Ласкин, Иван Андреевич

Иван Андреевич Ласкин
Дата рождения	1 ноября 1901(1901-11-01)
Место рождения	д. Васильевка Белебевского уезда Уфимская губерния, Российская империя
Дата смерти	1 июля 1988(1988-07-01) (86 лет)
Место смерти	Минск, СССР
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	пехота, мотострелковые войска
Годы службы	1923—1943,1953—1965
Звание
Командовал	начальник штаба 62-я армия, 64-я армия, Северо-Кавказский фронт, Южно-Уральский ВО
Сражения/войны	Гражданская война в России, Великая Отечественная война: Оборона Севастополя (1941—1942); Сталинградская битва; Керченско-Эльтигенская десантная операция
Награды и премии	Иностранные награды

Иван Андреевич Ласкин (1 ноября 1901—1 июля 1988) — советский военачальник, генерал-лейтенант, один из участников обороны Крыма и Сталинградской битвы.

Биография

Ранние годы

Родился 1 ноября 1901 года в деревне Васильевка Белебеевского уезда Уфимской губернии в крестьянской семье, в младенческом возрасте потерял мать.

В 1912 году, когда ему было 11 лет, семья переезжает в уездный город Белебей, где Ивана определили в третий класс приходской школы, затем в городское начальное училище, но из-за недостатка средств (7 рублей платы за месяц были отцу и мачехе не по карману) учёбу пришлось оставить. Он был мальчиком-приказчиком в магазине, подсобным рабочим каменщика, мальчиком-писцом городской управы. С наступлением революции 18-летний паренёк в 1919 году пошёл добровольцем в красную воинскую часть, дислоцировавшуюся в Белебее, а в 1920 году он стал курсантом 3-ей Киевской курсантской бригады, участвовал в боях за Крым, пройдя с боями путь от Екатеринослава до Перекопа.

Командир РККА

После окончания Гражданской войны в 1921 году 20-летний Ласкин — курсант 5-й Киевской военной школы, с 1923-го по 1931 год он командовал различными стрелковыми подразделениями 2-го стрелкового полка в Закавказье (город Манглиси), затем в 1933—1934 годах учился в Военной академии им. М. В. Фрунзе, после чего получил новое назначение — начальником штаба 132-го полка 44-й дивизии на Украине, где он прослужил год, был повышен в должности и звании. В 1937—1939 годах — полковник, офицер для особых поручений при командующем Киевским военным округом И. Ф. Федько (Киев), офицер для особых поручений при первом заместителе Наркома обороны СССР.

Чудом избежав репрессий, которым среди других видных военачальников того времени подвергся И. Ф. Федько, Иван Андреевич с 1939 по 1941 год был начальником штаба 15-й Сивашской мотодивизии (Молдавия).

Великую Отечественную войну встретил в Молдавии, попал в августе 1941 года в окружение под Уманью. Выходя из окружения, Ласкин вместе с двумя офицерами были задержаны немцами и допрошены немецким офицером. Через несколько часов пленникам удалось бежать. Ласкин с офицерами присоединились к одной из частей Красной армии. Зная о работе особых отделов, спутники договорились скрыть задержание и плен.

С 1 октября 1941 года — начальник штаба 172-й стрелковой дивизии, сформированной в Крыму (место формирования Симферополь), через 6 дней он стал командиром этой дивизии, которая вошла в состав 51-й армии. В составе Приморской армии 172-я стрелковая дивизия защищала Севастополь до последнего дня обороны.

После эвакуации с полуострова Херсонес Ласкин стал заместителем начальника штаба Юго-Восточного фронта, с 26 августа по 7 сентября 1942 года — начальником штаба 62-й армии, с 7 сентября 1942-го по 16 апреля 1943 года — начальником штаба 64-й армии, с 16 апреля по 15 мая 1943 года - начальником штаба 7-й гвардейской армии (командарм генерал М. С. Шумилов). Обе армии участвовали в обороне Сталинграда, заняв фронт протяжённостью 65 км. За умелое командование Ласкин неоднократно поощрялся командованием, 14 октября 1942 года ему было присвоено воинское звание генерал-майор.

Сталинградская битва и пленение Паулюса

В начале января 1943 года Сталинградский фронт, куда входила 64-я армия, окружил вражеские части в районе города, закончив операцию «Кольцо», а 31 января этого года Военный совет фронта поручил начальнику штаба генерал-лейтенанту Ласкину выехать в район боевых действий в качестве официального представителя советского командования и провести переговоры с гитлеровским командованием о прекращении военных действий со стороны немцев, их капитуляции, а также о сдаче в плен командующего 6-й армией Ф. Паулюса и его штаба. Ласкин так описывал встречу с фельдмаршалом в книге «На пути к перелому»:

…Мы сразу увидели Паулюса. Одетый в шинель, заложив назад руки, медленно шагал от двери в противоположную сторону. Я вошёл в комнату. Паулюс повернулся к двери и, увидев меня, остановился… Пятидесятитрёхлетний фельдмаршал был выше среднего роста, худощавый, пожалуй, излишне прямой, подтянутый, выхоленный.

Сейчас лицо его было бледно. Он смотрел на нас усталыми глазами.

Я назвал себя и объявил его пленником. Паулюс подошёл ко мне и, высоко подняв правую руку, на скверном русском языке произнёс:

— Фельдмаршал германской армии Паулюс сдаётся Красной Армии в плен.

Вместе с Паулюсом были пленены свыше 91 тысячи солдат и офицеров, 24 генерала.

Арест и послевоенная жизнь

15 мая 1943 года И. А. Ласкин назначен начальником штаба Северо-Кавказского фронта. 9 октября 1943 года ему было присвоено звание генерал-лейтенант. К ордену Ленина, ордену Кутузова 1-й степени, трём орденам Красного Знамени добавился «Крест за боевые заслуги», вручённый послом от имени президента США «в признании его исключительного героизма и храбрости, проявленных на поле боя на Советско-германском фронте против нашего общего врага — гитлеровской Германии».

20 декабря 1943 года И. А. Ласкин был арестован Смершем. Связано это было с тем, что обнаружился факт его пребывания в плену. Он подозревался в измене Родине, шпионаже и диверсионной работе в пользу противника. Этих обвинений генерал не признал, но подтвердил факт кратковременного нахождения в плену в 1941 году. Следствие продолжалось почти девять лет. Перерывы между допросами длились до нескольких лет. Лишь в 1952 году Ласкин предстал перед Военной коллегией Верховного суда СССР (ВКВС). Он сумел доказать, что не виновен в измене Родине и шпионаже. В результате ВКВС оправдала Ласкина по статье 58-1 «б», но осудила к 15-ти годам исправительно-трудовых работ по статье 193-17а. Однако на этом же заседании ВКВС ему было зачитано постановление об амнистии в связи с победой над фашизмом, и генерал был из-под стражи освобождён. Однако в армии Ласкин восстановлен не был. 29 мая 1953 года приговор был отменён, Ласкин полностью реабилитирован.

В 1953 году — учёба на трёхмесячных Высших академических курсах имени К. Е. Ворошилова. В 1953—1957 годах Ласкин — начальник штаба Южно-Уральского военного округа (Оренбург). В 1957—1958 годах работал в Генеральном штабе Вооружённых сил СССР. С июня 1958-го по ноябрь 1965 года был старшим преподавателем Военной академии Генерального штаба Вооружённых сил СССР.

Автор книг

• «На пути к перелому». Москва, Воениздат. 1977 г.
• Ласкин И. А.. У Волги и на Кубани. — М: Воениздат, 1986. — 303 с. — (Военные мемуары). — 65 000 экз.

• «Размышления о прожитом и пережитом» осталась в рукописях.

В кинематографе

• «Исторические хроники» — 1943 г. Маршал Василевский.

Ссылки

• [mechcorps.rkka.ru/files/spravochnik/personalii/biograf_l.htm mechcorps.rkka.ru/files/spravochnik/personalii/biograf_l.htm]
• [nvo.ng.ru/notes/2008-02-08/8_laskin.html nvo.ng.ru/notes/2008-02-08/8_laskin.html]
• www.lit-crimea.narod.ru/164-167/rud17-20.html

Отрывок, характеризующий Ласкин, Иван Андреевич

– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.


Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
– Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.
– Как же, ты поднял! Ишь, ловок, – кричал один хриплым голосом.
Потом подошел худой, бледный солдат с шеей, обвязанной окровавленною подверткой, и сердитым голосом требовал воды у артиллеристов.
– Что ж, умирать, что ли, как собаке? – говорил он.
Тушин велел дать ему воды. Потом подбежал веселый солдат, прося огоньку в пехоту.
– Огоньку горяченького в пехоту! Счастливо оставаться, землячки, благодарим за огонек, мы назад с процентой отдадим, – говорил он, унося куда то в темноту краснеющуюся головешку.
За этим солдатом четыре солдата, неся что то тяжелое на шинели, прошли мимо костра. Один из них споткнулся.
– Ишь, черти, на дороге дрова положили, – проворчал он.
– Кончился, что ж его носить? – сказал один из них.
– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.
– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?
– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.
– Здесь то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство.