Латинская империя

Латинская империя
лат. Romania
← 1204 — 1261 →
Герб
Латинская империя и её вассальные государства.
Столица	Константинополь
Язык(и)	французский — официальный греческий
Форма правления	монархия
Преемственность
← Византийская империя Византийская империя →

К:Появились в 1204 годуК:Исчезли в 1261 году

Не следует путать с Римской империей.

Латинская империя (фр. Empire latin de Constantinople, греч. Λατινική Αυτοκρατορία της Κωνσταντινούπολης; Ρωμανία, лат. Imperium Romaniae; 1204—1261) — средневековая империя, образованная после четвёртого крестового похода и временной ликвидации Византийской империи. На латинском языке она называлась Романия (Romania). От византийской Романии (греческое название средневековой Византии) новая империя отличалась в первую очередь этнорелигиозным составом её элиты: власть захватили в первую очередь католические французские рыцари, опиравшиеся на венецианский флот.

Создание империи

Четвёртый крестовый поход закончился завоеванием Константинополя крестоносцами. Они взяли его 13 апреля 1204 года и подвергли его беспощадному разорению. Когда предводителям похода удалось несколько восстановить порядок, они приступили к разделу и организации покорённой страны. По договору, заключённому ещё в марте 1204 года между дожем Венецианской республики Энрико Дандоло, графом Балдуином Фландрским, маркизом Бонифацием Монферратским и другими предводителями крестоносцев, было установлено, что из владений Византийской империи будет образовано феодальное государство, во главе которого будет поставлен избранный император; он получит часть Константинополя и четверть всех земель империи, а остальные три четверти будут разделены пополам между венецианцами и крестоносцами; собор Святой Софии и выбор патриарха будут предоставлены духовенству той из указанных групп, из которой не будет избран император.

Во исполнение условий этого договора 9 мая 1204 года особая коллегия (в состав которой входили поровну венецианцы и крестоносцы) избрала императором графа Балдуина, над которым было совершено в соборе Святой Софии помазание и коронование по церемониалу восточной империи; патриархом был избран венецианец Фома Морозини, исключительно венецианским духовенством несмотря на возражения против такого порядка со стороны папы Иннокентия III.

Раздел земель (не сразу установившийся) привёл, в конце концов, к следующему распределению владений. Балдуин, кроме части Константинополя, получил часть Фракии и острова Самофракию, Лесбос, Хиос, Самос и Кос. Область Фессалоники, вместе с Македонией и Фессалией, с именем королевства, получил один из самых видных участников похода и претендент на императорский престол, Бонифаций Монферратский. Венецианцы получили часть Константинополя, Крит, Эвбею, Ионические острова, большую часть Кикладского архипелага и некоторые из Спорадских островов, часть Фракии от Адрианополя до берега Пропонтиды, часть прибрежья Ионийского и Адриатического морей от Этолии до Дураццо. Остальным предводителям крестоносцев, в качестве вассалов отчасти императора, отчасти фессалоникского короля, который сам считался вассалом императора, были розданы различные города и области в европейской части империи и в Малой Азии. Многие из этих земель предстояло ещё покорить, и крестоносцы лишь постепенно утвердились в некоторых из них, вводя всюду феодальные порядки, отчасти раздавая земли в лен западным рыцарям, отчасти сохраняя их, как лен, за их прежними владельцами, конфискуя земли православных монастырей. Византийское население, однако, сохранило, в большинстве случаев, свои законы и обычаи, прежнюю организацию местного управления и свободу религии.

Распад Византии

В лице побеждённых и победителей столкнулись две совершенно непохожие друг на друга культуры, две различные системы государственной и церковной организации, причём число пришельцев было сравнительно невелико (о нём можно судить до некоторой степени по тому, что венецианцы обязались перевезти на своих кораблях 33 500 крестоносцев). В среде самих завоевателей происходили частые несогласия, а между тем им постоянно приходилось вести упорную борьбу с возникшими на развалинах Византийской империи самостоятельными владениями. Так, после взятия Константинополя крестоносцами, во Фракии были владения бывших византийских императоров Алексея Мурзуфла и Алексея III Ангела. На руинах ромейского государства процветал сепаратизм: в Эпире утвердился Михаил Ангел Комнин, а городами Аргос, Коринф и Фивы владел Лев Сгур.

В Малой Азии возникли два сравнительно крупных государства — Трапезундская империя, где утвердилось потомство императора Андроника Комнина, и Никейская империя, где утвердился зять императора Алексея III, Феодор I Ласкарис. На севере у Латинской империи был грозный сосед в лице болгарского царя Калояна. Оба Алексея отступили перед натиском Балдуина, но ему пришлось столкнуться с Бонифацием, поддержанным греками.

Войны империи

Только соединённым усилиям Дандоло, Людовика Блуасского и знаменитого Виллардуэна удалось примирить противников, после чего Бонифаций, вместе с пасынком Мануилом, победил Льва Сгура и овладел Фессалией, Беотией и Аттикой.

Графы Генрих Фландрский (брат Балдуина) и Людовик Блуасский совершили удачный поход в Малую Азию.

Между тем, в начале 1205 года вспыхнуло восстание в Дидимотихе, где был перебит гарнизон крестоносцев; затем латиняне были изгнаны из Адрианополя. Против них двинулся и Калоян. Балдуин, не дожидаясь Бонифация и своего брата Генриха, двинулся к Адрианополю и 14 апреля 1205 года потерпел там страшное поражение от армии Калояна, составленной из болгар, валахов, половцев и греков; Людовик Блуасский, Стефан де Перш и многие другие пали в битве. Сам Балдуин был взят в плен; о его дальнейшей судьбе сохранились разноречивые рассказы; наиболее вероятно, что он умер в темнице.

Во главе государства стал теперь — сначала как регент, а с 1206 года как император — брат Балдуина, граф Генрих Фландрский, всеми средствами старавшийся примирить противоречивые интересы, сталкивавшиеся в его государстве.

Лидер Четвёртого крестового похода, первый король Фессалоники Бонифаций I Монферратский был убит в битве с болгарами (4 сентября 1207 года) в южной части Родоп. Его голова была отрезана и послана к царю Калояну в Тырново. В Фессалониках ему наследовал 2-летний сын от брака с Марией Венгерской — Димитрий, а Монферрат получил старший — Гульельмо.

Политическая история

Генрих Фландрский сумел привлечь на свою сторону греков Адрианополя и Дидимотиха, которые теперь жестоко страдали от Калояна и согласились подчиниться Генриху, с условием передачи их городов в лен Феодору Вране, женатому на Агнесе, вдове императора Андроника Комнина. Затем Генрих, отбив нападение болгар, сблизился с Бонифацием, женился на его дочери и собирался вместе с ним предпринять кампанию против Калояна; но в 1207 года Бонифаций, неожиданно наткнувшись на отряд болгар, был убит ими.

Смерть Калояна и распад его царства освободили Генриха от опасности со стороны болгар и позволили ему заняться делами фессалоникского королевства, регент которого, ломбардец граф Оберто Биандрате, оспаривал корону у сына Бонифация от Ирины, Димитрия, и хотел передать её старшему сыну Бонифация, Вильгельму Монферратскому. Генрих вооруженной рукой заставил Оберто признать права Димитрия.

Чтобы придать окончательную организацию политическому и церковному строю новой феодальной империи, Генрих 2 мая 1210 года, в долине Равенники, у города Зейтуна (Ламии), открыл «майское поле» или «парламент», куда явились франкские князья, крупные бароны и клирики греческих провинций, с 1204 года частью при помощи Бонифация, частью самостоятельно создавшие себе владения. В Морее, как стал называться Пелопоннес после франкского завоевания, Гильом де-Шамплитт и Вильгардуэн с 1205 года сильно расширили свои владения и победой при Кондуре (Мессиния) над ополчениями греческого дворянства основали франкское княжество Ахайю.

Смерть Шамплитта (1209 год) дала Вильгардуэну возможность завладеть княжескими правами, хотя и без титула князя; он, как и Оттон де-ла-Рош, в то время мегаскир Аттики и Беотии, сумел привлечь на свою сторону греков. Вместе с ними в Равеннике признал верховную власть Генриха и Марко Санудо, племянник Дандоло, в 1206 года отправившийся из Константинополя завоевывать острова Эгейского моря, утвердившийся на Наксосе и признанный императором как герцог Наксосский.

В том же 1210 году был утвержден в Риме компромисс, по которому за патриархом, как делегатом папы, утверждались все его права, церкви и монастыри освобождались от повинностей, греческие и латинские клирики обязывались за полученную в лен землю платить византийский поземельный налог; непосвященные дети православных священников обязаны были службой баронам. Генрих старался по возможности уладить церковные отношения и примирить интересы православного населения и духовенства с интересами латинского духовенства и латинских баронов: первое стремилось завладеть церковными и монастырскими имуществами и обложить православное население десятиной в свою пользу, а вторые старались добиться секуляризации церковных имуществ и освобождения подвластных им жителей империи от всяких церковных поборов. Афонские монастыри, подвергавшиеся грабежам фессалоникских баронов, были сделаны «непосредственными вассалами» императора.

В 1213 году благие намерения императора чуть не были уничтожены насильственным введением унии, которое предпринял кардинал Пелагий; но Генрих заступился за греков, что сильно увеличило его популярность. Оставались борьба с Ласкарисом и противниками на Западе и Севере: Михаилом, потом Феодором Ангелом Эпирским, Стрезом Просекским, болгарами. Стрез был разбит в Пелогонии, Ласкарис предложил мир, по которому Генрих удержал вифинский полуостров и область от Геллеспонта до Камины и Калана; с болгарами Генрих примирился, женившись на их царевне Марии.

В 1216 году Генрих внезапно умер; ему не было ещё 40 лет; даже греки прославляли его как «второго Ареса». Смерть его была величайшим несчастьем для франкского королевства. Преемником его был избран муж сестры его Иоланты, Пётр Куртенэ, граф Оксерский, внук Людовика Толстого французского, получивший из рук папы Гонория III императорскую корону (1217), но скоро погибший в плену у Феодора Эпирского. Регентшей стала Иоланта; в государстве происходили смуты из-за десятин и иммунитетов, своеволия баронов, несогласий между венецианцами и крестоносцами, выбора патриарха и прав на территории. С Никейской империей Иоланта поддерживала мирные отношения и выдала свою дочь Марию за Ласкариса.

В 1220 году императором был избран старший сын Петра, маркграф Филипп Намюрский, но он отказался и титул принял на себя брат его Роберт, необразованный и грубый, страстный и трусливый. С никейским двором отношения после смерти Феодора Ласкариса сделались враждебными, особенно когда во главе никейской империи стал Иоанн Дука Ватацес, ожесточенный враг латинян. Фессалоникское королевство, где постоянно происходили распри между Димитрием и Вильгельмом, в 1222 году было захвачено Феодором Ангелом. Латинская империя продолжала существовать лишь благодаря распрям между обоими греческими императорами. Увлеченный дочерью рыцаря Балдуина Нефвилля, на которой он тайно женился, Роберт забыл совершенно дела управления; возмущенные этим бароны захватили его жену и тещу и последнюю утопили, первой отрезали нос и веки. Роберт бежал из Константинополя, при помощи папы вернулся, но дошёл лишь до Ахайи, где в 1228 году умер, всеми презираемый.

Новому императору Балдуину II, брату Роберта, было лишь 11 лет; его обручили с дочерью родственного дому Куртенэ болгарского царя Ивана Асеня, обещавшегося отнять у Феодора Ангела завоеванные им земли. Союза с Болгарией, однако, не желало духовенство, решившееся привлечь на сторону империи Иоанна Бриеннского, бывшего короля иерусалимского; Мария, дочь его, должна была сделаться невестой Балдуина, а сам он — принять титул императора и обязанности регента.

В 1231 году все вассалы принесли присягу Иоанну. От него ожидали блестящих подвигов, но в первые годы он вел бережливое, осторожное хозяйство. Поход 1233 года, вернувший Романии Пеги, принес пользу лишь родосцам и венецианцам, торговля которых освободилась от стеснений со стороны никейцев; зато в 1235 году Ватацес разрушил венецианский Каллиполь.

После смерти Иоанна Бриеннского (1237) власть перешла в руки Балдуина II, который, не имея денег играл жалкую роль и принужден был ездить по европейским дворам и выпрашивать у них помощи; терновый венец Спасителя был заложен в Венеции, не на что было его выкупить, и его приобрел Людовик IX Святой.

Возврат Константинополя византийцами

Венецианцы часто посещали Константинополь со своими торговыми флотами, но войска с Запада не появлялись для поддержки Романии; Ватацес и его преемники ближе и ближе подступали к столице и перебросили свои войска уже в Европу: решительный шаг не предпринимался лишь из боязни перед монголами. Балдуин принужден был заложить венецианским купцам собственного сына, чтобы получить денег; лишь в 1259 году его выкупил французский король.

В 1260 году Константинополь держался лишь помощью венецианцев, незначительной вследствие того, что Венеция была в то время во вражде с Генуей; в том же году никейский дом восторжествовал над эпирским и его франкскими союзниками и вступил в союз с генуэзцами.

25 июля 1261 года, во время отлучки венецианского отряда, Константинополь попал в руки греков; 15 августа император Михаил VIII Палеолог торжественно вступил в древнюю столицу. Балдуин, с латинским патриархом Джустиниани, бежал во Францию, где, в надежде найти союзников, начал раздаривать провинции утерянной империи. Карл Анжуйский, король неаполитанский, получил от него в лен Ахайю, Эпир и др. области. В 1273 году Балдуин II умер; титул императора оставался в роде Куртенэ и их потомков до конца XIV века.

Наследники империи

Запутанная история осколков Латинской империи не поддается краткому изложению. В Ахейском княжестве после Виллардуэнов князьями явились представители Анжуйского дома, потом Аччаюолли; с 1383 по 1396 годы здесь господствовала анархия, затем власть перешла к деспоту морейскому Феодору I, Палеологу (1383—1407).

Герцоги афинские, с 1312 года из дома Анжу, потом из дома Аччаюолли, просуществовали до 1460 года, когда Афины были взяты турками.

В Эпире утвердившиеся было в Дураццо франки должны были уступить албанцам и сербам.

В Кефалении и Занте держались пфальцграфы с 1357 по 1429 год.

Деспоты ромеев (с 1418 года) герцоги Левкадские, в 1479 году были покорены турками. Во второй половине XVI века исчезли последние остатки латинской «Новой Франции».

Правители Латинской империи

• Список императоров Латинской империи

Литература

• Латинская империя // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Ссылки

• [istoriya.info/century13th/latin_imp/latin_imp.shtml Латинская империя]. Восток-Запад: Великое противостояние(недоступная ссылка — история). — Историко-географическое путешествие по Латинской империи вслед за Жоффруа де Виллардуэном. Проверено 29 октября 2009. [web.archive.org/20100523091044/istoriya.info/century13th/latin_imp/latin_imp.shtml Архивировано из первоисточника 23 мая 2010].
• Bowman, Steven. The Jews of Byzantium 1204—1453. Tuscaloosa, Alabama: University of Alabama Press, 1985.

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Латинская империя

Но эти слова звучали жалобным, отчаянным криком и мольбой о прощении. Как только Ростов услыхал этот звук голоса, с души его свалился огромный камень сомнения. Он почувствовал радость и в то же мгновение ему стало жалко несчастного, стоявшего перед ним человека; но надо было до конца довести начатое дело.
– Здесь люди Бог знает что могут подумать, – бормотал Телянин, схватывая фуражку и направляясь в небольшую пустую комнату, – надо объясниться…
– Я это знаю, и я это докажу, – сказал Ростов.
– Я…
Испуганное, бледное лицо Телянина начало дрожать всеми мускулами; глаза всё так же бегали, но где то внизу, не поднимаясь до лица Ростова, и послышались всхлипыванья.
– Граф!… не губите молодого человека… вот эти несчастные деньги, возьмите их… – Он бросил их на стол. – У меня отец старик, мать!…
Ростов взял деньги, избегая взгляда Телянина, и, не говоря ни слова, пошел из комнаты. Но у двери он остановился и вернулся назад. – Боже мой, – сказал он со слезами на глазах, – как вы могли это сделать?
– Граф, – сказал Телянин, приближаясь к юнкеру.
– Не трогайте меня, – проговорил Ростов, отстраняясь. – Ежели вам нужда, возьмите эти деньги. – Он швырнул ему кошелек и выбежал из трактира.


Вечером того же дня на квартире Денисова шел оживленный разговор офицеров эскадрона.
– А я говорю вам, Ростов, что вам надо извиниться перед полковым командиром, – говорил, обращаясь к пунцово красному, взволнованному Ростову, высокий штаб ротмистр, с седеющими волосами, огромными усами и крупными чертами морщинистого лица.
Штаб ротмистр Кирстен был два раза разжалован в солдаты зa дела чести и два раза выслуживался.
– Я никому не позволю себе говорить, что я лгу! – вскрикнул Ростов. – Он сказал мне, что я лгу, а я сказал ему, что он лжет. Так с тем и останется. На дежурство может меня назначать хоть каждый день и под арест сажать, а извиняться меня никто не заставит, потому что ежели он, как полковой командир, считает недостойным себя дать мне удовлетворение, так…
– Да вы постойте, батюшка; вы послушайте меня, – перебил штаб ротмистр своим басистым голосом, спокойно разглаживая свои длинные усы. – Вы при других офицерах говорите полковому командиру, что офицер украл…
– Я не виноват, что разговор зашел при других офицерах. Может быть, не надо было говорить при них, да я не дипломат. Я затем в гусары и пошел, думал, что здесь не нужно тонкостей, а он мне говорит, что я лгу… так пусть даст мне удовлетворение…
– Это всё хорошо, никто не думает, что вы трус, да не в том дело. Спросите у Денисова, похоже это на что нибудь, чтобы юнкер требовал удовлетворения у полкового командира?
Денисов, закусив ус, с мрачным видом слушал разговор, видимо не желая вступаться в него. На вопрос штаб ротмистра он отрицательно покачал головой.
– Вы при офицерах говорите полковому командиру про эту пакость, – продолжал штаб ротмистр. – Богданыч (Богданычем называли полкового командира) вас осадил.
– Не осадил, а сказал, что я неправду говорю.
– Ну да, и вы наговорили ему глупостей, и надо извиниться.
– Ни за что! – крикнул Ростов.
– Не думал я этого от вас, – серьезно и строго сказал штаб ротмистр. – Вы не хотите извиниться, а вы, батюшка, не только перед ним, а перед всем полком, перед всеми нами, вы кругом виноваты. А вот как: кабы вы подумали да посоветовались, как обойтись с этим делом, а то вы прямо, да при офицерах, и бухнули. Что теперь делать полковому командиру? Надо отдать под суд офицера и замарать весь полк? Из за одного негодяя весь полк осрамить? Так, что ли, по вашему? А по нашему, не так. И Богданыч молодец, он вам сказал, что вы неправду говорите. Неприятно, да что делать, батюшка, сами наскочили. А теперь, как дело хотят замять, так вы из за фанаберии какой то не хотите извиниться, а хотите всё рассказать. Вам обидно, что вы подежурите, да что вам извиниться перед старым и честным офицером! Какой бы там ни был Богданыч, а всё честный и храбрый, старый полковник, так вам обидно; а замарать полк вам ничего? – Голос штаб ротмистра начинал дрожать. – Вы, батюшка, в полку без году неделя; нынче здесь, завтра перешли куда в адъютантики; вам наплевать, что говорить будут: «между павлоградскими офицерами воры!» А нам не всё равно. Так, что ли, Денисов? Не всё равно?
Денисов всё молчал и не шевелился, изредка взглядывая своими блестящими, черными глазами на Ростова.
– Вам своя фанаберия дорога, извиниться не хочется, – продолжал штаб ротмистр, – а нам, старикам, как мы выросли, да и умереть, Бог даст, приведется в полку, так нам честь полка дорога, и Богданыч это знает. Ох, как дорога, батюшка! А это нехорошо, нехорошо! Там обижайтесь или нет, а я всегда правду матку скажу. Нехорошо!
И штаб ротмистр встал и отвернулся от Ростова.
– Пг'авда, чог'т возьми! – закричал, вскакивая, Денисов. – Ну, Г'остов! Ну!
Ростов, краснея и бледнея, смотрел то на одного, то на другого офицера.
– Нет, господа, нет… вы не думайте… я очень понимаю, вы напрасно обо мне думаете так… я… для меня… я за честь полка.да что? это на деле я покажу, и для меня честь знамени…ну, всё равно, правда, я виноват!.. – Слезы стояли у него в глазах. – Я виноват, кругом виноват!… Ну, что вам еще?…
– Вот это так, граф, – поворачиваясь, крикнул штаб ротмистр, ударяя его большою рукою по плечу.
– Я тебе говог'ю, – закричал Денисов, – он малый славный.
– Так то лучше, граф, – повторил штаб ротмистр, как будто за его признание начиная величать его титулом. – Подите и извинитесь, ваше сиятельство, да с.
– Господа, всё сделаю, никто от меня слова не услышит, – умоляющим голосом проговорил Ростов, – но извиняться не могу, ей Богу, не могу, как хотите! Как я буду извиняться, точно маленький, прощенья просить?
Денисов засмеялся.
– Вам же хуже. Богданыч злопамятен, поплатитесь за упрямство, – сказал Кирстен.
– Ей Богу, не упрямство! Я не могу вам описать, какое чувство, не могу…
– Ну, ваша воля, – сказал штаб ротмистр. – Что ж, мерзавец то этот куда делся? – спросил он у Денисова.
– Сказался больным, завтг'а велено пг'иказом исключить, – проговорил Денисов.
– Это болезнь, иначе нельзя объяснить, – сказал штаб ротмистр.
– Уж там болезнь не болезнь, а не попадайся он мне на глаза – убью! – кровожадно прокричал Денисов.
В комнату вошел Жерков.
– Ты как? – обратились вдруг офицеры к вошедшему.
– Поход, господа. Мак в плен сдался и с армией, совсем.
– Врешь!
– Сам видел.
– Как? Мака живого видел? с руками, с ногами?
– Поход! Поход! Дать ему бутылку за такую новость. Ты как же сюда попал?
– Опять в полк выслали, за чорта, за Мака. Австрийской генерал пожаловался. Я его поздравил с приездом Мака…Ты что, Ростов, точно из бани?
– Тут, брат, у нас, такая каша второй день.
Вошел полковой адъютант и подтвердил известие, привезенное Жерковым. На завтра велено было выступать.
– Поход, господа!
– Ну, и слава Богу, засиделись.


Кутузов отступил к Вене, уничтожая за собой мосты на реках Инне (в Браунау) и Трауне (в Линце). 23 го октября .русские войска переходили реку Энс. Русские обозы, артиллерия и колонны войск в середине дня тянулись через город Энс, по сю и по ту сторону моста.
День был теплый, осенний и дождливый. Пространная перспектива, раскрывавшаяся с возвышения, где стояли русские батареи, защищавшие мост, то вдруг затягивалась кисейным занавесом косого дождя, то вдруг расширялась, и при свете солнца далеко и ясно становились видны предметы, точно покрытые лаком. Виднелся городок под ногами с своими белыми домами и красными крышами, собором и мостом, по обеим сторонам которого, толпясь, лилися массы русских войск. Виднелись на повороте Дуная суда, и остров, и замок с парком, окруженный водами впадения Энса в Дунай, виднелся левый скалистый и покрытый сосновым лесом берег Дуная с таинственною далью зеленых вершин и голубеющими ущельями. Виднелись башни монастыря, выдававшегося из за соснового, казавшегося нетронутым, дикого леса; далеко впереди на горе, по ту сторону Энса, виднелись разъезды неприятеля.
Между орудиями, на высоте, стояли спереди начальник ариергарда генерал с свитским офицером, рассматривая в трубу местность. Несколько позади сидел на хоботе орудия Несвицкий, посланный от главнокомандующего к ариергарду.
Казак, сопутствовавший Несвицкому, подал сумочку и фляжку, и Несвицкий угощал офицеров пирожками и настоящим доппелькюмелем. Офицеры радостно окружали его, кто на коленах, кто сидя по турецки на мокрой траве.
– Да, не дурак был этот австрийский князь, что тут замок выстроил. Славное место. Что же вы не едите, господа? – говорил Несвицкий.
– Покорно благодарю, князь, – отвечал один из офицеров, с удовольствием разговаривая с таким важным штабным чиновником. – Прекрасное место. Мы мимо самого парка проходили, двух оленей видели, и дом какой чудесный!
– Посмотрите, князь, – сказал другой, которому очень хотелось взять еще пирожок, но совестно было, и который поэтому притворялся, что он оглядывает местность, – посмотрите ка, уж забрались туда наши пехотные. Вон там, на лужку, за деревней, трое тащут что то. .Они проберут этот дворец, – сказал он с видимым одобрением.
– И то, и то, – сказал Несвицкий. – Нет, а чего бы я желал, – прибавил он, прожевывая пирожок в своем красивом влажном рте, – так это вон туда забраться.
Он указывал на монастырь с башнями, видневшийся на горе. Он улыбнулся, глаза его сузились и засветились.
– А ведь хорошо бы, господа!
Офицеры засмеялись.
– Хоть бы попугать этих монашенок. Итальянки, говорят, есть молоденькие. Право, пять лет жизни отдал бы!
– Им ведь и скучно, – смеясь, сказал офицер, который был посмелее.
Между тем свитский офицер, стоявший впереди, указывал что то генералу; генерал смотрел в зрительную трубку.
– Ну, так и есть, так и есть, – сердито сказал генерал, опуская трубку от глаз и пожимая плечами, – так и есть, станут бить по переправе. И что они там мешкают?
На той стороне простым глазом виден был неприятель и его батарея, из которой показался молочно белый дымок. Вслед за дымком раздался дальний выстрел, и видно было, как наши войска заспешили на переправе.
Несвицкий, отдуваясь, поднялся и, улыбаясь, подошел к генералу.
– Не угодно ли закусить вашему превосходительству? – сказал он.
– Нехорошо дело, – сказал генерал, не отвечая ему, – замешкались наши.
– Не съездить ли, ваше превосходительство? – сказал Несвицкий.
– Да, съездите, пожалуйста, – сказал генерал, повторяя то, что уже раз подробно было приказано, – и скажите гусарам, чтобы они последние перешли и зажгли мост, как я приказывал, да чтобы горючие материалы на мосту еще осмотреть.
– Очень хорошо, – отвечал Несвицкий.
Он кликнул казака с лошадью, велел убрать сумочку и фляжку и легко перекинул свое тяжелое тело на седло.
– Право, заеду к монашенкам, – сказал он офицерам, с улыбкою глядевшим на него, и поехал по вьющейся тропинке под гору.
– Нут ка, куда донесет, капитан, хватите ка! – сказал генерал, обращаясь к артиллеристу. – Позабавьтесь от скуки.
– Прислуга к орудиям! – скомандовал офицер.
И через минуту весело выбежали от костров артиллеристы и зарядили.
– Первое! – послышалась команда.
Бойко отскочил 1 й номер. Металлически, оглушая, зазвенело орудие, и через головы всех наших под горой, свистя, пролетела граната и, далеко не долетев до неприятеля, дымком показала место своего падения и лопнула.
Лица солдат и офицеров повеселели при этом звуке; все поднялись и занялись наблюдениями над видными, как на ладони, движениями внизу наших войск и впереди – движениями приближавшегося неприятеля. Солнце в ту же минуту совсем вышло из за туч, и этот красивый звук одинокого выстрела и блеск яркого солнца слились в одно бодрое и веселое впечатление.


Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и на мосту была давка. В средине моста, слезши с лошади, прижатый своим толстым телом к перилам, стоял князь Несвицкий.
Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его.
Только что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не оставалось, как улыбаться.
– Экой ты, братец, мой! – говорил казак фурштатскому солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, – экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.
Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: – Эй! землячки! держись влево, постой! – Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из под киверов лица с широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно усталыми выражениями и движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.
– Вишь, их, как плотину, прорвало, – безнадежно останавливаясь, говорил казак. – Много ль вас еще там?
– Мелион без одного! – подмигивая говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый солдат.
– Как он (он – неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, – говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, – забудешь чесаться.
И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.
– Куда, чорт, подвертки запихал? – говорил денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.
И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо, выпившие солдаты.
– Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.
– Ишь, колбаса то, тоже убирается!
– Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
– Эк убралась как! То то черти!
– Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
– Видали, брат!
– Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
– Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.