Ларюков, Анатолий Владимирович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Анатолий Владимирович Ларюков
Личная информация
Гражданство

СССР СССРРоссия Россия

Клуб

Явара-Нева

Дата рождения

28 октября 1970(1970-10-28) (53 года)

Место рождения

станица Архонская, Северо-Осетинская АССР, СССР

Рост

175 см

Вес

73 кг

Анато́лий Влади́мирович Ларюко́в (белор. Анатоль Уладзіміравіч Ларукоў; род. 28 октября 1970, станица Архонская, Северо-Осетинская АССР, СССР) — российский и белорусский дзюдоист, заслуженный мастер спорта Республики Беларусь[1], тренер.





Содержание

Биография

Родился 28 октября 1970 года в станице Архонская, Пригородного района Северной Осетии-Алании.

С 10 лет начал тренироваться у заслуженного тренера РФ Шамиля Абдулаева.

Свою первую победу на европейской арене одержал в 1990 году в Анкаре, став чемпионов среди юниоров (EJU20).

В 1997 году уехал в Белоруссию для того, чтобы иметь возможность выступать на Олимпийских играх (две предыдущие олимпиады были пропущены, даже несмотря на чемпионские титулы[2] спортсмена).

В Белоруссии тренировался у Казбека Курбановича Рамазанова и Магомеда Курбановича Рамазанова.

Завершил карьеру в 2004 году.

С ноября 2006 года по ноябрь 2008 года — главный тренер женской сборной России по дзюдо.

С 2009 года — спортивный директор Федерации дзюдо России.

С 2013 года - руководитель департамента организации и проведения мероприятий ФДР.

Достижения

Участие в турнирах

Год Турнир Место Весовая категория
2004 Кубок клубов Европы, Абенсберг 1 73 кг
2004 Турнир серии А, Минск 3 73 кг
2004 Супер кубок мира, Гамбург 5 73 кг
2004 Супер кубок мира, Париж 3 73 кг
2003 Кубок клубов Европы, Хаарлем 3 73 кг
2003 Чемпионат Европы, Дюссельдорф 3 73 кг
2003 Турнир серии А, Таллин 3 73 кг
2002 Супер кубок мира, Бухарест 2 73 кг
2002 Супер кубок мира, Москва 3 73 кг
2002 Европейский командный чемпионат, Марибор 2 73 кг
2002 Чемпионат Европы, Марибор 1 73 кг
2002 Турнир серии А, Варшава 3 73 кг
2001 Кубок Президента РФ, Новокузнецк 3 73 кг
2001 Кубок клубов Европы, Хаарлем 1 73 кг
2001 Супер кубок мира, Москва 2 73 кг
2001 Турнир серии А, Минск 1 73 кг
2001 Кубок мира, Мюнхен 1 73 кг
2001 Международный турнир, Таллин 1 73 кг
2000 Олимпийские игры, Сидней 3 73 кг
2000 Турнир серии А, Минск 3 73 кг
2000 Кубок мира, Варшава 3 73 кг
2000 Турнир серии А, Будапешт 7 73 кг
1999 Чемпионат мира, Бирмингем 7 73 кг
1999 Турнир серии А, Минск 1 73 кг
1999 Кубок мира, Рим 5 73 кг
1999 Турнир серии А, Будапешт 1 73 кг
1998 Чемпионат России, Кстово 2 73 кг
1998 Чемпионат мира среди команд, Минск 3 73 кг
1998 Международный турнир, Сассари 1 73 кг
1997 Чемпионат России, Москва 2 71 кг
1997 Чемпионат Европы, Остенде 2 71 кг
1997 Чемпионат Европы, Остенде 2 71 кг
1997 Кубок Чехии, Прага 1 71 кг
1997 Турнир серии B, Минск 1 71 кг
1996 Чемпионат России, Пермь 1 71 кг
1996 Европейский командный чемпионат, Санкт-Петербург 3 71 кг
1996 Кубок мира, Москва 1 71 кг
1995 Чемпионат России, Рязань 3 71 кг
1995 Международный турнир, Москва 1 71 кг
1994 Чемпионат России, Красноярск 3 71 кг
1994 Международный турнир, Москва 3 71 кг
1993 Международный турнир, Москва 3 71 кг
1992 Чемпионат СНГ, Рязань 1 71 кг
1990 Чемпионат Европы среди юниоров, Анкара 1 71 кг
1988 Международный турнир среди юниоров до 20 лет, Пхеньян 2 65 кг

Семья

Женат. Воспитывает трех сыновей.

Напишите отзыв о статье "Ларюков, Анатолий Владимирович"

Примечания

  1. Указ Президента Республики Беларусь от 13 октября 2000 г. № 546 [www.lawbelarus.com/repub/sub16/texd1298.htm «Аб узнагароджанні групы спартсменаў, трэнераў, работнікаў фізічнай культуры і спорту дзяржаўнымі ўзнагародамі Рэспублікі Беларусь»] (белор.)
  2. Интервью газете «Вечерний Минск» www.vminsk.by/news/27/29353/

Ссылки


Это заготовка статьи о спортсмене или тренере. Вы можете помочь проекту, дополнив её.
Это заготовка статьи о призёре Олимпийских игр. Вы можете помочь проекту, дополнив её.

Отрывок, характеризующий Ларюков, Анатолий Владимирович

– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.


По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.