Латинские награды

Латинские награды представляют собой фразы на латыни, показывающие уровень отличия при получении академической награды.

Выделяюся следующие типы латинских наград (в порядке увеличения отличия):

• лат. cum laude (кум ла́уде, с почётом);
• лат. magna cum laude (ма́гна кум ла́уде, с большим почётом);
• лат. insigni cum laude (инси́гни кум ла́уде, с заметным почётом);
• лат. maxima cum laude (ма́ксима кум ла́уде, с максимальным почётом);
• лат. summa cum laude (су́мма кум ла́уде, с наибольшим почётом);
• лат. egregia cum laude или лат. eximia cum laude (эгре́гиа/экси́миа кум ла́уде, с исключительным почётом).

Обычный, не отмеченный никакой степенью почёта, уровень иногда называется «rite» (удовлетворительно), а неудовлетворительный — «sub omni canone» (ниже всех стандартов). Уровень отличия часто указывается прямо в дипломе. Как правило, учебное заведение имеет чёткие правила для данных наград, зафиксированные в уставе. Латинские награды были введены в 1881 году в Англии, а позже распространились и в США и в других странах, причём правила могут существенно отличаться. Например, в Германии «кум лауде» — это весьма скромная оценка 2.0, примерно соответствующая советской четвёрке, «магна» — это 1.0 (советская пятёрка), а «сумма» — ещё меньше (официальная «пятёрка с плюсом»). В Финляндии распространённых почётных уровней целых шесть: lubenter approbatur (принято с удовольствием), non sine laude approbatur (принято не без почёта), cum laude approbatur (принято с почётом), magna cum laude approbatur (принято с большим почётом), eximia cum laude approbatur (принято с исключительным почётом) и laudatur (восхвалено), причём получают даже высокие степени наград довольно много выпускников (например, 33 % магистров получают «кум лауде», 5 % выпускников техникумов — «лауда́тур»). В Нидерландах при защите диссертации доктора философии есть только обычный «кум лауде», который выдаётся крайне редко в исключительных обстоятельствах. В Италии «кум лауде» используется только при максимальной оценке как способ отличить «отличника» от «выдающегося отличника», но применимо не только к дипломам, а вообще ко всем экзаменам.

Из-за таких различий в международном общении стараются употреблять «сумма кум лауде», когда это возможно, потому что этот уровень приравнивается к максимально достижимому баллу вне зависимости от прочих правил и самой системы оценок («эгрегиа» — это тоже наилучшая оценка, но при обучении по спецпрограмме).

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Латинские награды

– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?