльцу.