Латвийская православная церковь
Latvijas Pareizticīgā Baznīca
Латвийская Православная Церковь | |
| |
| Основная информация | |
|---|---|
| Автономия | 21 июня 1921 |
| Признание автономии | 1990 (подтверждена) |
| Предстоятель в настоящее время | митрополит Александр (Кудряшов) |
| Центр | Рига, Латвия 
|
| Резиденция Предстоятеля | Рига |
| Юрисдикция (территория) | Латвия
|
| Церковь-мать | Московский патриархат |
| Богослужебный язык | церковнославянский, латышский |
| Календарь | юлианский |
| Численность | |
| Епископов | 3 |
| Епархий | 2 |
| Учебных заведений | 1 |
| Монастырей | 3 |
| Приходов | 118 приходов |
| Священников | 91 священнослужитель (78 священников, 13 диаконов) |
| Сайт | [www.pravoslavie.lv/ Латвийская православная церковь] |
Латви́йская правосла́вная це́рковь (латыш. Latvijas Pareizticīgā Baznīca) — самоуправляемая Церковь в составе Московского патриархата в Латвии.
Содержание
История
В 1836 году было учреждено Рижское викариатство Псковской епархии, которое 1 марта 1850 года было выделено в самостоятельную Рижскую епархию, учреждённую 1 июля того же года. Епархиальному архиерею присваивался титул «Рижский и Митавский», каковым стал епископ Платон (Городецкий).
В связи с распадом Российской империи и переводом на Рязанскую кафедру архиепископа Иоанна (Смирнова) Рижская епархия четыре года оставалась без правящего архиерея. В 1918 — нач. 1919 гг. ею временно управлял викарный епископ Ревельский Платон (Кульбуш). Латвийские власти не разрешали въезд в Латвию ни митрополиту Серафиму (Чичагову), ни архиепископу Геннадию (Туберозову), которых Патриарх Тихон предполагал назначить на Рижскую кафедру. Лишь после того, как на Рижскую кафедру предложено было перевести из Пензенской епархии архиепископа Иоанна (Поммера), латыша по национальности, вопрос о возглавлении Рижской епархии был улажен с латвийскими властями.
В поисках компромисса с правительством Латвии архиепископ Иоанн (Поммер) ходатайствовал перед святейшим патриархом Тихоном о даровании его епархии самостоятельности в делах внутреннего управления. 21 июня 1921 г. патриарх Московский Тихон, Священный синод и Высший церковный совет признали внутреннюю самостоятельность Латвийской православной церкви. В 1925 г. архиепископ Иоанн (Поммер) был избран в республиканский Сейм, где отстаивал равноправие Латвийской православной церкви с другими религиозными деноминациями Латвии. В 1926 г. возобновила свою деятельность Рижская духовная семинария. В ночь с 11 на 12 октября 1934 г. архиепископ Иоанн был заживо сожжен в своей пригородной даче. Следствие об убийстве архиепископа Иоанна не дало результатов: в убийстве подозревались как спецлужбы Латвии, так и агенты из Советского Союза.
Вскоре после гибели архиепископа Рижского Иоанна (Поммера), в 1936 году руководство Латвийской Церкви заявило о переходе в юрисдикцию Константинопольского Патриархата, против чего возражали часть священнослужителей и большинство мирян; переход не был признан Московским Патриархатом и большинством других Поместных Православных Церквей. 29 марта 1936 года митрополит Фиатирский Герман (Стринопулос) возглавил хиротонию во епископа бывшего гарнизонного священника из Даугавпилса Августина (Петерсона) с возведением его в сан митрополита Рижского и всей Латвии. В 1938 года была открыта новая кафедра — Даугавпилсская. На неё был хиротонисан архимандрит Александр (Витоль).
В 1940 году, после присоединения Латвии к СССР, предыдущие решения были отменены и Латвийская церковь вошла в состав Русской православной церкви на правах епархии. Митрополит Рижский и всея Латвии Августин (Петерсон) ушел на покой. Латвийская православная церковь Константинопольского патриархата с 1947 года перешла на эмигрантский режим, именуясь «Латвийской православной церковью в изгнании»[1].
В 1990 году, по провозглашении государственной независимости Латвии, Священным синодом РПЦ Латвийской православной церкви было предоставлено самоуправление.
В Латвийской церкви было проведено три Собора: 1997, 2001 и 2003 годов. Внеочередной собор 2009 года.
Современное состояние
Главным (кафедральным) собором Латвийской православной церкви является Христорождественский собор в Риге.
C 1993 г. возобновила свою деятельностью Рижская духовная семинария.
Статистика: 118 приходов; 92 священнослужителя (79 священников, 13 диаконов).
Богослужения в части приходов ведутся на латышском языке[2].
Структура
Предстоятели
- 1921—1934 — Иоанн (Поммер), архиепископ Рижский и всея Латвии
- 1936—1940 — Августин (Петерсон), митрополит Рижский и всея Латвии (Константинопольский патриархат)
- 1943—1944 — Иоанн (Гарклавс), архиеписокоп Рижский и всея Латвии
- с 27 октября 1990 по настоящее время — Александр (Кудряшов), митрополит (с 25 февраля 2002) Рижский и всея Латвии
Даугавпилсская кафедра
- 17 июля 1938 г. — 1940 г. Александр (Витоль), епископ Иерсикский (Константинопольский патриархат)
- 23 июля 1989 г. — 27 октября 1990 г. Александр (Кудряшов), епископ Даугавпилсский, викарий Рижской епархии
- 19 августа 2006 г. — н/вр Александр (Матрёнин), епископ Даугавпилсский, викарий Рижской епархии
Монастыри
- Храм Рождества Пресвятой Богородицы (Илуксте) — бывший Иллукстский Рождество-Богородицкий монастырь, основанный в 1667 году как мужской униатско-базилианская обитель; в 1839 году обращён в православный и приписан к Полоцкой епархии. В 1850 году отошёл к викариатству Рижской епархии, в 1880 году становится женской общежительной обителью III класса, в 1915 году эвакуирован в Нижегородскую губернию. В 1953 году закрыт и обращён в приходской храм, а с 1 августа 1996 года приписан в качестве подворья Рижского Свято-Троицкого монастыря.
- Екабпилсский монастырь в честь Сошествия Святого Духа на апостолов (мужской) — основан в 1670 году, закрыт в 1866 году, возобновлен 1 октября 1993 года.
- Спасо-Преображенская пустынь (Елгава) — скит под Елгавой, основанный в 1895 году при Рижском Свято-Троице-Сергиевом женском монастыре.
- Свято-Троице-Сергиев женский монастырь — в 1892 году образована женская монашеская община, преобразованная в 1902 году в монастырь.
Напишите отзыв о статье "Латвийская православная церковь"
Примечания
- ↑ [p-beseda.ru/?article&id=251 Православная Церковь в посткоммунистической Прибалтике: Проблемы и их истоки.] А. Гаврилин, «Православная беседа» 2001/5.
- ↑ [reporter.delfi.lv/news/witness/pravoslavnye-latyshi-vstretili-rozhdestvo.d?id=42008488 Православные латыши встретили Рождество] DELFI, 26.12.2011
Ссылки
- [www.patriarchia.ru/db/text/79088.html Латвийская самоуправляемая православная церковь]
- [www.pravoslavie.lv Официальный сайт Латвийской православной церкви Московского патриархата]
- [www.ortho-rus.ru/cgi-bin/ps_file.cgi?2_205 Александр (Кудряшов): сайт Православие. База данных]
| |||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Латвийская православная церковь
Он сел против Пьера.– A propos, vous savez donc l'allemand, vous? [Кстати, вы, стало быть, знаете по немецки?]
Пьер смотрел на него молча.
– Comment dites vous asile en allemand? [Как по немецки убежище?]
– Asile? – повторил Пьер. – Asile en allemand – Unterkunft. [Убежище? Убежище – по немецки – Unterkunft.]
– Comment dites vous? [Как вы говорите?] – недоверчиво и быстро переспросил капитан.
– Unterkunft, – повторил Пьер.
– Onterkoff, – сказал капитан и несколько секунд смеющимися глазами смотрел на Пьера. – Les Allemands sont de fieres betes. N'est ce pas, monsieur Pierre? [Экие дурни эти немцы. Не правда ли, мосье Пьер?] – заключил он.
– Eh bien, encore une bouteille de ce Bordeau Moscovite, n'est ce pas? Morel, va nous chauffer encore une pelilo bouteille. Morel! [Ну, еще бутылочку этого московского Бордо, не правда ли? Морель согреет нам еще бутылочку. Морель!] – весело крикнул капитан.
Морель подал свечи и бутылку вина. Капитан посмотрел на Пьера при освещении, и его, видимо, поразило расстроенное лицо его собеседника. Рамбаль с искренним огорчением и участием в лице подошел к Пьеру и нагнулся над ним.
– Eh bien, nous sommes tristes, [Что же это, мы грустны?] – сказал он, трогая Пьера за руку. – Vous aurai je fait de la peine? Non, vrai, avez vous quelque chose contre moi, – переспрашивал он. – Peut etre rapport a la situation? [Может, я огорчил вас? Нет, в самом деле, не имеете ли вы что нибудь против меня? Может быть, касательно положения?]
Пьер ничего не отвечал, но ласково смотрел в глаза французу. Это выражение участия было приятно ему.
– Parole d'honneur, sans parler de ce que je vous dois, j'ai de l'amitie pour vous. Puis je faire quelque chose pour vous? Disposez de moi. C'est a la vie et a la mort. C'est la main sur le c?ur que je vous le dis, [Честное слово, не говоря уже про то, чем я вам обязан, я чувствую к вам дружбу. Не могу ли я сделать для вас что нибудь? Располагайте мною. Это на жизнь и на смерть. Я говорю вам это, кладя руку на сердце,] – сказал он, ударяя себя в грудь.
– Merci, – сказал Пьер. Капитан посмотрел пристально на Пьера так же, как он смотрел, когда узнал, как убежище называлось по немецки, и лицо его вдруг просияло.
– Ah! dans ce cas je bois a notre amitie! [А, в таком случае пью за вашу дружбу!] – весело крикнул он, наливая два стакана вина. Пьер взял налитой стакан и выпил его. Рамбаль выпил свой, пожал еще раз руку Пьера и в задумчиво меланхолической позе облокотился на стол.
– Oui, mon cher ami, voila les caprices de la fortune, – начал он. – Qui m'aurait dit que je serai soldat et capitaine de dragons au service de Bonaparte, comme nous l'appellions jadis. Et cependant me voila a Moscou avec lui. Il faut vous dire, mon cher, – продолжал он грустным я мерным голосом человека, который сбирается рассказывать длинную историю, – que notre nom est l'un des plus anciens de la France. [Да, мой друг, вот колесо фортуны. Кто сказал бы мне, что я буду солдатом и капитаном драгунов на службе у Бонапарта, как мы его, бывало, называли. Однако же вот я в Москве с ним. Надо вам сказать, мой милый… что имя наше одно из самых древних во Франции.]
И с легкой и наивной откровенностью француза капитан рассказал Пьеру историю своих предков, свое детство, отрочество и возмужалость, все свои родственныеимущественные, семейные отношения. «Ma pauvre mere [„Моя бедная мать“.] играла, разумеется, важную роль в этом рассказе.
– Mais tout ca ce n'est que la mise en scene de la vie, le fond c'est l'amour? L'amour! N'est ce pas, monsieur; Pierre? – сказал он, оживляясь. – Encore un verre. [Но все это есть только вступление в жизнь, сущность же ее – это любовь. Любовь! Не правда ли, мосье Пьер? Еще стаканчик.]
Пьер опять выпил и налил себе третий.
– Oh! les femmes, les femmes! [О! женщины, женщины!] – и капитан, замаслившимися глазами глядя на Пьера, начал говорить о любви и о своих любовных похождениях. Их было очень много, чему легко было поверить, глядя на самодовольное, красивое лицо офицера и на восторженное оживление, с которым он говорил о женщинах. Несмотря на то, что все любовные истории Рамбаля имели тот характер пакостности, в котором французы видят исключительную прелесть и поэзию любви, капитан рассказывал свои истории с таким искренним убеждением, что он один испытал и познал все прелести любви, и так заманчиво описывал женщин, что Пьер с любопытством слушал его.
Очевидно было, что l'amour, которую так любил француз, была ни та низшего и простого рода любовь, которую Пьер испытывал когда то к своей жене, ни та раздуваемая им самим романтическая любовь, которую он испытывал к Наташе (оба рода этой любви Рамбаль одинаково презирал – одна была l'amour des charretiers, другая l'amour des nigauds) [любовь извозчиков, другая – любовь дурней.]; l'amour, которой поклонялся француз, заключалась преимущественно в неестественности отношений к женщине и в комбинация уродливостей, которые придавали главную прелесть чувству.
Так капитан рассказал трогательную историю своей любви к одной обворожительной тридцатипятилетней маркизе и в одно и то же время к прелестному невинному, семнадцатилетнему ребенку, дочери обворожительной маркизы. Борьба великодушия между матерью и дочерью, окончившаяся тем, что мать, жертвуя собой, предложила свою дочь в жены своему любовнику, еще и теперь, хотя уж давно прошедшее воспоминание, волновала капитана. Потом он рассказал один эпизод, в котором муж играл роль любовника, а он (любовник) роль мужа, и несколько комических эпизодов из souvenirs d'Allemagne, где asile значит Unterkunft, где les maris mangent de la choux croute и где les jeunes filles sont trop blondes. [воспоминаний о Германии, где мужья едят капустный суп и где молодые девушки слишком белокуры.]
Наконец последний эпизод в Польше, еще свежий в памяти капитана, который он рассказывал с быстрыми жестами и разгоревшимся лицом, состоял в том, что он спас жизнь одному поляку (вообще в рассказах капитана эпизод спасения жизни встречался беспрестанно) и поляк этот вверил ему свою обворожительную жену (Parisienne de c?ur [парижанку сердцем]), в то время как сам поступил во французскую службу. Капитан был счастлив, обворожительная полька хотела бежать с ним; но, движимый великодушием, капитан возвратил мужу жену, при этом сказав ему: «Je vous ai sauve la vie et je sauve votre honneur!» [Я спас вашу жизнь и спасаю вашу честь!] Повторив эти слова, капитан протер глаза и встряхнулся, как бы отгоняя от себя охватившую его слабость при этом трогательном воспоминании.
Слушая рассказы капитана, как это часто бывает в позднюю вечернюю пору и под влиянием вина, Пьер следил за всем тем, что говорил капитан, понимал все и вместе с тем следил за рядом личных воспоминаний, вдруг почему то представших его воображению. Когда он слушал эти рассказы любви, его собственная любовь к Наташе неожиданно вдруг вспомнилась ему, и, перебирая в своем воображении картины этой любви, он мысленно сравнивал их с рассказами Рамбаля. Следя за рассказом о борьбе долга с любовью, Пьер видел пред собою все малейшие подробности своей последней встречи с предметом своей любви у Сухаревой башни. Тогда эта встреча не произвела на него влияния; он даже ни разу не вспомнил о ней. Но теперь ему казалось, что встреча эта имела что то очень значительное и поэтическое.
«Петр Кирилыч, идите сюда, я узнала», – слышал он теперь сказанные сю слова, видел пред собой ее глаза, улыбку, дорожный чепчик, выбившуюся прядь волос… и что то трогательное, умиляющее представлялось ему во всем этом.
Окончив свой рассказ об обворожительной польке, капитан обратился к Пьеру с вопросом, испытывал ли он подобное чувство самопожертвования для любви и зависти к законному мужу.
