Ларионова, Ольга Николаевна

Ольга Николаевна Ларионова
	Ольга Николаевна Ларионова
Имя при рождении:	Тидеман Ольга Николаевна
Место рождения:	Ленинград
Род деятельности:	прозаик
Жанр:	фантастика
Дебют:	1964
Премии:	Аэлита-1987, Странник-2001
[www.lib.ru/RUFANT/LARIONOWA/ Произведения на сайте Lib.ru]

В Википедии есть статьи о других людях с фамилиями: Ларионова и Тидеман

Ларио́нова, О́льга Никола́евна (наст. фамилия Тидема́н) (р. 16 марта 1935) — советская русская писательница в жанре научной фантастики.

Биография

Ольга Ларионова родилась в Ленинграде, окончила физический факультет Ленинградского университета, некоторое время работала инженером в ЦНИИ металлургии и сварки, в 1967 году окончательно стала профессиональным писателем.

Её литературный дебют состоялся в 1964 (рассказ «Киска»), вскоре появилось и первое крупное произведение писательницы, принесшее ей большую известность — роман «Леопард с вершины Килиманджаро» (1965). В основе лежал оригинальный сюжет: непредусмотренный эффект приводит к тому, что на Землю возвращается звездолет, несущий на борту записи о датах смертей всех живущих на Земле. Люди оказываются перед испытанием, требующим от них нравственной высоты и духовной стойкости.

С 1966 по 1968 год Ольга Ларионова активно публиковала по несколько произведений в год. Итог данному периоду подвёл сборник «Остров мужества» (1971). Дальнейшие годы оказались крайне неблагоприятны для фантастики, поэтому писательница, вплоть до начала восьмидесятых, публиковалась только в журналах. В 1981 году в Лениздате вышел второй авторский сборник Ларионовой «Сказка королей». Через два года за ним последовало московское «молодогвардейское» издание — «Знаки Зодиака».

В 1985 году Ольга Ларионова опубликовала первую повесть из одноименной трилогии под названием «Соната моря», а в 1987 году за это произведение ей была вручена премия «Аэлита», присуждаемая за лучшую книгу года. Полностью трилогия, озаглавленная «Лабиринт для троглодитов», увидела свет в 1991 году. Тогда же появился итоговый по восьмидесятым годам авторский сборник «Формула контакта».

Вскоре после «Сонаты моря», в 1988 году Ларионова начала писать стилизованную «космическую оперу» — повесть «Чакра Кентавра». Повесть неожиданным образом сочетала антураж «космической оперы», «высокой» фэнтези и традиционной советской космической научной фантастики и изначально задумывалась как литературная шутка, своеобразная пародия. Однако в результате, несмотря на неоднозначные оценки критики и читателей, повесть стала поворотным пунктом, знаменующим новый этап творчества писательницы. В 1996 году появилось продолжение повести — «Делла-Уэлла», а затем два этих произведения были объединены в роман «Венценосный Крэг».

Творчество Ларионовой практически не подвержено веяниям литературной моды: она предпочитает обходиться без мистики и ужасов, не склонна писать многотомные эпопеи, сохраняет верность космической теме. Герои её произведений — легко узнаваемые люди, в жизни которых есть и трагическое, и комическое. Автор много пишет о любви, её многоликости, многогранности, неоднозначной связи с моралью: «Почему на свете существует убеждение, что любовью можно оправдать все — злодеяние, глупость, кощунство?..» («Картель»). Любят герои Ларионовой иногда мучительно, вплоть до самоуничтожения, иногда — скрытно и, на первый взгляд, буднично, но всегда это чувство оказывается той «лакмусовой бумажкой», которая позволяет проявиться душевной сущности каждого.

В фантастике Ларионовой активно ощущается женское присутствие, которое можно расценивать как программное для писательницы: «Любое дело без женщин — обязательно гадость. Вот война. Вот полиция. Вот политика…» («Сказка королей»). Женские персонажи её произведений овеяны романтикой и наделены особой прозорливостью — именно они умеют прозревать суть, легко, не задумываясь, отделяя важное от неважного, бытийное от бытового.

Авторской манере Ольги Ларионовой свойственно сочетание возвышенного и подчеркнуто приземлённого, сентиментального и насмешливого. Даже в самых лирических своих произведениях писательница не позволяет читателям «расслабиться», настроившись на определённый лад: «Приснись на новом месте жених невесте… Приснился птеродактиль» («Соната моря»).

Фантастику Ларионовой можно назвать традиционной, отличающейся от прочих наличием сказочно-притчевой основы, естественно сочетающейся с «научно-фантастической» «надстройкой». Не случайно именно ей принадлежит уникальный в русской литературе цикл рассказов-повестей «по мотивам картин Чюрлёниса».

Награды и премии

«Аэлита», 1987 — за повесть «Соната моря» (1985)
Премия «Странник», 2001 // Паладин фантастики

Библиография

Книги

Знаки зодиака. (1983) Рассказы
Лабиринт для троглодитов. (1991) Трилогия
Остров мужества. (1971) Роман, повесть, рассказы
Сказка королей. (1981) Повести, рассказы
Соната моря. (1985) Повесть
Формула контакта. (1991) Сборник
Чакра кентавра. (1988) Сборник
Чакра кентавра. (1989) Сборник

Серии

Венценосный крэг

Чакра Кентавра [= Звездочка-во-лбу] (1988)
Делла-Уэлла (1996)
Евангелие от Крэга (1998)
Лунный нетопырь (2005)

Лабиринт для троглодитов

Соната моря (1985)
Клетчатый тапир (1989)
Лабиринт для троглодитов (1991)

Знаки зодиака

Сказка королей (1976)
Солнце входит в знак Близнецов [= Страницы альбома] (1979)
Соната ужа (1979)
Солнце входит в знак Девы (1981)
Солнце входит в знак Водолея (1981)
Соната звёзд. Аллегро (1981)
Соната звёзд. Анданте (1981)
Сотворение миров (1983)
Перун (1990)

Отдельные романы

Леопард с вершины Килиманджаро (1965)

Повести и рассказы

Вахта «Арамиса» (1966)
Вернись за своим Стором [= Перебежчик] (1967)
Выбор (1979)
Где королевская охота (1977)
Двойная фамилия (1972)
Делла-Уэлла (1996)
Декапарсек [ТиН,3] (1982)
Дотянуть до океана (1977)
Картель (1981)
Киска (1964)
Клетчатый тапир (1989)
Кольцо Фэрнсуортов (1976)
Короткий деловой визит (1990)
Лабиринт для троглодитов (1991)
Лгать до полуночи (1991)
Летающие кочевники (1968)
Ломаный грошъ (1986)
На этом самом месте (1967)
Не кричи: люди! (2001)
Ненастоящему (1981)
Обвинение (1969)
Остров мужества (1968)
Перун (1990)
Планета туманов (1967)
Планета, которая ничего не может дать (1967)
Подсадная утка (1976)
Поздравление (1979)
Пока ты работала [= Ромашка] (1965)
Развод по-марсиански (1967)
Сказка королей (1976)
Солнце входит в знак Близнецов [= Страницы альбома] (1979)
Солнце входит в знак Водолея (1981)
Солнце входит в знак Девы (1981)
Сон в летний день (1988)
Соната звёзд. Аллегро (1981)
Соната звёзд. Анданте (1981)
Соната моря (1985)
Соната ужа (1979)
Сотворение миров (1983)
Утеряно в будущем (1966)
У моря, где край земли (1968)
Формула контакта [= Сказание о Райгардасе] (1991)
«Щелкунчик» (1978)
Чакра Кентавра [= Звездочка-во-лбу] (1988)
Черная вода у лесопилки (1976)
Эта чертова метелка (1969)

Напишите отзыв о статье "Ларионова, Ольга Николаевна"

Ссылки

[fantlab.ru/autor286 Лаборатория Фантастики. Ольга Ларионова]
[publ.lib.ru/ARCHIVES/L/LARIONOVA_Ol'ga_Nikolaevna/_Larionova_O._N..html Публичная библиотека. Ольга Ларионова]

Отрывок, характеризующий Ларионова, Ольга Николаевна

В отношениях своих с Вилларским, с княжною, с доктором, со всеми людьми, с которыми он встречался теперь, в Пьере была новая черта, заслуживавшая ему расположение всех людей: это признание возможности каждого человека думать, чувствовать и смотреть на вещи по своему; признание невозможности словами разубедить человека. Эта законная особенность каждого человека, которая прежде волновала и раздражала Пьера, теперь составляла основу участия и интереса, которые он принимал в людях. Различие, иногда совершенное противоречие взглядов людей с своею жизнью и между собою, радовало Пьера и вызывало в нем насмешливую и кроткую улыбку.
В практических делах Пьер неожиданно теперь почувствовал, что у него был центр тяжести, которого не было прежде. Прежде каждый денежный вопрос, в особенности просьбы о деньгах, которым он, как очень богатый человек, подвергался очень часто, приводили его в безвыходные волнения и недоуменья. «Дать или не дать?» – спрашивал он себя. «У меня есть, а ему нужно. Но другому еще нужнее. Кому нужнее? А может быть, оба обманщики?» И из всех этих предположений он прежде не находил никакого выхода и давал всем, пока было что давать. Точно в таком же недоуменье он находился прежде при каждом вопросе, касающемся его состояния, когда один говорил, что надо поступить так, а другой – иначе.
Теперь, к удивлению своему, он нашел, что во всех этих вопросах не было более сомнений и недоумений. В нем теперь явился судья, по каким то неизвестным ему самому законам решавший, что было нужно и чего не нужно делать.
Он был так же, как прежде, равнодушен к денежным делам; но теперь он несомненно знал, что должно сделать и чего не должно. Первым приложением этого нового судьи была для него просьба пленного французского полковника, пришедшего к нему, много рассказывавшего о своих подвигах и под конец заявившего почти требование о том, чтобы Пьер дал ему четыре тысячи франков для отсылки жене и детям. Пьер без малейшего труда и напряжения отказал ему, удивляясь впоследствии, как было просто и легко то, что прежде казалось неразрешимо трудным. Вместе с тем тут же, отказывая полковнику, он решил, что необходимо употребить хитрость для того, чтобы, уезжая из Орла, заставить итальянского офицера взять денег, в которых он, видимо, нуждался. Новым доказательством для Пьера его утвердившегося взгляда на практические дела было его решение вопроса о долгах жены и о возобновлении или невозобновлении московских домов и дач.
В Орел приезжал к нему его главный управляющий, и с ним Пьер сделал общий счет своих изменявшихся доходов. Пожар Москвы стоил Пьеру, по учету главно управляющего, около двух миллионов.
Главноуправляющий, в утешение этих потерь, представил Пьеру расчет о том, что, несмотря на эти потери, доходы его не только не уменьшатся, но увеличатся, если он откажется от уплаты долгов, оставшихся после графини, к чему он не может быть обязан, и если он не будет возобновлять московских домов и подмосковной, которые стоили ежегодно восемьдесят тысяч и ничего не приносили.
– Да, да, это правда, – сказал Пьер, весело улыбаясь. – Да, да, мне ничего этого не нужно. Я от разоренья стал гораздо богаче.
Но в январе приехал Савельич из Москвы, рассказал про положение Москвы, про смету, которую ему сделал архитектор для возобновления дома и подмосковной, говоря про это, как про дело решенное. В это же время Пьер получил письмо от князя Василия и других знакомых из Петербурга. В письмах говорилось о долгах жены. И Пьер решил, что столь понравившийся ему план управляющего был неверен и что ему надо ехать в Петербург покончить дела жены и строиться в Москве. Зачем было это надо, он не знал; но он знал несомненно, что это надо. Доходы его вследствие этого решения уменьшались на три четверти. Но это было надо; он это чувствовал.
Вилларский ехал в Москву, и они условились ехать вместе.
Пьер испытывал во все время своего выздоровления в Орле чувство радости, свободы, жизни; но когда он, во время своего путешествия, очутился на вольном свете, увидал сотни новых лиц, чувство это еще более усилилось. Он все время путешествия испытывал радость школьника на вакации. Все лица: ямщик, смотритель, мужики на дороге или в деревне – все имели для него новый смысл. Присутствие и замечания Вилларского, постоянно жаловавшегося на бедность, отсталость от Европы, невежество России, только возвышали радость Пьера. Там, где Вилларский видел мертвенность, Пьер видел необычайную могучую силу жизненности, ту силу, которая в снегу, на этом пространстве, поддерживала жизнь этого целого, особенного и единого народа. Он не противоречил Вилларскому и, как будто соглашаясь с ним (так как притворное согласие было кратчайшее средство обойти рассуждения, из которых ничего не могло выйти), радостно улыбался, слушая его.

Так же, как трудно объяснить, для чего, куда спешат муравьи из раскиданной кочки, одни прочь из кочки, таща соринки, яйца и мертвые тела, другие назад в кочку – для чего они сталкиваются, догоняют друг друга, дерутся, – так же трудно было бы объяснить причины, заставлявшие русских людей после выхода французов толпиться в том месте, которое прежде называлось Москвою. Но так же, как, глядя на рассыпанных вокруг разоренной кочки муравьев, несмотря на полное уничтожение кочки, видно по цепкости, энергии, по бесчисленности копышущихся насекомых, что разорено все, кроме чего то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кочки, – так же и Москва, в октябре месяце, несмотря на то, что не было ни начальства, ни церквей, ни святынь, ни богатств, ни домов, была та же Москва, какою она была в августе. Все было разрушено, кроме чего то невещественного, но могущественного и неразрушимого.
Побуждения людей, стремящихся со всех сторон в Москву после ее очищения от врага, были самые разнообразные, личные, и в первое время большей частью – дикие, животные. Одно только побуждение было общее всем – это стремление туда, в то место, которое прежде называлось Москвой, для приложения там своей деятельности.
Через неделю в Москве уже было пятнадцать тысяч жителей, через две было двадцать пять тысяч и т. д. Все возвышаясь и возвышаясь, число это к осени 1813 года дошло до цифры, превосходящей население 12 го года.
Первые русские люди, которые вступили в Москву, были казаки отряда Винцингероде, мужики из соседних деревень и бежавшие из Москвы и скрывавшиеся в ее окрестностях жители. Вступившие в разоренную Москву русские, застав ее разграбленною, стали тоже грабить. Они продолжали то, что делали французы. Обозы мужиков приезжали в Москву с тем, чтобы увозить по деревням все, что было брошено по разоренным московским домам и улицам. Казаки увозили, что могли, в свои ставки; хозяева домов забирали все то, что они находили и других домах, и переносили к себе под предлогом, что это была их собственность.
Но за первыми грабителями приезжали другие, третьи, и грабеж с каждым днем, по мере увеличения грабителей, становился труднее и труднее и принимал более определенные формы.
Французы застали Москву хотя и пустою, но со всеми формами органически правильно жившего города, с его различными отправлениями торговли, ремесел, роскоши, государственного управления, религии. Формы эти были безжизненны, но они еще существовали. Были ряды, лавки, магазины, лабазы, базары – большинство с товарами; были фабрики, ремесленные заведения; были дворцы, богатые дома, наполненные предметами роскоши; были больницы, остроги, присутственные места, церкви, соборы. Чем долее оставались французы, тем более уничтожались эти формы городской жизни, и под конец все слилось в одно нераздельное, безжизненное поле грабежа.