Ластово

ЛастовоЛастово

</tt>

</tt>

Ластово хорв. Lastovo
42°46′01″ с. ш. 16°53′36″ в. д.42.76694° с. ш. 16.89333° в. д. / 42.76694; 16.89333
Акватория	Адриатическое море
Страна	Хорватия Хорватия
Регион	Жупания Дубровник-Неретва
Ластово
Площадь	46,87 км²
Наивысшая точка	415 м
Население (2001 год)	835 чел.
Плотность населения	17,815 чел./км²

Ла́стово (хорв. Lastovo, итал. Lagosta, лат. Augusta Insula, греч. Λάστοβο) — остров в Адриатическом море, в южной части Хорватии, возле далматинского побережья. На острове расположен одноимённый город.

География

Остров окружён 46 небольшими островами, совместно с главным островом составляющими архипелаг Ластово. С одним из этих островков, островом Прежба (Prežba), на котором есть небольшая деревня, Ластово соединен мостом. Прочие острова архипелага необитаемы. Остров Ластово объявлен природным парком. Площадь острова — 46,87 км², длина береговой линии — 46,4 км. Население — 835 человек (2001). Самое большое поселение на острове — город Ластово (451 человек). Остров Ластово довольно сильно удален от берега и от других островов по сравнению с другими островами архипелага. Ближайший остров Корчула находится в 13 км к северу. Ластово связан регулярными паромными переправами с континентальным городом Сплит, а также с островами Хвар и Корчула.

В силу своей удаленности от берега и небольших размеров Ластово пользуется меньшим вниманием туристов, чем другие острова Адриатики. Хотя именно из-за своей удаленности на острове появились и успешно дожили до наших дней оригинальные обычаи и фольклорные представления.

История

Остров был заселён с эпохи неолита, как показали раскопки в пещере Рача на юго-востоке острова. В IV веке до н. э. греками на острове была основана колония, зависимая от Сиракуз. В III веке до н. э. Ластово вместе со всей Иллирией перешёл под контроль Рима.

В VIII веке на остров, как и на остальное далматинское побережье, пришли славянские племена. В 998 венецианцы разорили Ластово в ходе своих морских операций против далматинских пиратов. В 1252 г. остров вошёл в состав Дубровникской республики, в составе которой получил автономию. В отличие от большинства далматинских островов, которые в 1420 г. перешли под контроль венецианцев, Ластово оставался в составе Дубровникской республики вплоть до её падения в XIX веке, за исключением короткого периода 1602—1606 г., когда на острове вспыхнуло восстание против ограничения Дубровником островной автономии, и восставшие призвали на помощь венецианцев.

Удаленность острова и малочисленность его населения сделали его мишенью для частых набегов пиратов, от которых остров сильно страдал, продолжавшиеся вплоть до XVIII века.

В 1806 г. наполеоновские войска заняли Дубровницкую республику и присоединили её территорию, включая Ластово, к французской империи. По окончании наполеоновских войн в 1815 г. остров вместе с далматинским побережьем отошёл Австрии.

В составе Италии

В 1918—1921 г. остров оккупировали итальянцы, в составе Италии остров был вплоть до второй мировой войны. После её окончания Ластово стало частью Югославии, на Ластово, как и на острове Вис, была построена военно-морская база, после чего его посещение иностранцами было запрещено. Запрет был снят лишь в 1989 г., за год до распада Югославии, после которого остров стал частью независимой Хорватии.

Населениe

В начале XXI века 95 % населения острова составляют хорваты, за ними следуют сербы (3 %) и итальянцы (1 %). Похожая картина преобладания славян сложилась к концу ХХ века, однако по переписи 1910-го года в состав Австро-Венгрии, итальянцы (венецианцы) составляли 7 % его населения. В основном это были члены древних венецианских родов из семей Сангалетти, Мартеллети и др. По переписи 1921, проведённой итальянскими властями, на острове жило 208 итальянцев, или 15 % от всего населения из 1 558 душ. В ходе политики итальянизации, а также в результате переселения итальянцев из Италии (чиновники и учителя), а также из Далмации (беженцы и вынужденные переселенцы) число итальянцев на острове достигло 933 человека (38 %), число хорватов также возросло за счёт естественного прироста до 1 525 человек (62 %). Число островитян достигло своего исторического пика в 2 458 человек. После включения Ластово в состав Югославии, почти всё итальянское население покинуло остров.

Достопримечательности

• Ластово — небольшой город у подножия горы. Собор св. Косьмы и Дамиана, построенный в XIV веке, но с тех пор многократно перестраивавшийся. Кроме собора в городе есть ещё несколько старинных церквей.
• Одной из главных достопримечательностей острова является фольклорный праздник Поклад. В ходе праздника, длящегося порой всю ночь, наряду с шествиями в традиционных костюмах и прочими обычными для фольклорного праздника элементами, происходит весьма необычная церемония — разряженную куклу под грохот петард спускают с нависающей над городом Ластово горы на веревке, а затем сжигают. Обычай имеет историческое происхождение — во время одного из пиратских набегов на далматинские острова на Ластово был послан один из пиратов с вестью о приближении пиратского флота и предложением жителям сдаться. Однако после жарких молитв горожан св. Георгию внезапная буря уничтожила флот пиратов, а их посланца жители спустили с горы на веревке.
• Характерной чертой островной архитектуры являются т. н. фумары, оригинальные дымовые трубы, похожие на минареты. Традиция строительства фумаров появилась на острове с XVII века и с тех пор каждый местный житель старается сделать свой фумар как можно более необычным и запоминающимся.

Внешние ссылки

• [www.lastovo.net Сайт острова Ластово]
• [www.dalmatien-tourist.eu/ru/lastovo/ Ластово]

Отрывок, характеризующий Ластово

В ноябре месяце 1805 года князь Василий должен был ехать на ревизию в четыре губернии. Он устроил для себя это назначение с тем, чтобы побывать заодно в своих расстроенных имениях, и захватив с собой (в месте расположения его полка) сына Анатоля, с ним вместе заехать к князю Николаю Андреевичу Болконскому с тем, чтоб женить сына на дочери этого богатого старика. Но прежде отъезда и этих новых дел, князю Василью нужно было решить дела с Пьером, который, правда, последнее время проводил целые дни дома, т. е. у князя Василья, у которого он жил, был смешон, взволнован и глуп (как должен быть влюбленный) в присутствии Элен, но всё еще не делал предложения.
«Tout ca est bel et bon, mais il faut que ca finisse», [Всё это хорошо, но надо это кончить,] – сказал себе раз утром князь Василий со вздохом грусти, сознавая, что Пьер, стольким обязанный ему (ну, да Христос с ним!), не совсем хорошо поступает в этом деле. «Молодость… легкомыслие… ну, да Бог с ним, – подумал князь Василий, с удовольствием чувствуя свою доброту: – mais il faut, que ca finisse. После завтра Лёлины именины, я позову кое кого, и ежели он не поймет, что он должен сделать, то уже это будет мое дело. Да, мое дело. Я – отец!»
Пьер полтора месяца после вечера Анны Павловны и последовавшей за ним бессонной, взволнованной ночи, в которую он решил, что женитьба на Элен была бы несчастие, и что ему нужно избегать ее и уехать, Пьер после этого решения не переезжал от князя Василья и с ужасом чувствовал, что каждый день он больше и больше в глазах людей связывается с нею, что он не может никак возвратиться к своему прежнему взгляду на нее, что он не может и оторваться от нее, что это будет ужасно, но что он должен будет связать с нею свою судьбу. Может быть, он и мог бы воздержаться, но не проходило дня, чтобы у князя Василья (у которого редко бывал прием) не было бы вечера, на котором должен был быть Пьер, ежели он не хотел расстроить общее удовольствие и обмануть ожидания всех. Князь Василий в те редкие минуты, когда бывал дома, проходя мимо Пьера, дергал его за руку вниз, рассеянно подставлял ему для поцелуя выбритую, морщинистую щеку и говорил или «до завтра», или «к обеду, а то я тебя не увижу», или «я для тебя остаюсь» и т. п. Но несмотря на то, что, когда князь Василий оставался для Пьера (как он это говорил), он не говорил с ним двух слов, Пьер не чувствовал себя в силах обмануть его ожидания. Он каждый день говорил себе всё одно и одно: «Надо же, наконец, понять ее и дать себе отчет: кто она? Ошибался ли я прежде или теперь ошибаюсь? Нет, она не глупа; нет, она прекрасная девушка! – говорил он сам себе иногда. – Никогда ни в чем она не ошибается, никогда она ничего не сказала глупого. Она мало говорит, но то, что она скажет, всегда просто и ясно. Так она не глупа. Никогда она не смущалась и не смущается. Так она не дурная женщина!» Часто ему случалось с нею начинать рассуждать, думать вслух, и всякий раз она отвечала ему на это либо коротким, но кстати сказанным замечанием, показывавшим, что ее это не интересует, либо молчаливой улыбкой и взглядом, которые ощутительнее всего показывали Пьеру ее превосходство. Она была права, признавая все рассуждения вздором в сравнении с этой улыбкой.
Она обращалась к нему всегда с радостной, доверчивой, к нему одному относившейся улыбкой, в которой было что то значительней того, что было в общей улыбке, украшавшей всегда ее лицо. Пьер знал, что все ждут только того, чтобы он, наконец, сказал одно слово, переступил через известную черту, и он знал, что он рано или поздно переступит через нее; но какой то непонятный ужас охватывал его при одной мысли об этом страшном шаге. Тысячу раз в продолжение этого полутора месяца, во время которого он чувствовал себя всё дальше и дальше втягиваемым в ту страшившую его пропасть, Пьер говорил себе: «Да что ж это? Нужна решимость! Разве нет у меня ее?»
Он хотел решиться, но с ужасом чувствовал, что не было у него в этом случае той решимости, которую он знал в себе и которая действительно была в нем. Пьер принадлежал к числу тех людей, которые сильны только тогда, когда они чувствуют себя вполне чистыми. А с того дня, как им владело то чувство желания, которое он испытал над табакеркой у Анны Павловны, несознанное чувство виноватости этого стремления парализировало его решимость.
В день именин Элен у князя Василья ужинало маленькое общество людей самых близких, как говорила княгиня, родные и друзья. Всем этим родным и друзьям дано было чувствовать, что в этот день должна решиться участь именинницы.
Гости сидели за ужином. Княгиня Курагина, массивная, когда то красивая, представительная женщина сидела на хозяйском месте. По обеим сторонам ее сидели почетнейшие гости – старый генерал, его жена, Анна Павловна Шерер; в конце стола сидели менее пожилые и почетные гости, и там же сидели домашние, Пьер и Элен, – рядом. Князь Василий не ужинал: он похаживал вокруг стола, в веселом расположении духа, подсаживаясь то к тому, то к другому из гостей. Каждому он говорил небрежное и приятное слово, исключая Пьера и Элен, которых присутствия он не замечал, казалось. Князь Василий оживлял всех. Ярко горели восковые свечи, блестели серебро и хрусталь посуды, наряды дам и золото и серебро эполет; вокруг стола сновали слуги в красных кафтанах; слышались звуки ножей, стаканов, тарелок и звуки оживленного говора нескольких разговоров вокруг этого стола. Слышно было, как старый камергер в одном конце уверял старушку баронессу в своей пламенной любви к ней и ее смех; с другой – рассказ о неуспехе какой то Марьи Викторовны. У середины стола князь Василий сосредоточил вокруг себя слушателей. Он рассказывал дамам, с шутливой улыбкой на губах, последнее – в среду – заседание государственного совета, на котором был получен и читался Сергеем Кузьмичем Вязмитиновым, новым петербургским военным генерал губернатором, знаменитый тогда рескрипт государя Александра Павловича из армии, в котором государь, обращаясь к Сергею Кузьмичу, говорил, что со всех сторон получает он заявления о преданности народа, и что заявление Петербурга особенно приятно ему, что он гордится честью быть главою такой нации и постарается быть ее достойным. Рескрипт этот начинался словами: Сергей Кузьмич! Со всех сторон доходят до меня слухи и т. д.