Лариков, Александр Иосифович

Александр Лариков
Место смерти:	Ленинград, РСФСР, СССР
Профессия:	актёр
Театр:	ЛАБДТ имени М. Горького
Награды:

Александр Иосифович Ла́риков (29 августа (10 сентября) 1890, Санкт-Петербург, — 3 мая 1960, Ленинград) — русский и советский актёр театра и кино. Народный артист СССР (1956). Член ВКП(б) с 1943 года.

Биография

Александр Лариков родился в Санкт-Петербурге; сценическую деятельность начал в 1910 году в качестве сотрудника Александринского театра, выступал в летних театрах Санкт-Петербурга.

В 1919 году был принят в труппу Петроградского драматического театра Народного дома, где быстро стал одним из ведущих актёров. В 1925 году перешёл в Ленинградский Большой драматический театр, где служил до конца жизни. Выступая в ролях классического и современного репертуара, Александр Лариков прославился как яркий характерный актёр; наибольший успех имел в пьесах М. Горького: в театра Народного дома играл Нила «Мещанах» и Бубнова в пьесе «На дне». На сцене БДТ на протяжении 20 лет играл певчего Тетерева в «Мещанах», а также Левшина в спектакле «Враги». Среди лучших ролей — Глоба в пьесе К. М. Симонова «Русские люди».

С 1926 года снимался в кино; первая роль — декабрист Якубович в немом фильме А. В. Ивановского «Декабристы».

Александр Лариков умер 13 мая 1960 года. Похоронен в Санкт-Петербурге на Большеохтинском кладбище.

Творчество

Роли в театре

Театр Народного дома

• «Мещане» А. М. Горького — Нил
• «На дне» М. Горького — Бубнов
• «Горячее сердце» А. Н. Островского — Павлин Павлинович Курослепов

БДТ имени М. Горького

• 1926 — «Азеф» A. Н. Толстого и П. Е. Щёголева; режиссёр А. Н. Лаврентьев — Медников
• 1927 — «Разлом» Б. А. Лавренёва; режиссёр К. К. Тверской — боцман Швач
• 1931 — «Патетическая соната» Н. Г. Кулиша; режиссёр К. К. Тверской — Гамарь
• 1932 — «Джой-стрит» («Улица Радости») Н. Зархи; режиссёр С. А. Морщихин — Блек Стебс
• 1933 — «Укрощение мистера Робинзона» В. А. Каверина; режиссёры С. А. Морщихин и К. К. Тверской]] — Томас Робинзон
• 1934 — «Интервенция» Л. И. Славина; режиссёр В. В. Люце — Бондаренко
• 1934 — «После бала» Н. Ф. Погодина; режиссёр С. А. Морщихин — дед Лагута
• 1935 — «Бесприданница» A. Н. Островского; режиссёр С. А. Морщихин — Мокий Парменович Кнуров
• 1936 — «Слава» B. М. Гусева; режиссёр С. А. Морщихин — Тарас Петрович Очерет
• 1937 — «Мещане» М. Горького; режиссёр А. Д. Дикий — певчий Тетерев
• 1938 — «Кубанцы» В. Ротко; режиссёр Б. А. Бабочкин — Намар Батлук
• 1939 — «Волк» Л. М. Леонова; режиссёры Б. А. Бабочкин и П. К. Вейсбрём — Фома Кукуев
• 1943 — «Русские люди» К. М. Симонова — Иван Иванович Глоба
• 1943 — «Давным-давно» А. К. Гладкова; режиссёр П. К. Вейсбрём — майор Азаров
• 1943 — «Волки и овцы» А. Н. Островского; режиссёр Л. С. Рудник — Вукол Наумович Чугунов
• 1944 — «На дне» М. Горького; режиссёр Л. С. Рудник — Сатин
• 1944 — «Офицер флота» А. А. Крона; режиссёр Л. С. Рудник — контр-адмирал Белобров
• 1945 — «Сотворение мира» Н. Ф. Погодина; режиссёр И. С. Зонне — Кузьма Романович
• 1946 — «Под каштанами Праги» К. М. Симонова; режиссёр Л. С. Рудник — Франтишек Похазка
• 1947 — «Закон зимовки» Б. Горбатова; режиссёр В. П. Кожич — Степан Емельянович Грохот
• 1948 — «Враги» М. Горького; режиссёр Н. С. Рашевская — рабочий Левшин
• 1949 — «Егор Булычов и другие» М. Горького; режиссёр Н. С. Рашевская — Павлин
• 1950 — «Тайная война» В. В. Михайлова и Д. С. Самойлова; режиссёр P. P. Суслович — Пётр Леонтьевич Лавров
• 1950 — «Флаг адмирала» А. П. Штейна; режиссёр А. В. Соколов — светлейший князь Г. А. Потёмкин
• 1950 — «Разлом» Б. А. Лавренёва; режиссёры А. В. Соколов и И. Зонне — боцман Швач
• 1951 — «Любовь Яровая» К. А. Тренёва; режиссёр И. С. Ефремов — полковник Малинин
• 1952 — «Достигаев и другие» М. Горького; режиссёр Н. С. Рашевская — Губин
• 1954 — «Половчанские сады» Л. М. Леонова; режиссёр К. П. Хохлов — Адриан Тимофеевич Маккавеев
• 1956 — «Обрыв» И. А. Гончарова; режиссёр Н. С. Рашевская — Нил Андреевич
• 1957 — «Метелица» В. Ф. Пановой; режиссёр М. В. Сулимов — Лутц
• 1957 — «Идиот» по роману Ф. М. Достоевского, режиссёр Г. А. Товстоногов — Гаврила Ардалионович Иволгин
• 1959 — «Дали неоглядные» Н. Е. Вирты; режиссёры И. П. Владимиров, Р. А. Сирота — Отрицатель

Фильмография

• 1926 — Декабристы — декабрист А. И. Якубович
• 1936 — Концерт Бетховена — машинист Корсак
• 1937 — Пётр Первый — старый солдат
• 1939 — Человек в футляре — Невыразимов
• 1941 — Танкер «Дербент» — начальник производства
• 1944 — Жила-была девочка — Макар Иванович
• 1944 — Морской батальон — Маркин-старший
• 1945 — Небесный тихоход — генерал авиации
• 1945 — Простые люди — эпизод
• 1949 — Александр Попов — командир корабля
• 1955 — Неоконченная повесть — Спирин-дед
• 1956 — Старик Хоттабыч — врач
• 1957 — Сёстры — Орешников
• 1957 — Всего дороже — старик в чайной
• 1958 — Андрейка — Рублёв
• 1958 — День первый — Легковой извозчик
• 1959 — В твоих руках жизнь — сосед Насти

Награды и премии

• заслуженный деятель искусств РСФСР (1944)
• народный артист РСФСР (1951)
• народный артист СССР (1956)
• Сталинская премия третьей степени (1951) — за исполнение роли боцмана Швача в спектакле «Разлом» Б. А. Лавренёва
• орден Трудового Красного Знамени (11.3.1939)
• орден Красной Звезды (22.7.1945)
• медали

Литература

• Цимбал С. Л. Александр Иосифович Лариков. — Л.: Искусство, 1951.

Ссылки

• Ларников Александр Иосифович — статья из Большой советской энциклопедии.

Отрывок, характеризующий Лариков, Александр Иосифович

– A t on distribue les biscuits et le riz aux regiments de la garde? [Роздали ли сухари и рис гвардейцам?] – строго спросил Наполеон.
– Oui, Sire. [Да, государь.]
– Mais le riz? [Но рис?]
Рапп отвечал, что он передал приказанья государя о рисе, но Наполеон недовольно покачал головой, как будто он не верил, чтобы приказание его было исполнено. Слуга вошел с пуншем. Наполеон велел подать другой стакан Раппу и молча отпивал глотки из своего.
– У меня нет ни вкуса, ни обоняния, – сказал он, принюхиваясь к стакану. – Этот насморк надоел мне. Они толкуют про медицину. Какая медицина, когда они не могут вылечить насморка? Корвизар дал мне эти пастильки, но они ничего не помогают. Что они могут лечить? Лечить нельзя. Notre corps est une machine a vivre. Il est organise pour cela, c'est sa nature; laissez y la vie a son aise, qu'elle s'y defende elle meme: elle fera plus que si vous la paralysiez en l'encombrant de remedes. Notre corps est comme une montre parfaite qui doit aller un certain temps; l'horloger n'a pas la faculte de l'ouvrir, il ne peut la manier qu'a tatons et les yeux bandes. Notre corps est une machine a vivre, voila tout. [Наше тело есть машина для жизни. Оно для этого устроено. Оставьте в нем жизнь в покое, пускай она сама защищается, она больше сделает одна, чем когда вы ей будете мешать лекарствами. Наше тело подобно часам, которые должны идти известное время; часовщик не может открыть их и только ощупью и с завязанными глазами может управлять ими. Наше тело есть машина для жизни. Вот и все.] – И как будто вступив на путь определений, definitions, которые любил Наполеон, он неожиданно сделал новое определение. – Вы знаете ли, Рапп, что такое военное искусство? – спросил он. – Искусство быть сильнее неприятеля в известный момент. Voila tout. [Вот и все.]
Рапп ничего не ответил.
– Demainnous allons avoir affaire a Koutouzoff! [Завтра мы будем иметь дело с Кутузовым!] – сказал Наполеон. – Посмотрим! Помните, в Браунау он командовал армией и ни разу в три недели не сел на лошадь, чтобы осмотреть укрепления. Посмотрим!
Он поглядел на часы. Было еще только четыре часа. Спать не хотелось, пунш был допит, и делать все таки было нечего. Он встал, прошелся взад и вперед, надел теплый сюртук и шляпу и вышел из палатки. Ночь была темная и сырая; чуть слышная сырость падала сверху. Костры не ярко горели вблизи, во французской гвардии, и далеко сквозь дым блестели по русской линии. Везде было тихо, и ясно слышались шорох и топот начавшегося уже движения французских войск для занятия позиции.
Наполеон прошелся перед палаткой, посмотрел на огни, прислушался к топоту и, проходя мимо высокого гвардейца в мохнатой шапке, стоявшего часовым у его палатки и, как черный столб, вытянувшегося при появлении императора, остановился против него.
– С которого года в службе? – спросил он с той привычной аффектацией грубой и ласковой воинственности, с которой он всегда обращался с солдатами. Солдат отвечал ему.
– Ah! un des vieux! [А! из стариков!] Получили рис в полк?
– Получили, ваше величество.
Наполеон кивнул головой и отошел от него.

В половине шестого Наполеон верхом ехал к деревне Шевардину.
Начинало светать, небо расчистило, только одна туча лежала на востоке. Покинутые костры догорали в слабом свете утра.
Вправо раздался густой одинокий пушечный выстрел, пронесся и замер среди общей тишины. Прошло несколько минут. Раздался второй, третий выстрел, заколебался воздух; четвертый, пятый раздались близко и торжественно где то справа.
Еще не отзвучали первые выстрелы, как раздались еще другие, еще и еще, сливаясь и перебивая один другой.
Наполеон подъехал со свитой к Шевардинскому редуту и слез с лошади. Игра началась.


Вернувшись от князя Андрея в Горки, Пьер, приказав берейтору приготовить лошадей и рано утром разбудить его, тотчас же заснул за перегородкой, в уголке, который Борис уступил ему.
Когда Пьер совсем очнулся на другое утро, в избе уже никого не было. Стекла дребезжали в маленьких окнах. Берейтор стоял, расталкивая его.
– Ваше сиятельство, ваше сиятельство, ваше сиятельство… – упорно, не глядя на Пьера и, видимо, потеряв надежду разбудить его, раскачивая его за плечо, приговаривал берейтор.
– Что? Началось? Пора? – заговорил Пьер, проснувшись.
– Изволите слышать пальбу, – сказал берейтор, отставной солдат, – уже все господа повышли, сами светлейшие давно проехали.
Пьер поспешно оделся и выбежал на крыльцо. На дворе было ясно, свежо, росисто и весело. Солнце, только что вырвавшись из за тучи, заслонявшей его, брызнуло до половины переломленными тучей лучами через крыши противоположной улицы, на покрытую росой пыль дороги, на стены домов, на окна забора и на лошадей Пьера, стоявших у избы. Гул пушек яснее слышался на дворе. По улице прорысил адъютант с казаком.
– Пора, граф, пора! – прокричал адъютант.
Приказав вести за собой лошадь, Пьер пошел по улице к кургану, с которого он вчера смотрел на поле сражения. На кургане этом была толпа военных, и слышался французский говор штабных, и виднелась седая голова Кутузова с его белой с красным околышем фуражкой и седым затылком, утонувшим в плечи. Кутузов смотрел в трубу вперед по большой дороге.
Войдя по ступенькам входа на курган, Пьер взглянул впереди себя и замер от восхищенья перед красотою зрелища. Это была та же панорама, которою он любовался вчера с этого кургана; но теперь вся эта местность была покрыта войсками и дымами выстрелов, и косые лучи яркого солнца, поднимавшегося сзади, левее Пьера, кидали на нее в чистом утреннем воздухе пронизывающий с золотым и розовым оттенком свет и темные, длинные тени. Дальние леса, заканчивающие панораму, точно высеченные из какого то драгоценного желто зеленого камня, виднелись своей изогнутой чертой вершин на горизонте, и между ними за Валуевым прорезывалась большая Смоленская дорога, вся покрытая войсками. Ближе блестели золотые поля и перелески. Везде – спереди, справа и слева – виднелись войска. Все это было оживленно, величественно и неожиданно; но то, что более всего поразило Пьера, – это был вид самого поля сражения, Бородина и лощины над Колочею по обеим сторонам ее.
Над Колочею, в Бородине и по обеим сторонам его, особенно влево, там, где в болотистых берегах Во йна впадает в Колочу, стоял тот туман, который тает, расплывается и просвечивает при выходе яркого солнца и волшебно окрашивает и очерчивает все виднеющееся сквозь него. К этому туману присоединялся дым выстрелов, и по этому туману и дыму везде блестели молнии утреннего света – то по воде, то по росе, то по штыкам войск, толпившихся по берегам и в Бородине. Сквозь туман этот виднелась белая церковь, кое где крыши изб Бородина, кое где сплошные массы солдат, кое где зеленые ящики, пушки. И все это двигалось или казалось движущимся, потому что туман и дым тянулись по всему этому пространству. Как в этой местности низов около Бородина, покрытых туманом, так и вне его, выше и особенно левее по всей линии, по лесам, по полям, в низах, на вершинах возвышений, зарождались беспрестанно сами собой, из ничего, пушечные, то одинокие, то гуртовые, то редкие, то частые клубы дымов, которые, распухая, разрастаясь, клубясь, сливаясь, виднелись по всему этому пространству.
Эти дымы выстрелов и, странно сказать, звуки их производили главную красоту зрелища.
Пуфф! – вдруг виднелся круглый, плотный, играющий лиловым, серым и молочно белым цветами дым, и бумм! – раздавался через секунду звук этого дыма.
«Пуф пуф» – поднимались два дыма, толкаясь и сливаясь; и «бум бум» – подтверждали звуки то, что видел глаз.
Пьер оглядывался на первый дым, который он оставил округлым плотным мячиком, и уже на месте его были шары дыма, тянущегося в сторону, и пуф… (с остановкой) пуф пуф – зарождались еще три, еще четыре, и на каждый, с теми же расстановками, бум… бум бум бум – отвечали красивые, твердые, верные звуки. Казалось то, что дымы эти бежали, то, что они стояли, и мимо них бежали леса, поля и блестящие штыки. С левой стороны, по полям и кустам, беспрестанно зарождались эти большие дымы с своими торжественными отголосками, и ближе еще, по низам и лесам, вспыхивали маленькие, не успевавшие округляться дымки ружей и точно так же давали свои маленькие отголоски. Трах та та тах – трещали ружья хотя и часто, но неправильно и бедно в сравнении с орудийными выстрелами.
Пьеру захотелось быть там, где были эти дымы, эти блестящие штыки и пушки, это движение, эти звуки. Он оглянулся на Кутузова и на его свиту, чтобы сверить свое впечатление с другими. Все точно так же, как и он, и, как ему казалось, с тем же чувством смотрели вперед, на поле сражения. На всех лицах светилась теперь та скрытая теплота (chaleur latente) чувства, которое Пьер замечал вчера и которое он понял совершенно после своего разговора с князем Андреем.
– Поезжай, голубчик, поезжай, Христос с тобой, – говорил Кутузов, не спуская глаз с поля сражения, генералу, стоявшему подле него.
Выслушав приказание, генерал этот прошел мимо Пьера, к сходу с кургана.
– К переправе! – холодно и строго сказал генерал в ответ на вопрос одного из штабных, куда он едет. «И я, и я», – подумал Пьер и пошел по направлению за генералом.
Генерал садился на лошадь, которую подал ему казак. Пьер подошел к своему берейтору, державшему лошадей. Спросив, которая посмирнее, Пьер взлез на лошадь, схватился за гриву, прижал каблуки вывернутых ног к животу лошади и, чувствуя, что очки его спадают и что он не в силах отвести рук от гривы и поводьев, поскакал за генералом, возбуждая улыбки штабных, с кургана смотревших на него.