Латвийский национальный театр

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Латвийский Национальный театр»)
Перейти к: навигация, поиск
Латвийский Национальный театр
Основан

1919 год

Руководство
Художественный руководитель

Эдмунд Фрейбергс

Ссылки

[www.teatris.lv/ru/ tris.lv/ru/]

К:Театры, основанные в 1919 годуКоординаты: 56°57′13″ с. ш. 24°06′18″ в. д. / 56.95361° с. ш. 24.10500° в. д. / 56.95361; 24.10500 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=56.95361&mlon=24.10500&zoom=17 (O)] (Я)

Латвийский Национальный театр (латыш. Latvijas Nacionālais teātris) — профессиональный репертуарный латышский драматический театр, основанный в 1919 году в Риге.

На момент основания носил название Рабочий театр Советской Латвии, далее: Латвийский Национальный театр (1920—1940), Театр драмы Латвийской ССР (1940—1941), Рижский драматический театр (1941—1944), Государственный театр драмы Латвийской ССР (1944—1949), Государственный академический театр драмы Латвийской ССР (1949—1971), Государственный академический театр драмы Латвийской ССР имени А. Упита (1971—1988), Латвийский Национальный театр (с 1988).

Находится в Риге, на Бульваре Кронвалда, 2.





История театра

8 февраля 1919 года декретом председателя Советского правительства Латвии Петра Стучки здание русского Второго городского театра было национализировано и предоставлено в распоряжение финансируемого госбюджетом латышского Рабочего театра. Руководителем нового театра был определён глава художественного отдела Народного комиссариата просвещения писатель Андрей Упит.

23 февраля 1919 года, постановкой пьесы латышского революционного писателя Леона Паэгле «Воскресение» Рабочий театр начал свою работу. Труппа состояла из актёров, набранных из других театров (Д. Акментиня, П. Балтабола, А. Брехмане, Л. Эрика, Х. Фреймане, Я. Германис, Э. Екабсоне, Р. Калниньш, А. Клинтс, К. Квепс, Я. Леиньш, Я. Осис, Т. Подниекс, М. Риекстиня, Б. Румниеце, Я. Скайдрите, Б. Скуйенице, М. Шмитене, Л. Шпилберга, В. Шварц, Т. Валдшмит, Р. Вейцс).

Со дня основания театра режиссёрами работали Алфред Амтманис-Бриедитис («Воскресение» Леона Паэгле, 1919) и Алексис Миерлаукс («Враги» М. Горького, 1919).

В 1918 году членом Временного национального совета (позднее Народного совета Латвии) Янисом Акуратером была предпринята попытка создания Национального театра, начавшего работу в Валке 23 апреля 1918 года. После эвакуации из Риги Советского правительства деятельность Рабочего театра была приостановлена. 30 ноября 1919 года состоялся показ пьесы Рудольфа Блауманиса «В огне» в постановке А. Миерлаукса, ознаменовавший начало работы Национального театра.

С 1919 по 1921 год театром руководил Совет директоров, под председательством А. Миерлаукса. В 1921—1925 годах директором театра был латышский поэт, драматург, переводчик, политик и общественный деятель Райнис. Режиссёрами работали А. Амтманис-Бриедитис, А. Миерлаукс, Э. Фелдманис, Я. Лейиньш, К. Линде, Ф. Роде. Приоритет был отдан постановкам пьес латышских драматургов и европейской классике.

В 1925—1937 году директором театра был Артур Берзиньш. Режиссёрами — А. Алкснис, Ю. Юровский, Я. Осис, Я. Зариньш. Главным художником — А. Цимерманис. Труппа пополнилась с приходом новых актёров (М. Дамрозе, Э. Эзериня, Х. Гобзине, И. Граудиня, Ж. Катлапс, О. Леяскалне, Н. Мелнбарде, Х. Принце, О. Урштейн, А. Видениекс, М. Зилава). Были приглашены немецкие режиссёры И. Шмидт и Н. Дризен, польский режиссёр А. Зелверович и русские — М. Чехов и Ф. Комиссаржевский. Репертуарная политика осталась прежней.

После включения Латвии в состав Советского Союза театр был переименован, А. Амтманис-Бриедитис и актёр Я. Шабертс перешли в Лиепайский театр, актриса Л. Эрика — в Елгавский. Основными режиссёрами на тот момент были Я. Зариньш и О. Урштейн. Были поставлены пьесы советских драматургов К. Тренёва и Б. Лавренёва, а также латышская классика, представленная пьесами Р. Блауманиса и А. Упита.

В годы нацистской оккупации режиссёрами А. Амтманисом-Бриедитисом, А. Алкснисом, О. Урштейном и О. Глазниексом были поставлены сочинения латышских авторов — Аспазии, Райниса, Р. Блауманиса, А. Бригадере, Е. Вульфа, М. Зиверта, А. Эглитиса и немецких — Г. Гауптмана и Ф. Шиллера.

После восстановления Советской власти, ряд актёров и режиссёров эмигрировал. Художественным руководителем театра стал А. Амтманис-Бриедитис. Режиссёрами были Э. Фелдманис и В. Балюна. К труппе присоединились актёры К. Клетниекс, О. Круминя, В. Силиниекс, О. Старка-Стендере. В театре была организована студия, выпускники которой вскоре составили костяк обновлённого ансамбля (Е. Бритиньш, Л. Фреймане, М. Гринберга, А. Яунушанс, Я. Кубилис, В. Лине, М. Майниеце, К. Памше, К. Тренцис). Позднее в театр пришли выпускники театрального факультета Латвийской государственной консерватории Я. Бебришс, Г. Цилинский, Э. Дуда, Р. Гарне, Б. Индриксоне, В. Яканс, Ю. Леяскалнс, А. Лиедскалниня, А. Лининьш, Х. Романова, О. Шалконис, И. Тироле, М. Земдега. С 1954 года в театре играла Э. Радзиня.

В репертуарной политике приоритет отдавался постановкам латышской и русской классики (Р. Блауманис, В. Лацис, А. Упит, П. Розитис, А. Н. Островский, И. С. Тургенев, Ф. М. Достоевский), ставились пьесы А. Дюма-сына, А. Касона, Т. Уильямса.

В 1966—1987 годах главным режиссёром становится Алфред Яунушанс. Репертуарная политика перенесла свой приоритет на работы современной латышской драматургии. В эти годы на сцене театра были поставлены пьесы латышских драматургов Х. Гулбиса, Г. Приеде, П. Путниньша.

Позднее новые руководители театра Михаил Кублинскис (1987—1989) и Ольгерт Кродерс (1989—1995) продолжили и укрепили основные принципы театральной деятельности коллектива. С 1995 года художественным руководителем является Эдмунд Фрейбергс. Как и прежде театр работает в жанре традиционного психологического реализма, отводя в последнее время место в репертуаре для более экспериментальных и современных постановок. Одной из своих главных задач театр считает поддержку латвийской оригинальной драматургии.

Постановки Латвийского Национального театра играются на трёх площадках — большом зале (776 мест), актёрском (80 мест) и новом зале (80-100 мест)[1].

Современная труппа

В 2013 году труппа театра состояла из 47 штатных и 24 заштатных актёров, многие из которых в разное время были отмечены призами престижной национальной театральной награды «Teātra balva», ежегодно вручаемой на торжественной церемонии «Ночь лицедеев».

Штатные актёры: Айнар Анчевскис, Янис Аманис, Улдис Анже, Мария Берзиня, Даце Бонате, Мадара Ботмане, Мартиньш Бруверис, Индра Бурковска , Янис Вимба, Гинта Виркава, Лиене Галиня, Дайга Гайсминя, Гундарс Грасбергс, Зане Домбровска, Каспар Думбурс, Улдис Думпис, Лига Зелге, Юрис Йопе, Артусс Кайминьш, Астрида Кайриша, Дайга Кажоциня, Ивар Клявинскис, Анна Клевере, Артур Крузкопс, Ласма Кугрена, Нормунд Лайзанс, Лига Лиепиня, Юрис Лиснерс, Гирт Лиузиникс, Дита Луриня, Марцис Маньяковс, Эгил Мелбардис, Инга Мисане-Грасберга, Улдис Норенбергс, Ивар Пуга, Илзе Рудолфа, Мандара Салдовере, Анете Саулите, Янис Сканис, Эвия Скулте, Инара Слуцка, Юрис Хиршс, Лолита Цаука, Волдемар Шориньш, Мартиньш Эглиенс, Гирт Яковлев, Зане Янчевска.

Актёры за штатом: Марта Анчевска, Ингрида Андриня, Каспарс Аниньш, Нормунд Берзс, Светлана Блесс, Айвар Богданович, Регнарс Вайварс, Расма Гарне, Майга Гринберга, Хелга Данцберга, Мара Земдега, Аусма Зиемеле, Байба Индриксоне, Янис Кайякс, Кристиан Капелинс, Том Лиепайниекс, Зигурд Нейманис, Санита Пушпуре, Индра Рога, Инита Тироле, Арно Упениекс, Эдмунд Фрейберг, Роберт Цеплитис, Ольгерт Шалконис.

Режиссёры: Айк Карапетян, Феликс Дейч, Элмо Ниганен, Мартиньш Эйхе, Эдмунд Фрейбергс, Михаил Груздов, Петерис Крыловс, Карлис Круминьш, Михаил Кублинскис, Валдис Луриньш, Виестурс Мейкшанс, Инесе Мичуле, Индра Рога, Элмарс Сеньковс, Кирилл Серебренников, Валтер Силис, Инара Слуцка.

Сценографы: Угис Берзиньш, Рейнис Дзудзило, Кристине Витола, Мартиньш Милбретс, Айгарс Озолиньш, Рейнис Сухановс, Мартиньш Вилкарсис, Гунар Замгалс.

Художники по костюмам: Анна Хейнриксоне, Криста Дзудзило, Лиене Ролштейна, Вечелла Варславане.

Здание театра

Здание Латвийского Национального театра было построено по проекту архитектора Августа Рейнберга (1899—1902) и является памятником архитектуры, ярким образчиком эклектики конца XIX — начала XX века. С 1902 по 1918 гг. в здании располагался Русский городской театр на 800 мест[2]. Считается одним из последних сооружений Риги периода эклектизма и представляет собою выдержанную в барочных крупных формах постройку, близкую к функциональному решению современных театров.

Остроумно решённая система вентиляции и кондиционирования воздуха была вполне удовлетворительна вплоть до самого последнего времени. В экстерьере театра воспроизведены декоративные формы и композиционные приёмы характерные для творчества архитектора Кристофа Хаберланда (так называемый бюргерский классицизм). Таким образом, по мнению автора проекта, была достигнута близость архитектурного облика театра с исторической застройкой Старого города[3].

Атланты и декоративные элементы на фасаде здания выполнены скульптором Августом Фольцем, интерьеры — фирмой «Отто унд Вассил». Строительством руководил один из самых опытных рижских мастеров Кришьянис Кергалвис.

В 1962 году архитектором Д. Дрибой была проведена перепланировка здания с появлением нового элемента — вращающейся сцены (инженер А. Бите). В 1975 году по проекту архитектора О. Домбровского в подвальном помещении был открыт малый зал на 100 мест и театральное кафе.

В 2002—2004 здание театра было подвергнуто глобальной реконструкции. Автором проекта реставрации был Э. Церпиньш из архитектурного бюро «Граф-икс», авторами проекта интерьера — Ю. Боргс, Э. Церпиньш и Ю. Гусев. На время строительных работ спектакли шли во Дворце культуры завода ВЭФ и малом зале Театра Дайлес.

Избранные постановки

Напишите отзыв о статье "Латвийский национальный театр"

Ссылки

  • [www.teatris.lv/ru/ Официальный сайт Латвийского Национального театра]

Примечания

  1. ↑ Latvijas Nacionālais teātris // Latvijas Enciklopēdija. — Rīga: SIA «Valērija Belokoņa izdevniecība», 2007. — ISBN 9984-9482-0-X.
  2. ↑ [oldbooks.ax3.net/BookLibrary/21000-Liflyandskaya-gub/1911.-Albom-goroda-Rigi-s-opisaniem-dostoprimechatelnostey-goroda-i-ego-okrestnostey.html Альбом г. Риги и окрестностей.] — Рига: Изд-во Э. Платеса, 1911. — С. 12.
  3. ↑ Крастиньш Я. А. Стиль модерн в архитектуре Риги. — М.: Стройиздат, 1988. — 263 с. — ISBN 5-274-00691-4.

Отрывок, характеризующий Латвийский национальный театр

– Sire! – сказал он. – Votre Majeste signe dans ce moment la gloire de la nation et le salut de l'Europe! [Государь! Ваше величество подписывает в эту минуту славу народа и спасение Европы!]
Государь наклонением головы отпустил Мишо.


В то время как Россия была до половины завоевана, и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополченье за ополченьем поднималось на защиту отечества, невольно представляется нам, не жившим в то время, что все русские люди от мала до велика были заняты только тем, чтобы жертвовать собою, спасать отечество или плакать над его погибелью. Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к отечеству, отчаянье, горе и геройстве русских. В действительности же это так не было. Нам кажется это так только потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей того времени. А между тем в действительности те личные интересы настоящего до такой степени значительнее общих интересов, что из за них никогда не чувствуется (вовсе не заметен даже) интерес общий. Большая часть людей того времени не обращали никакого внимания на общий ход дел, а руководились только личными интересами настоящего. И эти то люди были самыми полезными деятелями того времени.
Те же, которые пытались понять общий ход дел и с самопожертвованием и геройством хотели участвовать в нем, были самые бесполезные члены общества; они видели все навыворот, и все, что они делали для пользы, оказывалось бесполезным вздором, как полки Пьера, Мамонова, грабившие русские деревни, как корпия, щипанная барынями и никогда не доходившая до раненых, и т. п. Даже те, которые, любя поумничать и выразить свои чувства, толковали о настоящем положении России, невольно носили в речах своих отпечаток или притворства и лжи, или бесполезного осуждения и злобы на людей, обвиняемых за то, в чем никто не мог быть виноват. В исторических событиях очевиднее всего запрещение вкушения плода древа познания. Только одна бессознательная деятельность приносит плоды, и человек, играющий роль в историческом событии, никогда не понимает его значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодностью.
Значение совершавшегося тогда в России события тем незаметнее было, чем ближе было в нем участие человека. В Петербурге и губернских городах, отдаленных от Москвы, дамы и мужчины в ополченских мундирах оплакивали Россию и столицу и говорили о самопожертвовании и т. п.; но в армии, которая отступала за Москву, почти не говорили и не думали о Москве, и, глядя на ее пожарище, никто не клялся отомстить французам, а думали о следующей трети жалованья, о следующей стоянке, о Матрешке маркитантше и тому подобное…
Николай Ростов без всякой цели самопожертвования, а случайно, так как война застала его на службе, принимал близкое и продолжительное участие в защите отечества и потому без отчаяния и мрачных умозаключений смотрел на то, что совершалось тогда в России. Ежели бы у него спросили, что он думает о теперешнем положении России, он бы сказал, что ему думать нечего, что на то есть Кутузов и другие, а что он слышал, что комплектуются полки, и что, должно быть, драться еще долго будут, и что при теперешних обстоятельствах ему не мудрено года через два получить полк.
По тому, что он так смотрел на дело, он не только без сокрушения о том, что лишается участия в последней борьбе, принял известие о назначении его в командировку за ремонтом для дивизии в Воронеж, но и с величайшим удовольствием, которое он не скрывал и которое весьма хорошо понимали его товарищи.
За несколько дней до Бородинского сражения Николай получил деньги, бумаги и, послав вперед гусар, на почтовых поехал в Воронеж.
Только тот, кто испытал это, то есть пробыл несколько месяцев не переставая в атмосфере военной, боевой жизни, может понять то наслаждение, которое испытывал Николай, когда он выбрался из того района, до которого достигали войска своими фуражировками, подвозами провианта, гошпиталями; когда он, без солдат, фур, грязных следов присутствия лагеря, увидал деревни с мужиками и бабами, помещичьи дома, поля с пасущимся скотом, станционные дома с заснувшими смотрителями. Он почувствовал такую радость, как будто в первый раз все это видел. В особенности то, что долго удивляло и радовало его, – это были женщины, молодые, здоровые, за каждой из которых не было десятка ухаживающих офицеров, и женщины, которые рады и польщены были тем, что проезжий офицер шутит с ними.
В самом веселом расположении духа Николай ночью приехал в Воронеж в гостиницу, заказал себе все то, чего он долго лишен был в армии, и на другой день, чисто начисто выбрившись и надев давно не надеванную парадную форму, поехал являться к начальству.
Начальник ополчения был статский генерал, старый человек, который, видимо, забавлялся своим военным званием и чином. Он сердито (думая, что в этом военное свойство) принял Николая и значительно, как бы имея на то право и как бы обсуживая общий ход дела, одобряя и не одобряя, расспрашивал его. Николай был так весел, что ему только забавно было это.
От начальника ополчения он поехал к губернатору. Губернатор был маленький живой человечек, весьма ласковый и простой. Он указал Николаю на те заводы, в которых он мог достать лошадей, рекомендовал ему барышника в городе и помещика за двадцать верст от города, у которых были лучшие лошади, и обещал всякое содействие.
– Вы графа Ильи Андреевича сын? Моя жена очень дружна была с вашей матушкой. По четвергам у меня собираются; нынче четверг, милости прошу ко мне запросто, – сказал губернатор, отпуская его.
Прямо от губернатора Николай взял перекладную и, посадив с собою вахмистра, поскакал за двадцать верст на завод к помещику. Все в это первое время пребывания его в Воронеже было для Николая весело и легко, и все, как это бывает, когда человек сам хорошо расположен, все ладилось и спорилось.
Помещик, к которому приехал Николай, был старый кавалерист холостяк, лошадиный знаток, охотник, владетель коверной, столетней запеканки, старого венгерского и чудных лошадей.
Николай в два слова купил за шесть тысяч семнадцать жеребцов на подбор (как он говорил) для казового конца своего ремонта. Пообедав и выпив немножко лишнего венгерского, Ростов, расцеловавшись с помещиком, с которым он уже сошелся на «ты», по отвратительной дороге, в самом веселом расположении духа, поскакал назад, беспрестанно погоняя ямщика, с тем чтобы поспеть на вечер к губернатору.
Переодевшись, надушившись и облив голову холодной подои, Николай хотя несколько поздно, но с готовой фразой: vaut mieux tard que jamais, [лучше поздно, чем никогда,] явился к губернатору.
Это был не бал, и не сказано было, что будут танцевать; но все знали, что Катерина Петровна будет играть на клавикордах вальсы и экосезы и что будут танцевать, и все, рассчитывая на это, съехались по бальному.
Губернская жизнь в 1812 году была точно такая же, как и всегда, только с тою разницею, что в городе было оживленнее по случаю прибытия многих богатых семей из Москвы и что, как и во всем, что происходило в то время в России, была заметна какая то особенная размашистость – море по колено, трын трава в жизни, да еще в том, что тот пошлый разговор, который необходим между людьми и который прежде велся о погоде и об общих знакомых, теперь велся о Москве, о войске и Наполеоне.
Общество, собранное у губернатора, было лучшее общество Воронежа.
Дам было очень много, было несколько московских знакомых Николая; но мужчин не было никого, кто бы сколько нибудь мог соперничать с георгиевским кавалером, ремонтером гусаром и вместе с тем добродушным и благовоспитанным графом Ростовым. В числе мужчин был один пленный итальянец – офицер французской армии, и Николай чувствовал, что присутствие этого пленного еще более возвышало значение его – русского героя. Это был как будто трофей. Николай чувствовал это, и ему казалось, что все так же смотрели на итальянца, и Николай обласкал этого офицера с достоинством и воздержностью.
Как только вошел Николай в своей гусарской форме, распространяя вокруг себя запах духов и вина, и сам сказал и слышал несколько раз сказанные ему слова: vaut mieux tard que jamais, его обступили; все взгляды обратились на него, и он сразу почувствовал, что вступил в подобающее ему в губернии и всегда приятное, но теперь, после долгого лишения, опьянившее его удовольствием положение всеобщего любимца. Не только на станциях, постоялых дворах и в коверной помещика были льстившиеся его вниманием служанки; но здесь, на вечере губернатора, было (как показалось Николаю) неисчерпаемое количество молоденьких дам и хорошеньких девиц, которые с нетерпением только ждали того, чтобы Николай обратил на них внимание. Дамы и девицы кокетничали с ним, и старушки с первого дня уже захлопотали о том, как бы женить и остепенить этого молодца повесу гусара. В числе этих последних была сама жена губернатора, которая приняла Ростова, как близкого родственника, и называла его «Nicolas» и «ты».
Катерина Петровна действительно стала играть вальсы и экосезы, и начались танцы, в которых Николай еще более пленил своей ловкостью все губернское общество. Он удивил даже всех своей особенной, развязной манерой в танцах. Николай сам был несколько удивлен своей манерой танцевать в этот вечер. Он никогда так не танцевал в Москве и счел бы даже неприличным и mauvais genre [дурным тоном] такую слишком развязную манеру танца; но здесь он чувствовал потребность удивить их всех чем нибудь необыкновенным, чем нибудь таким, что они должны были принять за обыкновенное в столицах, но неизвестное еще им в провинции.
Во весь вечер Николай обращал больше всего внимания на голубоглазую, полную и миловидную блондинку, жену одного из губернских чиновников. С тем наивным убеждением развеселившихся молодых людей, что чужие жены сотворены для них, Ростов не отходил от этой дамы и дружески, несколько заговорщически, обращался с ее мужем, как будто они хотя и не говорили этого, но знали, как славно они сойдутся – то есть Николай с женой этого мужа. Муж, однако, казалось, не разделял этого убеждения и старался мрачно обращаться с Ростовым. Но добродушная наивность Николая была так безгранична, что иногда муж невольно поддавался веселому настроению духа Николая. К концу вечера, однако, по мере того как лицо жены становилось все румянее и оживленнее, лицо ее мужа становилось все грустнее и бледнее, как будто доля оживления была одна на обоих, и по мере того как она увеличивалась в жене, она уменьшалась в муже.


Николай, с несходящей улыбкой на лице, несколько изогнувшись на кресле, сидел, близко наклоняясь над блондинкой и говоря ей мифологические комплименты.
Переменяя бойко положение ног в натянутых рейтузах, распространяя от себя запах духов и любуясь и своей дамой, и собою, и красивыми формами своих ног под натянутыми кичкирами, Николай говорил блондинке, что он хочет здесь, в Воронеже, похитить одну даму.
– Какую же?
– Прелестную, божественную. Глаза у ней (Николай посмотрел на собеседницу) голубые, рот – кораллы, белизна… – он глядел на плечи, – стан – Дианы…
Муж подошел к ним и мрачно спросил у жены, о чем она говорит.
– А! Никита Иваныч, – сказал Николай, учтиво вставая. И, как бы желая, чтобы Никита Иваныч принял участие в его шутках, он начал и ему сообщать свое намерение похитить одну блондинку.
Муж улыбался угрюмо, жена весело. Добрая губернаторша с неодобрительным видом подошла к ним.
– Анна Игнатьевна хочет тебя видеть, Nicolas, – сказала она, таким голосом выговаривая слова: Анна Игнатьевна, что Ростову сейчас стало понятно, что Анна Игнатьевна очень важная дама. – Пойдем, Nicolas. Ведь ты позволил мне так называть тебя?
– О да, ma tante. Кто же это?
– Анна Игнатьевна Мальвинцева. Она слышала о тебе от своей племянницы, как ты спас ее… Угадаешь?..
– Мало ли я их там спасал! – сказал Николай.
– Ее племянницу, княжну Болконскую. Она здесь, в Воронеже, с теткой. Ого! как покраснел! Что, или?..
– И не думал, полноте, ma tante.
– Ну хорошо, хорошо. О! какой ты!
Губернаторша подводила его к высокой и очень толстой старухе в голубом токе, только что кончившей свою карточную партию с самыми важными лицами в городе. Это была Мальвинцева, тетка княжны Марьи по матери, богатая бездетная вдова, жившая всегда в Воронеже. Она стояла, рассчитываясь за карты, когда Ростов подошел к ней. Она строго и важно прищурилась, взглянула на него и продолжала бранить генерала, выигравшего у нее.
– Очень рада, мой милый, – сказала она, протянув ему руку. – Милости прошу ко мне.
Поговорив о княжне Марье и покойнике ее отце, которого, видимо, не любила Мальвинцева, и расспросив о том, что Николай знал о князе Андрее, который тоже, видимо, не пользовался ее милостями, важная старуха отпустила его, повторив приглашение быть у нее.
Николай обещал и опять покраснел, когда откланивался Мальвинцевой. При упоминании о княжне Марье Ростов испытывал непонятное для него самого чувство застенчивости, даже страха.
Отходя от Мальвинцевой, Ростов хотел вернуться к танцам, но маленькая губернаторша положила свою пухленькую ручку на рукав Николая и, сказав, что ей нужно поговорить с ним, повела его в диванную, из которой бывшие в ней вышли тотчас же, чтобы не мешать губернаторше.
– Знаешь, mon cher, – сказала губернаторша с серьезным выражением маленького доброго лица, – вот это тебе точно партия; хочешь, я тебя сосватаю?
– Кого, ma tante? – спросил Николай.
– Княжну сосватаю. Катерина Петровна говорит, что Лили, а по моему, нет, – княжна. Хочешь? Я уверена, твоя maman благодарить будет. Право, какая девушка, прелесть! И она совсем не так дурна.
– Совсем нет, – как бы обидевшись, сказал Николай. – Я, ma tante, как следует солдату, никуда не напрашиваюсь и ни от чего не отказываюсь, – сказал Ростов прежде, чем он успел подумать о том, что он говорит.
– Так помни же: это не шутка.
– Какая шутка!
– Да, да, – как бы сама с собою говоря, сказала губернаторша. – А вот что еще, mon cher, entre autres. Vous etes trop assidu aupres de l'autre, la blonde. [мой друг. Ты слишком ухаживаешь за той, за белокурой.] Муж уж жалок, право…
– Ах нет, мы с ним друзья, – в простоте душевной сказал Николай: ему и в голову не приходило, чтобы такое веселое для него препровождение времени могло бы быть для кого нибудь не весело.
«Что я за глупость сказал, однако, губернаторше! – вдруг за ужином вспомнилось Николаю. – Она точно сватать начнет, а Соня?..» И, прощаясь с губернаторшей, когда она, улыбаясь, еще раз сказала ему: «Ну, так помни же», – он отвел ее в сторону:
– Но вот что, по правде вам сказать, ma tante…
– Что, что, мой друг; пойдем вот тут сядем.
Николай вдруг почувствовал желание и необходимость рассказать все свои задушевные мысли (такие, которые и не рассказал бы матери, сестре, другу) этой почти чужой женщине. Николаю потом, когда он вспоминал об этом порыве ничем не вызванной, необъяснимой откровенности, которая имела, однако, для него очень важные последствия, казалось (как это и кажется всегда людям), что так, глупый стих нашел; а между тем этот порыв откровенности, вместе с другими мелкими событиями, имел для него и для всей семьи огромные последствия.
– Вот что, ma tante. Maman меня давно женить хочет на богатой, но мне мысль одна эта противна, жениться из за денег.
– О да, понимаю, – сказала губернаторша.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Латвийский_национальный_театр&oldid=80879559»