Ластман, Питер

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Ластман, Питер
нидерл. Pieter Lastman
Дата рождения:

ок. 1583

Место рождения:

Амстердам

Дата смерти:

4 апреля 1633(1633-04-04)

Место смерти:

Амстердам

Гражданство:

Республика Соединённых провинций

Жанр:

пейзаж, композиция

Работы на Викискладе

Питер Ластман (нидерл. Pieter Lastman), (ок. 1583, Амстердам4 апреля 1633, там же) — нидерландский живописец. Брат Николаса Ластмана.

Как указано в книге Карела ван Мандера, Питер Ластман учился у художника Геррита Питерса. По окончании обучения он отправился в Италию и некоторое время проживал в Риме и Венеции. Там он познакомился с творчеством Караваджо. В Риме он входил в круг художников, объединившихся вокруг Адама Эльсхаймера. В 1607 г. он вернулся в Амстердам. Его первые работы датированы 1606 г. Ластман писал картины на библейские и мифологические сюжеты на фоне красивых пейзажей, например бегство в Египет, Одиссей и Навсикая, Мидас и воскресение Лазаря.

Ластман быстро завоевал славу художника, пишущего на исторические темы, у него была богатая мастерская, картины продавались по хорошим ценам. В 1618 г. Ластман был признан самым выдающимся художником своего родного города Амстердама. В 1619 г. он принял на обучение Яна Ливенса. В 1625 г. в течение полугода у Ластмана учился композиции и живописному историческому повествованию Рембрандт.



Галерея

Выставки

  • «Питер Ластман. В тени Рембрандта?», июль 2006, Гамбург, в Kunsthalle. Экспонировались 25 картин художника, собранных из музеев Бостона, Амстердама, Лондона, Берлина, Будапешта, Стокгольма, Вены.


Напишите отзыв о статье "Ластман, Питер"

Отрывок, характеризующий Ластман, Питер

– Я уж вам говорил, папенька, – сказал сын, – что ежели вам не хочется меня отпустить, я останусь. Но я знаю, что я никуда не гожусь, кроме как в военную службу; я не дипломат, не чиновник, не умею скрывать того, что чувствую, – говорил он, всё поглядывая с кокетством красивой молодости на Соню и гостью барышню.
Кошечка, впиваясь в него глазами, казалась каждую секунду готовою заиграть и выказать всю свою кошачью натуру.
– Ну, ну, хорошо! – сказал старый граф, – всё горячится. Всё Бонапарте всем голову вскружил; все думают, как это он из поручиков попал в императоры. Что ж, дай Бог, – прибавил он, не замечая насмешливой улыбки гостьи.
Большие заговорили о Бонапарте. Жюли, дочь Карагиной, обратилась к молодому Ростову:
– Как жаль, что вас не было в четверг у Архаровых. Мне скучно было без вас, – сказала она, нежно улыбаясь ему.
Польщенный молодой человек с кокетливой улыбкой молодости ближе пересел к ней и вступил с улыбающейся Жюли в отдельный разговор, совсем не замечая того, что эта его невольная улыбка ножом ревности резала сердце красневшей и притворно улыбавшейся Сони. – В середине разговора он оглянулся на нее. Соня страстно озлобленно взглянула на него и, едва удерживая на глазах слезы, а на губах притворную улыбку, встала и вышла из комнаты. Всё оживление Николая исчезло. Он выждал первый перерыв разговора и с расстроенным лицом вышел из комнаты отыскивать Соню.
– Как секреты то этой всей молодежи шиты белыми нитками! – сказала Анна Михайловна, указывая на выходящего Николая. – Cousinage dangereux voisinage, [Бедовое дело – двоюродные братцы и сестрицы,] – прибавила она.
– Да, – сказала графиня, после того как луч солнца, проникнувший в гостиную вместе с этим молодым поколением, исчез, и как будто отвечая на вопрос, которого никто ей не делал, но который постоянно занимал ее. – Сколько страданий, сколько беспокойств перенесено за то, чтобы теперь на них радоваться! А и теперь, право, больше страха, чем радости. Всё боишься, всё боишься! Именно тот возраст, в котором так много опасностей и для девочек и для мальчиков.
– Всё от воспитания зависит, – сказала гостья.
– Да, ваша правда, – продолжала графиня. – До сих пор я была, слава Богу, другом своих детей и пользуюсь полным их доверием, – говорила графиня, повторяя заблуждение многих родителей, полагающих, что у детей их нет тайн от них. – Я знаю, что я всегда буду первою confidente [поверенной] моих дочерей, и что Николенька, по своему пылкому характеру, ежели будет шалить (мальчику нельзя без этого), то всё не так, как эти петербургские господа.
– Да, славные, славные ребята, – подтвердил граф, всегда разрешавший запутанные для него вопросы тем, что всё находил славным. – Вот подите, захотел в гусары! Да вот что вы хотите, ma chere!
– Какое милое существо ваша меньшая, – сказала гостья. – Порох!
– Да, порох, – сказал граф. – В меня пошла! И какой голос: хоть и моя дочь, а я правду скажу, певица будет, Саломони другая. Мы взяли итальянца ее учить.
– Не рано ли? Говорят, вредно для голоса учиться в эту пору.