Ларнака (район)
| Страна | |
|---|---|
| Статус |
Район |
| Включает |
4 общин |
| Административный центр | |
| Официальный язык | |
| Население (2011) |
143 367 (3-е место) |
| Плотность |
126,99 чел./км² (2-е место) |
| Площадь |
1129 км² |
|
| |
| Часовой пояс | |
| Код ISO 3166-2 |
CY-04 |
Ларнака (греч. Επαρχία Λάρνακας, тур. Larnaka Bölgesi) — один из шести районов Республики Кипр, расположенный в юго-восточной части острова. На севере граничит с районом Никосия, на востоке с районом Фамагуста, на юге со Средиземным морем, на западе с районом Лимасол. Также часть территории в юго-восточной части района занята британской военной базой Декелия. Административным центром района является Ларнака. Площадь — 1129 км².
Начиная с 1974 года небольшая территория в северной части района контролируется частично признанной Турецкой Республикой Северного Кипра, в которой она административно присоединена к району Левкоша. Деревня Пила находится на территории Зелёной линии.
Район делится на четыре общины.
Среди его достопримечательностей, помимо Ларнаки, деревня Лефкара, известная своими вышивками.
Численность населения района (епархия Ларнакас) составляет 115 268 жителей на 2001 год, в том числе в муниципалитете (городе) Ларнака — 46 666 чел.[1][2] В 2011 году численность населения греческой части района составляет 143 367 чел.[3] Из них 114 103 чел. (79,6 %) греки.
Напишите отзыв о статье "Ларнака (район)"
Примечания
- ↑ [www.mof.gov.cy/mof/cystat/statistics.nsf/All/A5E0A9096615A568C2257122003FB72E/$file/POPULATION%20BY%20MUNICIPALITY_COMMUNITY-EN.xls?OpenElement Статистическая служба Республики Кипр]
- ↑ Без учёта оккупированной турками северной части района, включённой властями ТРСК в состав района Никосия (Лефкоша)
- ↑ [www.mof.gov.cy/mof/cystat/statistics.nsf/All/732265957BAC953AC225798300406903?OpenDocument&sub=2&sel=1&e=&print Preliminary Results of the Census of Population, 2011] Preliminary Results of the Census of Population, 2011
| ||||||||
Отрывок, характеризующий Ларнака (район)
– Но что же вас побуждает жить с такими мыслями? Будешь сидеть не двигаясь, ничего не предпринимая…– Жизнь и так не оставляет в покое. Я бы рад ничего не делать, а вот, с одной стороны, дворянство здешнее удостоило меня чести избрания в предводители: я насилу отделался. Они не могли понять, что во мне нет того, что нужно, нет этой известной добродушной и озабоченной пошлости, которая нужна для этого. Потом вот этот дом, который надо было построить, чтобы иметь свой угол, где можно быть спокойным. Теперь ополчение.
– Отчего вы не служите в армии?
– После Аустерлица! – мрачно сказал князь Андрей. – Нет; покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей русской армии я не буду. И не буду, ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я не стал служить в русской армии. Ну, так я тебе говорил, – успокоиваясь продолжал князь Андрей. – Теперь ополченье, отец главнокомандующим 3 го округа, и единственное средство мне избавиться от службы – быть при нем.
– Стало быть вы служите?
– Служу. – Он помолчал немного.
– Так зачем же вы служите?
– А вот зачем. Отец мой один из замечательнейших людей своего века. Но он становится стар, и он не то что жесток, но он слишком деятельного характера. Он страшен своей привычкой к неограниченной власти, и теперь этой властью, данной Государем главнокомандующим над ополчением. Ежели бы я два часа опоздал две недели тому назад, он бы повесил протоколиста в Юхнове, – сказал князь Андрей с улыбкой; – так я служу потому, что кроме меня никто не имеет влияния на отца, и я кое где спасу его от поступка, от которого бы он после мучился.
– А, ну так вот видите!
– Да, mais ce n'est pas comme vous l'entendez, [но это не так, как вы это понимаете,] – продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу протоколисту, который украл какие то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.
Князь Андрей всё более и более оживлялся. Глаза его лихорадочно блестели в то время, как он старался доказать Пьеру, что никогда в его поступке не было желания добра ближнему.
– Ну, вот ты хочешь освободить крестьян, – продолжал он. – Это очень хорошо; но не для тебя (ты, я думаю, никого не засекал и не посылал в Сибирь), и еще меньше для крестьян. Ежели их бьют, секут, посылают в Сибирь, то я думаю, что им от этого нисколько не хуже. В Сибири ведет он ту же свою скотскую жизнь, а рубцы на теле заживут, и он так же счастлив, как и был прежде. А нужно это для тех людей, которые гибнут нравственно, наживают себе раскаяние, подавляют это раскаяние и грубеют от того, что у них есть возможность казнить право и неправо. Вот кого мне жалко, и для кого бы я желал освободить крестьян. Ты, может быть, не видал, а я видел, как хорошие люди, воспитанные в этих преданиях неограниченной власти, с годами, когда они делаются раздражительнее, делаются жестоки, грубы, знают это, не могут удержаться и всё делаются несчастнее и несчастнее. – Князь Андрей говорил это с таким увлечением, что Пьер невольно подумал о том, что мысли эти наведены были Андрею его отцом. Он ничего не отвечал ему.
