Ласкарис, Ианос

Ианос Ласкарис

Ианос Ласкарис (греч. Ἰανός Λάσκαρις; около 1445, Константинополь — 7 декабря 1535, Рим), именовался также Ианос Риндакинос (греч. Ρυνδακηνός ; из Риндакоса, провинциального города в Малой Азии, откуда происходил его род) — известный греческий учёный эпохи Возрождения и дипломат.

Биография

Ласкарис родился в Константинополе в 1445 году и оставался там и в первые годы после падения Византии. Позже, через Крит, Ласкарис был послан, по указанию Виссариона Никейского, в Венецию. При финансовой поддержке Виссариона Ласкарис учился в университете города Падуя, где преподавал Димитрий Халкокондил, который стал учителем и покровителем Ласкариса. В Падуе он оставался до 1472 года, после чего уехал во Флоренцию. В столице Тосканы Ласкарис преподавал греческую философию и литературу, и одним из самых значительных его учеников был Маркос Мусурос, который прибыл во Флоренцию около 1486 года. Здесь же у него какое-то время учился Максим Грек.

Во Флоренции Ласкарис был призван возглавить Библиотеку Лауренциану. Лоренцо Великолепный, который, несмотря на свои финансовые затруднения, тратил большие суммы на покупку рукописей и оплату переписчиков, послал его в оккупированные османами греческие земли, включая Константинополь, в поисках греческих рукописей. Одновременно с отправкой Ласкариса в Константинополь, Лоренцо преследовал цель разведать политическую обстановку и возможность возродить крестовые походы против мусульман. Ласкарис посетил в 1491 и 1492 годах, среди прочих греческих земель и городов, Фессалоники, Афон, Крит и Константинополь и выкупил около 200 рукописей, которые обогатили Библиотеку Лауренциану.

После смерти Лоренцо Ласкарис некоторое время оставался во Флоренции, а затем, получив приглашение короля Франции Карла VIII, отправился в Париж (1496). Здесь он служил в качестве советника короля Франции и сотрудничал с французскими гуманистами, среди которых был Гийом Бюде. С восхождением на французский трон Людовика XII Ласкарис возглавил дипломатические миссии в Милан и Венецию (1500—1509). Во время своего пребывания в Венеции Ласкарис стал членом Новой Академии и сотрудничал со многими византийскими учёными, среди которых был Маркос Мусурос.

В 1513 году папой стал Лев X, сын Лоренцо, и Ласкарис отправился в Рим просить помощь в развитии греческих исследований и в конечном итоге ему удалось, с помощью Мусуроса, создать Греческую Гимназию (не путать с более поздней Греческой коллегией), в 1514 году. Первым преподавателем стал Каллиергис, в сотрудничестве с которым Ласкарис создал в 1517 году типографию Гимназии.

В следующем году Ласкарис вернулся в Париж и попытался убедить нового короля Франции Франциска I создать Греческую коллегию (которую в конечном итоге создал в 1530 году Гийом Бюде). Он также приложил усилия для создания школ изучения греческого языка и литературы в Милане и Флоренции. В 1525 году, после того как папой был избран Климент VII, который также принадлежал семье Медичи, Ласкарис вернулся в Рим. Новый папа поручил ему миссию примирить короля Франции Франциска и императора Священной Римской империи Карла V, после неудачной для Франции войны и пленения французского короля.

Последние годы своей жизни Ласкарис прожил в Риме, где умер в возрасте 90 лет. На его надгробии была написана эпиграмма которую написал он сам: «В чужой земле погребён Ласкарис. Знай что он не жалеет об этом гостеприимстве. Считает что оно сладкое. Боль заключается в том что Отечество не даёт более свободной земли для захоронения эллинов».

Бюде о Ласкарисе: «Им был Ианос Ласкарис, выдающийся родом и благородством в то время, оставшийся в памяти всех греков как мудрейший муж».

Издательские труды Ласкариса

Во Флоренции, в период 1494—1496 годов, в сотрудничестве с типографом Лоренцо ди Алопа издал множество работ, среди которых числятся следующие:

• Планудова Антология
• Гимны Каллимаха
• Аргонавтика Аполлония Родосского
• Поэма «Иро и Леандрос» Мусея Грамматика

Некоторые их этих трудов сопровождаются комментариями Ласкариса. Типографический набор обязан своим разнообразием и красотой Ласкарису который был его автором.

С 1517 по 1520 год типография Греческой гимназии издала работы: Сатрые комментарии к Илиаде Гомера, Речи Исократа, Таблица Кебета, Порфирий (философ)-гомеровские вопросы и др.

Источники

•  Эта статья содержит текст, перешедший в общественное достояние: Herbermann, Charles, ed. (1913), "Janus Lascaris", Catholic Encyclopedia, Robert Appleton Company 
• Jonathan Harris, Greek Émigrés in the West, 1400-1520 (Camberley: Porphyrogenitus, 1995). ISBN 1-871328-11-X
• Graham Speake, ‘Janus Lascaris’ visit to Mount Athos in 1491’, Greek, Roman and Byzantine Studies 34 (1993), 325-30.
• Francis Walton, ‘Janus Laskaris’, The Griffon 10 (1984), 8-35
• J. Whittaker, ‘Janus Laskaris at the court of Charles V’, Thesaurismata 14 (1977), 76-109
• N.G. Wilson, From Byzantium to Italy. Greek Studies in the Italian Renaissance (London, 1992). ISBN 0-7156-2418-0
• Εγκυκλοπαίδεια Πάπυρος Λαρούς, τόμ. 32
• Ε/Ιστορικά, ένθετο της εφημερίδας Ελευθεροτυπία, «Έλληνες διαπρέψαντες στη Δύση», 29 Ιανουαρίου 2004
• Απόστολος Ε. Βακαλόπουλος, Νεα Ελληνική Ιστορία 1204-1985

См. также

• Греческие учёные Возрождения

Отрывок, характеризующий Ласкарис, Ианос

– Я ничего не думаю, я только не понимаю этого…
– Подожди, Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!