Улица Ларцевы Поляны (Коломна)

Ларцевы Поляны Коломна
Общая информация
Страна	Россия Россия
Город	Коломна
Район	Щурово
Протяжённость	1,2 км
Прежние названия	нет
Почтовый индекс	140441
Трамвай	нет

Ла́рцевы Поля́ны — улица и исторический район на окраине Коломны, известный среди жителей города как «Полигон». Это бывший военный городок, а ныне одна из улиц района Щурово.

Ещё в конце XVI века на территории Перевицкого стана Рязанского уезда указывается деревня Ларцова Поляна. C 1927 года здесь начал действовать Ружейный полигон, перебазированный из-под Ленинграда. После подчинения Главному артиллерийскому управлению и преобразования в «Научно-исследовательский оружейный полигон» он получил в своё распоряжение часть производственных помещений Государственного артиллерийского ремонтно-опытного завода, располагавшегося на противоположном берегу реки Оки. Впоследствии оружейный полигон со всеми административно-хозяйственными подразделениями представлял собой как бы небольшой гарнизон, расположенный в лесу. К 1936 году в Ларцевых Полянах в основном была создана вся необходимая испытательная, служебная и коммунальная база. Полигон имел лаборатории: баллистическую, металлографическую, химическую, механических испытаний, исследований работ автоматики, снаряжательную мастерскую и другие структуры. Коллективом, помимо испытательных операций, проводились научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы по различным вопросам стрелкового, затем и миномётного вооружения. КБ полигона участвовало в создании противотанковых ружей Рукавишникова, Дегтярёва и Симонова, пистолета-пулемета Судаева. Доводку и испытание своего автомата проводил М. Т. Калашников. Полигон посещали И. В. Сталин, К. Е. Ворошилов, С. М. Будённый, Г. К. Жуков и другие знаменитые военачальники.

В конце 1959 года Ларцевы Поляны входят в состав города Щурово. В 1960 году Щурово было присоединено к Коломне. В этом же году расформировывается полигон, его база перепрофилируется в учебный центр для переподготовки и подготовки младших специалистов и офицеров частей ядерного вооружения СССР. С декабря 1982 года здесь располагается «Учебный центр боевого применения специального вооружения», а с 1996 года и до настоящего времени — «Учебный центр боевого применения ракетных войск и артиллерии Сухопутных войск». В гарнизонном офицерском клубе (в данный момент здание заброшено) работал музей боевой и трудовой славы.

Распоряжением Правительства РФ от 04.10.2005 №1570-Р объекты социально-бытового и культурного назначения военного городка «Ларцевы Поляны», в том числе жилые дома, были переданы в муниципальную собственность города Коломна.

Литература

1. Анпилогов Г. Н. Рязанская писцовая приправочная книга конца XVI века. — М.: Издательство Московского университета, 1982. — 272 с. — 1900 экз.
2. Дубов В. И. Записки ведущего инженера-испытателя конструкторского бюро машиностроения. — Коломна: [б. и.], 2012. — 49 с. — 50 экз.
3. Сивак М. Н., Тихонский Л. И. Автомат Калашникова создавался на Щуровском полигоне в Ларцевых Полянах под Коломной // Военно-исторический журнал. — 2007. — № 8. — С. 63-64.
4. Ярхо В. А. Три времени Щурова: Исторические хроники. — Коломна: Лига, 2008. — 285 с. — 3000 экз. — ISBN 5-98932-050-5.

Отрывок, характеризующий Улица Ларцевы Поляны (Коломна)

Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров.
Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.


На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.
В то время, как взошел Борис, князь Андрей, презрительно прищурившись (с тем особенным видом учтивой усталости, которая ясно говорит, что, коли бы не моя обязанность, я бы минуты с вами не стал разговаривать), выслушивал старого русского генерала в орденах, который почти на цыпочках, на вытяжке, с солдатским подобострастным выражением багрового лица что то докладывал князю Андрею.
– Очень хорошо, извольте подождать, – сказал он генералу тем французским выговором по русски, которым он говорил, когда хотел говорить презрительно, и, заметив Бориса, не обращаясь более к генералу (который с мольбою бегал за ним, прося еще что то выслушать), князь Андрей с веселой улыбкой, кивая ему, обратился к Борису.
Борис в эту минуту уже ясно понял то, что он предвидел прежде, именно то, что в армии, кроме той субординации и дисциплины, которая была написана в уставе, и которую знали в полку, и он знал, была другая, более существенная субординация, та, которая заставляла этого затянутого с багровым лицом генерала почтительно дожидаться, в то время как капитан князь Андрей для своего удовольствия находил более удобным разговаривать с прапорщиком Друбецким. Больше чем когда нибудь Борис решился служить впредь не по той писанной в уставе, а по этой неписанной субординации. Он теперь чувствовал, что только вследствие того, что он был рекомендован князю Андрею, он уже стал сразу выше генерала, который в других случаях, во фронте, мог уничтожить его, гвардейского прапорщика. Князь Андрей подошел к нему и взял за руку.
– Очень жаль, что вчера вы не застали меня. Я целый день провозился с немцами. Ездили с Вейротером поверять диспозицию. Как немцы возьмутся за аккуратность – конца нет!
Борис улыбнулся, как будто он понимал то, о чем, как об общеизвестном, намекал князь Андрей. Но он в первый раз слышал и фамилию Вейротера и даже слово диспозиция.
– Ну что, мой милый, всё в адъютанты хотите? Я об вас подумал за это время.
– Да, я думал, – невольно отчего то краснея, сказал Борис, – просить главнокомандующего; к нему было письмо обо мне от князя Курагина; я хотел просить только потому, – прибавил он, как бы извиняясь, что, боюсь, гвардия не будет в деле.
– Хорошо! хорошо! мы обо всем переговорим, – сказал князь Андрей, – только дайте доложить про этого господина, и я принадлежу вам.