Латинский язык

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Латинский язык
Самоназвание:

Lingua latina

Страны:

Западная и Южная Европа, Ближний Восток, Северная АфрикаIV веках)

Официальный статус:

Ватикан Ватикан
Мальтийский орден
первоначально — Древний Рим

Регулирующая организация:

Папская академия латыни
Международная ассоциация по таксономии растений (ботаническая латынь)
Международная комиссия по зоологической номенклатуре (зоологическая латынь).

Вымер:

Письменный язык вытеснен романскими и германскими языками в XIIXV векахВосточной Европе в XVII веке), в науке сохранялся до XVIII века, в биологии, медицине, правоведении и католичестве по сей день
Устный язык: развился в романские языки к IXXII векам

Классификация
Категория:

Языки Евразии

Индоевропейская семья

Италийская ветвь
Латино-фалискская ветвь
Письменность:

латиница

Языковые коды
ГОСТ 7.75–97:

лат 380

ISO 639-1:

la

ISO 639-2:

lat

ISO 639-3:

lat

См. также: Проект:Лингвистика

Лати́нский язы́к (самоназвание — Lingua latina), или латы́нь — язык латино-фалискской ветви италийских языков индоевропейской языковой семьи. На сегодняшний день это единственный активный, хотя и ограниченно употребляемый (не разговорный) италийский язык.

Латинский язык является одним из наиболее древних письменных индоевропейских языков.

В наши дни латинский язык является официальным языком Святого Престола, Мальтийского ордена и города-государства Ватикан, а также, отчасти, Римско-католической церкви.

Большое количество слов в европейских (и не только) языках имеет латинское происхождение (см. также Международная лексика).





Письменность

буква латинское
название
основной
аллофон (МФА)
A a ā [a]
B b [b]
C c [k]
D d [d]
E e ē [ɛ]
F f ef [f]
G g [g]
H h [h]
I i ī [i]
J j jot [j]
K k [k]
L l el [l]
M m em [m]
буква латинское
название
основной
аллофон (МФА)
N n en [n]
O o ō [ɔ]
P p [p]
Q q [k]
R r er [r]
S s es [s]
T t [t]
U u ū [u]
V v [w>v]
W w ū (vē) duplex [w,v]
X x ex [ks]
Y y ī Graeca [iː]
Z z zēta [z]
  • Буквы C и K обе обозначают /k/. В архаических надписях C обычно используется перед I и E, в то время как K используется перед A. Однако в классическое время использование K было ограничено очень небольшим списком исконно латинских слов; в греческих заимствованиях каппа (Κκ) всегда передаётся буквой C. Буква Q позволяет различать минимальные пары с /k/ и /kʷ/, например cui /kui̯/ и qui /kʷiː/.
  • В ранней латыни C обозначало две разные фонемы: /k/ и /g/. Позже была введена отдельная буква G, однако написание C сохранилось в сокращениях ряда древнеримских имён, например Gāius (Гай) сокращённо писалось C., а Gnaeus (Гней) как Cn.
  • В классической латыни буквы I и V (название: ū) означали как гласные /i/ и /u/, так и согласные (точнее, полугласные) /j/ и /w/. В конце Средневековья было введено различие Ii/Jj и Uu/Vv, которое и сейчас при издании латинских текстов является необязательным. Часто используют только Ii, Uu, Vv, иногда — Ii и Vu.
  • Буквы Y и Z были введены в классическую эпоху для записи слов греческого происхождения; буква W была введена в Средние века для записи слов германского происхождения.
  • Полугласный /j/ регулярно удваивался между гласными, но это не показывалось на письме. Перед гласным I полугласный I не писался вообще, например /ˈrejjikit/ ‘бросил назад’ чаще писалось reicit, а не reiicit.
  • Различие регистров (прописные/строчные) было введено в Средние века.

Латинский алфавит является основой письменности многих современных языков.

История

Латинский язык наряду с фалискским (латино-фалискская подгруппа), вместе с оскским и умбрским языками (оскско-умбрская подгруппа), составлял италийскую ветвь индоевропейской семьи языков. В процессе исторического развития древней Италии латинский язык вытеснил другие италийские языки и со временем занял господствующее положение в западном Средиземноморье. В настоящее время относится к числу так называемых мёртвых языков, подобно древнеиндийскому (санскрит), древнегреческому и др.

В историческом развитии латинского языка отмечается несколько этапов, характерных с точки зрения его внутренней эволюции и взаимодействия с другими языками.

Архаическая латынь (Древнелатинский язык)

Появление латыни как языка относят к середине II тыс. до н. э. В начале I тыс. до н. э. на латинском языке говорило население небольшой области Лаций (лат. Latium), расположенной на западе средней части Апеннинского полуострова, по нижнему течению Тибра. Племя, населявшее Лаций, называлось латинами (лат. Latini), его язык — латинским. Центром этой области стал город Рим (лат. Roma), по имени которого объединившиеся вокруг него италийские племена стали называть себя римлянами (лат. Romani).

Наиболее ранние письменные памятники латинского языка восходят, предположительно, к концу VI — началу V века до н. э. Это найденная в 1978 году посвятительная надпись из древнего города Сатрика (в 50 км к югу от Рима), датируемая последним десятилетием VI века до н. э., и отрывок сакральной надписи на обломке чёрного камня, найденном в 1899 году при раскопках римского форума, относящаяся примерно к 500 г. до н. э. К древним памятникам архаической латыни относятся также довольно многочисленные надгробные надписи и официальные документы середины III — начала II века до н. э., из которых наиболее известны эпитафии римских политических деятелей Сципионов и текст сенатского постановления о святилищах бога Вакха.

Крупнейшим представителем архаического периода в области литературного языка является древнеримский комедиограф Плавт (ок. 245—184 до н. э.), от которого до нашего времени дошло 20 комедий целиком и одна — в отрывках. Впрочем, следует заметить, что словарный состав комедий Плавта и фонетический строй его языка уже в значительной мере приближаются к нормам классической латыни I века до н. э. — начала I века н. э.

Классическая латынь

Под классической латынью подразумевается литературный язык, достигший наибольшей выразительности и синтаксической стройности в прозаических сочинениях Цицерона (106—43 до н. э.) и Цезаря (100—44 до н. э.) и в поэтических произведениях Вергилия (70—19 до н. э.), Горация (65—8 до н. э.) и Овидия (43 до н. э. — 18 н. э.).

Период формирования и расцвета классического латинского языка был связан с превращением Рима в крупнейшее государство Средиземноморья, подчинившее своей власти обширные территории на западе и юго-востоке Европы, в северной Африке и Малой Азии. В восточных провинциях римского государства (в Греции, Малой Азии и на северном побережье Африки), где к моменту завоевания их римлянами были широко распространены греческий язык и высокоразвитая греческая культура, латинский язык не получил большого распространения. Иначе обстояло дело в западном Средиземноморье.

К концу II века до н. э. латинский язык господствует не только на всей территории Италии, но и, в качестве официального государственного языка, проникает в покорённые римлянами области Пиренейского полуострова и нынешней южной Франции. Через римских солдат и торговцев латинский язык в его разговорной форме находит доступ в массы местного населения, являясь одним из наиболее эффективных средств романизации завоёванных территорий. При этом наиболее активно романизируются ближайшие соседи римлян — кельты, проживавшие в Галлии (территория современных Франции, Бельгии, отчасти Нидерландов и Швейцарии). Покорение римлянами Галлии началось ещё во второй половине II века до н. э. и было завершено в самом конце 50-х годов до н. э. в результате длительных военных действий под командованием Юлия Цезаря (галльские войны 58—51 до н. э.). Тогда же римские войска входят в тесное соприкосновение с германскими племенами, обитавшими в обширных районах к востоку от Рейна. Цезарь совершает также два похода в Британию, но эти кратковременные экспедиции (в 55—54 до н. э.) не имели серьёзных последствий для отношений между римлянами и местными кельтами. Только спустя 100 лет, в 43 году н. э., Британия была завоёвана римскими войсками, которые находились там до 407 года н. э. Таким образом, в течение примерно пяти столетий, до падения Римской империи в 476 году н. э., племена, населявшие Галлию и Британию, а также германцы испытывают сильнейшее воздействие латинского языка.

Постклассическая латынь

От классической латыни принято отличать язык римской художественной литературы т. н. послеклассического (постклассического, позднеантичного) периода, хронологически совпадающего с первыми двумя веками новой эры (т. н. эпоха ранней империи). Действительно, язык прозаических писателей и поэтов этого времени (Сенека, Тацит, Ювенал, Марциал, Апулей) отличается значительным своеобразием в выборе стилевых средств; но так как выработавшиеся в течение предшествующих столетий нормы грамматического строя латинского языка не нарушаются, указанное деление латинского языка на классический и послеклассический имеет скорее литературоведческое, чем лингвистическое значение.

Поздняя латынь

В качестве отдельного периода в истории латинского языка выделяется т. н. поздняя латынь, хронологическими границами которой являются III—VI века — эпоха поздней империи и возникновения, после её падения, варварских государств. В произведениях писателей этой поры — преимущественно историков и христианских богословов — находят место уже многие морфологические и синтаксические явления, подготавливающие переход к новым романским языкам.

Средневековая латынь

Средневековая, или христианизированная латынь — это прежде всего литургические (богослужебные) тексты — гимны, песнопения, молитвы. В конце IV века Иероним Стридонский перевёл всю Библию на латинский язык. Этот перевод, известный под названием «Вульгата», был признан равноценным оригиналу на католическом Тридентском соборе в XVI веке. С тех пор латинский, наряду с древнееврейским и древнегреческим, считается одним из священных языков Библии.

Латынь в Новое время

Эпоха Возрождения оставила нам огромное количество научных трудов на латинском языке. Это медицинские трактаты медиков итальянской школы XVI века: «О строении человеческого тела» Андреаса Везалия (1543), «Анатомические наблюдения» Габриэля Фаллопия (1561), «Анатомические сочинения» Бартоломея Эустахио (1552), «О заразных болезнях и их лечении» Джироламо Фракасторо (1546) и другие. На латинском языке создал свою книгу «Мир чувственных вещей в картинках» («ORBIS SENSUALIUM PICTUS. Omnium rerum pictura et nomenclatura») педагог Ян Амос Коменский (1658), в которой с иллюстрациями описан весь мир, от неодушевлённой природы до устройства общества. По этой книге учились многие поколения детей из различных стран мира. Её последнее русское издание вышло в Москве в 1957 году.

Средневековая латынь достаточно далеко ушла от классических образцов, и в XIV веке в Италии началось движение за возвращение к образцовой латыни Цицерона, в противоположность латыни церкви и университетов, которую гуманисты презрительно именовали «кухонной латынью». Гуманисты активно говорили и писали на латинском языке; для примера достаточно назвать имена писавших на латинском языке Томаса Мора (1478—1535) в Англии, Эразма Роттердамского (1466—1536) — в Голландии, Томмазо Кампанеллы (1568—1639) — в Италии. Латинский язык остаётся в этот период важнейшим средством международного культурного и научного общения. Однако в то же время, Реформация, секуляризация культурной жизни и т. п. явления всё более ограничивают употребление латыни, выдвигая на первый план новые национальные языки. В дипломатии латынь вытесняется французским языком: Вестфальский мирный договор 1648 года был первым документом такого рода, написанным не на латыни.

Вплоть до XVIII века латинский язык оставался международным языком науки. В латинском переводе в 1503 году стал широко известен в Европе отчёт Америго Веспуччи об открытии Нового света; на латинском языке составлен первый документ в истории русско-китайских отношений — Нерчинский договор 1689 года. На латыни писали свои сочинения голландский философ Спиноза (1632—1677), английский учёный Ньютон (1643—1727), русский учёный Ломоносов (1711—1765) и многие др. Однако после Великой французской революции конца XVIII века университетское преподавание было переведено с латыни на новые языки, и это решительно подорвало статус латыни как основного языка науки. В результате, в XIX веке латынь почти вышла из употребления; дольше всего она продержалась в филологии (особенно классической) и медицине. В XX веке латынь осталась по сути лишь языком католической церкви, но и в этом качестве была сильно потеснена во второй половине столетия, с разрешением служб на национальных языках. В последние годы в странах Западной Европы и Южной Америки возникло движение за возрождение использования латинского языка в качестве международного языка науки. Состоялось несколько конгрессов созданной для этой цели международной организации, выходит специальный журнал.

Наконец, латинский язык наряду с древнегреческим с давних пор до настоящего времени служит источником для образования международной общественно-политической и научной терминологии.

Влияние на другие языки

Латинский язык в его народной (разговорной) разновидности — так называемая вульгарная латынь (в значении — «народная») — явился языком-основой для новых национальных языков, объединяемых под общим названием романских. К ним принадлежат: итальянский язык, возникший на Апеннинском полуострове в результате исторического изменения латинского языка; французский и окситанский языки, развившиеся в бывшей Галлии; испанский, каталанский, португальский, галисийский и мирандский — на Пиренейском полуострове; ретороманский — на территории римской колонии Реции (в части нынешней Швейцарии и в северо-восточной Италии); румынский — на территории римской провинции Дакии (современная Румыния), молдавский и некоторые другие восточно-романские языки Балканского полуострова. Особо следует отметить сардинский язык, как наиболее близкий к классической латыни из всех современных романских языков.

При общности происхождения романских языков между ними в настоящее время имеются и значительные различия. Это объясняется тем, что латинский язык проникал на завоёванные территории на протяжении целого ряда веков, в течение которых сам он как язык-основа несколько видоизменялся и вступал в сложное взаимодействие с местными племенными языками и диалектами. Известный отпечаток на возникавшие родственные романские языки наложило также различие в исторической судьбе территорий, на которых они формировались в течение длительного времени.

Тем не менее все романские языки сохраняют в своей лексике, а также, хотя и в значительно меньшей степени, в морфологии латинские черты. Например, глагольная система французского языка представляет дальнейшее развитие форм глагола, намечавшееся уже в народной латыни. В период формирования французского литературного языка на него оказал сильное влияние латинский синтаксис, под воздействием которого сформировались во французской грамматике правила согласования и последовательности времён, обособленные причастные конструкции, инфинитивные обороты.

Попытки римлян подчинить себе германские племена, неоднократно предпринимавшиеся на рубеже I века до н. э. и I века н. э., не имели успеха, но экономические связи римлян с германцами существовали длительное время; они шли преимущественно через римские колонии-гарнизоны, расположенные вдоль Рейна и Дуная. Об этом напоминают названия немецких городов: Кёльн (нем. Köln, от лат. colonia — «поселение»), Кобленц (нем. Koblenz, от лат. confluentes — букв. «стекающиеся», так как Кобленц расположен у стечения Мозеля и Рейна), Регенсбург (нем. Regensburg, от лат. regina castra), Вена (от лат. vindobona) и др.

В Британии наиболее древними следами латинского языка являются названия городов с составной частью -chester, -caster или -castle от лат. castra — «военный лагерь» и castellum — «укрепление», foss- от лат. fossa — «ров», col(n) от лат. colonia — «поселение»: Манчестер (англ. Manchester), Ланкастер (англ. Lancaster), Ньюкасл (англ. Newcastle), Фосбрук (англ. Fossbrook), Линкольн (англ. Lincoln), Колчестер (англ. Colchester). Завоевание Британии в V—VI веках германскими племенами англов, саксов и ютов увеличило число латинских заимствований, усвоенных британскими племенами, за счёт слов, уже воспринятых германцами от римлян.

Значение латинского языка для постепенного и длительного формирования новых западноевропейских языков сохраняется и после падения Западной Римской империи (традиционная дата — 476 год). Латинский язык продолжал оставаться языком государства и школы в раннефеодальном Франкском королевстве, образованном в конце V века и поглотившем значительную часть территории Западной Римской империи; франкское государство, ставшее империей (Карл Великий принял в 800 году титул императора), распалось в 843 году на самостоятельные государства Западной Европы — королевства Италию, Францию и Германию. Отсутствие в этих государствах в течение нескольких столетий национальных литературных языков заставляло прибегать в сношениях между ними к помощи латинского языка. На протяжении всех Средних веков и позже латинский язык является языком католической церкви. Одновременно латынь была языком науки и университетского преподавания, и основным предметом школьного преподавания. Наконец, латынь была языком юриспруденции, и даже в тех странах, где уже в Средневековье осуществился переход законодательства на национальные языки (как, например, во Франции), изучение римского права и его рецепция были важнейшей составной частью юриспруденции. Отсюда широкое проникновение латинской лексики в новоевропейские языки, прежде всего в качестве научной, богословской, юридической и вообще абстрактной терминологии.

В России до XVIII века как источник терминологии использовался церковнославянский и (в меньшей степени) греческий язык; однако начиная с времён Петра I начинается усиленное проникновение латинской лексики и в русский язык, в меньшей степени непосредственно, в большей — через новоевропейские языки. Следует отметить, впрочем, что в самом древнерусском языке есть несколько очень ранних заимствований из латыни, частью непосредственно, частью через посредство греческого («баня»[1], «палата», «мята», «черешня»[2]).

На английский язык латинская лексика оказала существенное влияние через французский вследствие завоевания Англии в XI веке нормандцами. Много заимствований было сделано английским языком в эпоху Возрождения и непосредственно из латинского.

Лингвистическая характеристика

Фонетика и фонология

Согласные

Губно-губные Губно-зубные Зубные Нёбные Задненёбные Горловые
простые огуб-
лённые
взрывные звонкие B /b/ D /d/ G /ɡ/
глухие P /p/ T /t/ C или K /k/ 1 QV /kʷ/
фрикативные звонкие Z /z/²
глухие F /f/ S /s/ H /h/
носовые M /m/ N /n/ G/N [ŋ]³
ротические R /r/4
аппроксиманты (полугласные) L /l/5 I /j/6 V /w/6
  1. В ранней латыни буква K регулярно писалась перед A, но в классическое время сохранилась лишь в очень ограниченном наборе слов.
  2. /z/ в классической латыни является «импортной фонемой»; буква Z использовалась в греческих заимствованиях на месте дзеты (Ζζ), которая, как предполагается, ко времени её включения в латинский алфавит обозначала звук [z]. Между гласными этот звук мог быть удвоенным, то есть [zz]. Некоторые считают, что Z могло обозначать аффрикату /dz/, но надёжных свидетельств этому нет.
  3. Перед велярными согласными /n/ ассимилировалась по месту артикуляции в [ŋ], как в слове quinque ['kʷiŋkʷe]. Кроме того, G обозначало велярный носовой звук [ŋ] перед N (agnus: ['aŋnus]).
  4. Латинское R обозначало либо альвеолярный дрожащий звук [r], как испанское RR, либо альвеолярный флэп [ɾ], подобно испанскому R не в начале слова.
  5. Предполагается, что фонема /l/ имела два аллофона (примерно как в английском). Согласно Allen (Chapter 1, Section v), это был веляризованный альвеолярный боковой аппроксимант [ɫ] как в английском full в конце слова или перед другой согласной; в других случаях это был альвеолярный боковой аппроксимант [l], как в английском look.
  6. V и I могли обозначать как гласные, так и полугласные фонемы (/ī/ /i/ /j/ /ū/ /u/ /w/).

PH, TH, и CH использовались в греческих заимствованиях на месте фи (Φφ /pʰ/), теты (Θθ /tʰ/) и хи (Χχ /kʰ/) соответственно. В латинском языке не было придыхательных согласных, поэтому эти диграфы чаще всего читались как P (позже F), T, и C/K (исключение составляли наиболее образованные люди, хорошо знакомые с греческим).

Буква X обозначала сочетание согласных /ks/.

Удвоенные согласные обозначались удвоенными буквами (BB /bː/, CC /kː/ и т. д.). В латыни долгота звуков имела смыслоразличительное значение, например anus /ˈanus/ (старуха) или ānus /ˈaːnus/ (кольцо, анус) или annus /ˈanːus/ (год). В ранней латыни двойные согласные писались как одинарные; во II веке до н. э. их начали обозначать в книгах (но не в надписях) с помощью серповидного диакритического знака, известного как «сицилиус» (по-видимому, наподобие ň). Позже стали писать привычные нам двойные согласные.

(1) Фонема /j/ встречается в начале слов перед гласной или в середине слов между гласными; во втором случае она удваивается в произношении (но не на письме): iūs /juːs/, cuius /ˈkujjus/. Поскольку такой удвоенный согласный делает предшествующий слог долгим, то в словарях предшествующая гласная отмечается макроном как долгая, хотя в действительности эта гласная обычно краткая. Слова с приставками и составные слова сохраняют /j/ в начале второго элемента слова:: adiectīuum /adjekˈtiːwum/.

(2) По всей видимости, к концу классического периода /m/ в конце слов произносилось слабо, либо глухо, либо лишь в виде назализации и удлинения предшествующего гласного. Например, decem («10») должно было произноситься [ˈdekẽː]. В поддержку этой гипотезы указывают не только ритмы латинской поэзии, но и тот факт, что во всех романских языках конечное M было потеряно. Для упрощения, а также ввиду неполной доказанности этой гипотезы, M обычно считается всегда изображающей фонему /m/.

Гласные

передний ряд средний ряд задний ряд
долгие краткие долгие краткие долгие краткие
высокого подъёма I /iː/ I /ɪ/ V /uː/ V /ʊ/
среднего подъёма E /eː/ E /ɛ/ O /oː/ O /ɔ/
низкого подъёма A /aː/ A /a/
  • Каждая гласная буква (возможно, за исключением Y) обозначает по меньшей мере две разные фонемы: долгий и краткий гласный. A может обозначать либо краткое /a/, либо долгое /aː/; E может обозначать либо /ɛ/, либо /eː/ и т. д.
  • Y использовалась в греческих заимствованиях на месте буквы ипсилон (Υυ /ʏ/). В латыни изначально не было огублённых гласных переднего ряда, поэтому если римлянин не умел произносить этот греческий звук, то он читал ипсилон как /ʊ/ (в архаичной латыни) или как /ɪ/ (в классической и поздней латыни).
  • AE, OE, AV, EI, EV были дифтонгами: AE = /aɪ/, OE = /ɔɪ/, AV = /aʊ/, EI = /eɪ/ и EV = /ɛʊ/. AE и OE в послереспубликанский период стали монофтонгами /ɛː/ и /eː/, соответственно.

Долгота гласных и согласных

В латинском языке долгота гласных и согласных имела смыслоразличительное значение. Долгота согласных обозначалась их удвоением, однако долгие и краткие гласные в стандартном письме не различались.

Всё же были попытки ввести различение и для гласных. Иногда долгие гласные обозначались удвоенными буквами (эту систему связывают с древнеримским поэтом Акцием (Accius)); существовал также способ помечать долгие гласные с помощью «апекса» — диакритического значка, похожего на акут (буква I в этом случае просто увеличивалась в высоту).

В современных изданиях при необходимости обозначить долготу гласных над долгими гласными ставят макрон (ā, ē, ī, ō, ū), а над краткими — бреве (ă, ĕ, ĭ, ŏ, ŭ).

Морфология

Латинский язык, как и русский, является преимущественно синтетическим. Это означает, что грамматические категории выражаются словоизменением (склонение, спряжение), а не служебными словами. В латинском языке имеются имена существительные (лат. Nomen Substantivum), числительные и местоимения, склоняемые по падежам, лицам, числам и родам; имена прилагательные, кроме перечисленного изменяемые по степеням сравнения; глаголы, спрягаемые по временам и залогам; супин — отглагольное существительное; наречия, предлоги и союзы.

Имя существительное

В латинском языке насчитывается 6 падежей:

Три рода, как и в русском языке:

  • Мужской (genus masculinum)
  • Женский (genus femininum)
  • Средний (genus neutrum)

Делятся на 5 склонений.

Глагол

Глаголы латинского языка имеют 6 временных форм, 3 наклонения, 2 залога, 2 числа и 3 лица.

Времена латинского глагола:

Наклонения:

Залог:

Число:

Лицо:

  • Первое (persona prima)
  • Второе (persona secunda)
  • Третье (persona tertia)

Синтаксис

Как и в русском языке, простое предложение чаще всего состоит из подлежащего и сказуемого, причём подлежащее стоит в именительном падеже. Местоимение в качестве подлежащего используется крайне редко, так как обычно оно уже заключено в личной форме сказуемого. Сказуемое же может быть выражено глаголом, именной частью речи или именной частью речи со вспомогательным глаголом.

Благодаря синтетическому строю латинского языка и, как следствие, богатой системе склонений и спряжений, порядок слов в предложении не носит решающего значения. Однако, как правило, подлежащее ставится в начале предложения, сказуемое — в конце, прямое дополнение — перед управляющим глаголом, то есть сказуемым[3].

При построении предложений употребляются следующие обороты:

Accusativus cum infinitivo (винительный с неопределённым) — употребляется с глаголами речи, мысли, чувственного восприятия, волеизъявления и некоторых других случаях и переводится как придаточное предложение, где часть, стоящая в винительном падеже, становится подлежащим, а инфинитив — сказуемым в согласованной с подлежащим форме.

Nominativus cum infinitivo (именительный с неопределённым) — имеет ту же структуру, что и предыдущий оборот, однако со сказуемым, стоящем в пассивном залоге. При переводе сказуемое передаётся активной формой 3-го лица множественного числа с неопределённо-личным значением, а сам оборот — придаточным предложением.

Придаточные предложения с союзом cum historicum, как правило, являются придаточными предложениями времени, переводимыми с союзом «когда»[4].

Стилистические особенности литургической латыни

Поскольку на древнегреческом языке были написаны книги Нового Завета, в первые десятилетия христианства он оставался основным языком богослужения в Риме; однако при папе Викторе I (189—199) здесь был осуществлён переход на латынь. Для христианской латыни характерно заимствование большого количества греческой и, отчасти, древнееврейской лексики, наличие неологизмов, большое влияние разговорного, с точки зрения античной традиции, стиля. В то же время непосредственно в богослужебных текстах используются многие слова собственно латинского происхождения и языковые конструкции, уже ко времени составления этих текстов являвшиеся архаическими, что превращает литургическую латынь в сакральный язык, отличный от разговорного (например, вместо более распространённого в разговорной речи христиан глагола oro — «молиться» — употребляется древнее precor, вместо греческого слова episcopus — традиционные официальные римские термины pontifex и antistes; вместо греческого presbyter — римское praesul). Торжественный стиль богослужебной латыни, весьма отличный от разговорного, представляет собой гармоничное сочетание библейского и древнеримского слога.

Латинский язык в биологии

Латинский язык в биологии можно рассматривать как самостоятельный научный язык, произошедший от латинского языка эпохи Возрождения, но обогащённый множеством слов, заимствованных из древнегреческого и других языков. Кроме того, многие слова латинского языка употребляются в биологических текстах в новом, специальном смысле. Грамматика в латинском биологическом языке заметно упрощена. Алфавит дополнен: в отличие от классической латыни, используются буквы «j», «u», «w».

Современные Кодексы биологической номенклатуры требуют, чтобы научные названия живых организмов были по форме латинскими, то есть были написаны буквами латинского алфавита и подчинялись правилам латинской грамматики, вне зависимости от того, из какого языка они заимствованы.

См. также

Популярные заимствования

Напишите отзыв о статье "Латинский язык"

Примечания

  1. [dic.academic.ru/dic.nsf/vasmer/36575/ Баня. Этимологический словарь] М. Фасмера
  2. [dic.academic.ru/dic.nsf/vasmer/50863/ Черешня. Этимологический словарь] М. Фасмера
  3. [www.alba-translating.ru/index.php/lang/latin.html Lingua Latina: Материалы по курсу латинского языка: Н. Новгород, Изд-во «Вектор — ТиС», 2000.]
  4. Мирошенкова В.И., Фёдоров Н.А. [warrax.net/Satan/latin.html Учебник латинского языка]. — Москва: Простор, 1994. — ISBN 5-900451-08-2.

Литература

  • Латинский язык // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  • Тронский И. М. Историческая грамматика латинского языка. — М., 1960 (2-е изд.: М., 2001).
  • Ярхо В. Н., Лобода В. И., Кацман Н. Л. Латинский язык. — М.: Высшая школа, 1994.
  • Дворецкий И. Х. Латинско-русский словарь. — М., 1976.
  • Подосинов А. В., Белов А. М. Русско-латинский словарь. — М., 2000.
  • Белов А. М. Ars Grammatica. Книга о латинском языке. — 2-е изд. — М.: ГЛК Ю. А. Шичалина, 2007.
  • Люблинская А. Д. Латинская палеография. — М.: Высшая школа, 1969. — 192 с. + 40 с. илл.
  • Белов А. М. Латинское ударение. — М.: Academia, 2009.
  • Краткий словарь латинских слов, сокращений и выражений. — Новосибирск, 1975.
  • Мирошенкова В. И., Фёдоров Н. А. Учебник латинского языка. — 2-е изд. — М., 1985.
  • Подосинов А. В., Щавелева Н. И. Введение в латинский язык и античную культуру. — М., 1994—1995.
  • Нисенбаум М. Е. Латинский язык. — Эксмо, 2008.
  • Козлова Г. Г. Самоучитель латинского языка. — Флинта Наука, 2007.
  • Чернявский М.Н. Латинский язык и основы фармацевтической терминологии. — Медицина, 2007.
  • Бодуэн де Куртенэ И. А. Из лекций по латинской фонетике. — М.: ЛИБРОКОМ, 2012. — 472 c.
  • [books.google.com.ua/books/about/Totius_Latinitatis_Lexicon.html?id=TjlCyVp9ILUC&redir_esc=y Egidio Forcellini. Totius Latinitatis Lexicon (Электронная книга Google)]

Ссылки

«Википедия» содержит раздел
на латинском языке
«Pagina prima»

В Викисловаре список слов латинского языка содержится в категории «Латинский язык»
  • Маадла Ю. Й. [www.philology.ru/linguistics3/maadla-84.htm О современных попытках «оживления» латыни как языка международного значения].
  • [latinum.ru/ latinum.ru] — всё о латинском языке
  • [www.thelatinlibrary.com/ The Latin Library] (англ.) — библиотека литературы на латинском языке
  • [linguaeterna.com/ Lingua Latina Aeterna] (лат.) (англ.) (рус.) (укр.)
  • [ephemeris.alcuinus.net/ Ephemeris. Nuntii Latini universi] (лат.)
  • [www.internetpolyglot.com/russian/lessons-ru-ln Уроки: русский — латинский]
  • [dia.phpnet.us/ DiA. Латинско-русский словарь Дворецкого]
  • [www.tranexp.com:2000/Translate/result.shtml InterTran] (англ.) — переводчик, имеющий латинское направление
  • [www.ruslat.info/ Русско-латинский словарь]
  • [www.adoia.ru/aforizmy-na-latyni.html Афоризмы на латыни]
  • [www.lingvokit.com/latina/dictionary.html Латинский словарь. Определение форм латинских слов]

Отрывок, характеризующий Латинский язык

– Вот на походе не в кого влюбиться, так он в ца'я влюбился, – сказал он.
– Денисов, ты этим не шути, – крикнул Ростов, – это такое высокое, такое прекрасное чувство, такое…
– Ве'ю, ве'ю, д'ужок, и 'азделяю и одоб'яю…
– Нет, не понимаешь!
И Ростов встал и пошел бродить между костров, мечтая о том, какое было бы счастие умереть, не спасая жизнь (об этом он и не смел мечтать), а просто умереть в глазах государя. Он действительно был влюблен и в царя, и в славу русского оружия, и в надежду будущего торжества. И не он один испытывал это чувство в те памятные дни, предшествующие Аустерлицкому сражению: девять десятых людей русской армии в то время были влюблены, хотя и менее восторженно, в своего царя и в славу русского оружия.


На следующий день государь остановился в Вишау. Лейб медик Вилье несколько раз был призываем к нему. В главной квартире и в ближайших войсках распространилось известие, что государь был нездоров. Он ничего не ел и дурно спал эту ночь, как говорили приближенные. Причина этого нездоровья заключалась в сильном впечатлении, произведенном на чувствительную душу государя видом раненых и убитых.
На заре 17 го числа в Вишау был препровожден с аванпостов французский офицер, приехавший под парламентерским флагом, требуя свидания с русским императором. Офицер этот был Савари. Государь только что заснул, и потому Савари должен был дожидаться. В полдень он был допущен к государю и через час поехал вместе с князем Долгоруковым на аванпосты французской армии.
Как слышно было, цель присылки Савари состояла в предложении свидания императора Александра с Наполеоном. В личном свидании, к радости и гордости всей армии, было отказано, и вместо государя князь Долгоруков, победитель при Вишау, был отправлен вместе с Савари для переговоров с Наполеоном, ежели переговоры эти, против чаяния, имели целью действительное желание мира.
Ввечеру вернулся Долгоруков, прошел прямо к государю и долго пробыл у него наедине.
18 и 19 ноября войска прошли еще два перехода вперед, и неприятельские аванпосты после коротких перестрелок отступали. В высших сферах армии с полдня 19 го числа началось сильное хлопотливо возбужденное движение, продолжавшееся до утра следующего дня, 20 го ноября, в который дано было столь памятное Аустерлицкое сражение.
До полудня 19 числа движение, оживленные разговоры, беготня, посылки адъютантов ограничивались одной главной квартирой императоров; после полудня того же дня движение передалось в главную квартиру Кутузова и в штабы колонных начальников. Вечером через адъютантов разнеслось это движение по всем концам и частям армии, и в ночь с 19 на 20 поднялась с ночлегов, загудела говором и заколыхалась и тронулась громадным девятиверстным холстом 80 титысячная масса союзного войска.
Сосредоточенное движение, начавшееся поутру в главной квартире императоров и давшее толчок всему дальнейшему движению, было похоже на первое движение серединного колеса больших башенных часов. Медленно двинулось одно колесо, повернулось другое, третье, и всё быстрее и быстрее пошли вертеться колеса, блоки, шестерни, начали играть куранты, выскакивать фигуры, и мерно стали подвигаться стрелки, показывая результат движения.
Как в механизме часов, так и в механизме военного дела, так же неудержимо до последнего результата раз данное движение, и так же безучастно неподвижны, за момент до передачи движения, части механизма, до которых еще не дошло дело. Свистят на осях колеса, цепляясь зубьями, шипят от быстроты вертящиеся блоки, а соседнее колесо так же спокойно и неподвижно, как будто оно сотни лет готово простоять этою неподвижностью; но пришел момент – зацепил рычаг, и, покоряясь движению, трещит, поворачиваясь, колесо и сливается в одно действие, результат и цель которого ему непонятны.
Как в часах результат сложного движения бесчисленных различных колес и блоков есть только медленное и уравномеренное движение стрелки, указывающей время, так и результатом всех сложных человеческих движений этих 1000 русских и французов – всех страстей, желаний, раскаяний, унижений, страданий, порывов гордости, страха, восторга этих людей – был только проигрыш Аустерлицкого сражения, так называемого сражения трех императоров, т. е. медленное передвижение всемирно исторической стрелки на циферблате истории человечества.
Князь Андрей был в этот день дежурным и неотлучно при главнокомандующем.
В 6 м часу вечера Кутузов приехал в главную квартиру императоров и, недолго пробыв у государя, пошел к обер гофмаршалу графу Толстому.
Болконский воспользовался этим временем, чтобы зайти к Долгорукову узнать о подробностях дела. Князь Андрей чувствовал, что Кутузов чем то расстроен и недоволен, и что им недовольны в главной квартире, и что все лица императорской главной квартиры имеют с ним тон людей, знающих что то такое, чего другие не знают; и поэтому ему хотелось поговорить с Долгоруковым.
– Ну, здравствуйте, mon cher, – сказал Долгоруков, сидевший с Билибиным за чаем. – Праздник на завтра. Что ваш старик? не в духе?
– Не скажу, чтобы был не в духе, но ему, кажется, хотелось бы, чтоб его выслушали.
– Да его слушали на военном совете и будут слушать, когда он будет говорить дело; но медлить и ждать чего то теперь, когда Бонапарт боится более всего генерального сражения, – невозможно.
– Да вы его видели? – сказал князь Андрей. – Ну, что Бонапарт? Какое впечатление он произвел на вас?
– Да, видел и убедился, что он боится генерального сражения более всего на свете, – повторил Долгоруков, видимо, дорожа этим общим выводом, сделанным им из его свидания с Наполеоном. – Ежели бы он не боялся сражения, для чего бы ему было требовать этого свидания, вести переговоры и, главное, отступать, тогда как отступление так противно всей его методе ведения войны? Поверьте мне: он боится, боится генерального сражения, его час настал. Это я вам говорю.
– Но расскажите, как он, что? – еще спросил князь Андрей.
– Он человек в сером сюртуке, очень желавший, чтобы я ему говорил «ваше величество», но, к огорчению своему, не получивший от меня никакого титула. Вот это какой человек, и больше ничего, – отвечал Долгоруков, оглядываясь с улыбкой на Билибина.
– Несмотря на мое полное уважение к старому Кутузову, – продолжал он, – хороши мы были бы все, ожидая чего то и тем давая ему случай уйти или обмануть нас, тогда как теперь он верно в наших руках. Нет, не надобно забывать Суворова и его правила: не ставить себя в положение атакованного, а атаковать самому. Поверьте, на войне энергия молодых людей часто вернее указывает путь, чем вся опытность старых кунктаторов.
– Но в какой же позиции мы атакуем его? Я был на аванпостах нынче, и нельзя решить, где он именно стоит с главными силами, – сказал князь Андрей.
Ему хотелось высказать Долгорукову свой, составленный им, план атаки.
– Ах, это совершенно всё равно, – быстро заговорил Долгоруков, вставая и раскрывая карту на столе. – Все случаи предвидены: ежели он стоит у Брюнна…
И князь Долгоруков быстро и неясно рассказал план флангового движения Вейротера.
Князь Андрей стал возражать и доказывать свой план, который мог быть одинаково хорош с планом Вейротера, но имел тот недостаток, что план Вейротера уже был одобрен. Как только князь Андрей стал доказывать невыгоды того и выгоды своего, князь Долгоруков перестал его слушать и рассеянно смотрел не на карту, а на лицо князя Андрея.
– Впрочем, у Кутузова будет нынче военный совет: вы там можете всё это высказать, – сказал Долгоруков.
– Я это и сделаю, – сказал князь Андрей, отходя от карты.
– И о чем вы заботитесь, господа? – сказал Билибин, до сих пор с веселой улыбкой слушавший их разговор и теперь, видимо, собираясь пошутить. – Будет ли завтра победа или поражение, слава русского оружия застрахована. Кроме вашего Кутузова, нет ни одного русского начальника колонн. Начальники: Неrr general Wimpfen, le comte de Langeron, le prince de Lichtenstein, le prince de Hohenloe et enfin Prsch… prsch… et ainsi de suite, comme tous les noms polonais. [Вимпфен, граф Ланжерон, князь Лихтенштейн, Гогенлое и еще Пришпршипрш, как все польские имена.]
– Taisez vous, mauvaise langue, [Удержите ваше злоязычие.] – сказал Долгоруков. – Неправда, теперь уже два русских: Милорадович и Дохтуров, и был бы 3 й, граф Аракчеев, но у него нервы слабы.
– Однако Михаил Иларионович, я думаю, вышел, – сказал князь Андрей. – Желаю счастия и успеха, господа, – прибавил он и вышел, пожав руки Долгорукову и Бибилину.
Возвращаясь домой, князь Андрей не мог удержаться, чтобы не спросить молчаливо сидевшего подле него Кутузова, о том, что он думает о завтрашнем сражении?
Кутузов строго посмотрел на своего адъютанта и, помолчав, ответил:
– Я думаю, что сражение будет проиграно, и я так сказал графу Толстому и просил его передать это государю. Что же, ты думаешь, он мне ответил? Eh, mon cher general, je me mele de riz et des et cotelettes, melez vous des affaires de la guerre. [И, любезный генерал! Я занят рисом и котлетами, а вы занимайтесь военными делами.] Да… Вот что мне отвечали!


В 10 м часу вечера Вейротер с своими планами переехал на квартиру Кутузова, где и был назначен военный совет. Все начальники колонн были потребованы к главнокомандующему, и, за исключением князя Багратиона, который отказался приехать, все явились к назначенному часу.
Вейротер, бывший полным распорядителем предполагаемого сражения, представлял своею оживленностью и торопливостью резкую противоположность с недовольным и сонным Кутузовым, неохотно игравшим роль председателя и руководителя военного совета. Вейротер, очевидно, чувствовал себя во главе.движения, которое стало уже неудержимо. Он был, как запряженная лошадь, разбежавшаяся с возом под гору. Он ли вез, или его гнало, он не знал; но он несся во всю возможную быстроту, не имея времени уже обсуждать того, к чему поведет это движение. Вейротер в этот вечер был два раза для личного осмотра в цепи неприятеля и два раза у государей, русского и австрийского, для доклада и объяснений, и в своей канцелярии, где он диктовал немецкую диспозицию. Он, измученный, приехал теперь к Кутузову.
Он, видимо, так был занят, что забывал даже быть почтительным с главнокомандующим: он перебивал его, говорил быстро, неясно, не глядя в лицо собеседника, не отвечая на деланные ему вопросы, был испачкан грязью и имел вид жалкий, измученный, растерянный и вместе с тем самонадеянный и гордый.
Кутузов занимал небольшой дворянский замок около Остралиц. В большой гостиной, сделавшейся кабинетом главнокомандующего, собрались: сам Кутузов, Вейротер и члены военного совета. Они пили чай. Ожидали только князя Багратиона, чтобы приступить к военному совету. В 8 м часу приехал ординарец Багратиона с известием, что князь быть не может. Князь Андрей пришел доложить о том главнокомандующему и, пользуясь прежде данным ему Кутузовым позволением присутствовать при совете, остался в комнате.
– Так как князь Багратион не будет, то мы можем начинать, – сказал Вейротер, поспешно вставая с своего места и приближаясь к столу, на котором была разложена огромная карта окрестностей Брюнна.
Кутузов в расстегнутом мундире, из которого, как бы освободившись, выплыла на воротник его жирная шея, сидел в вольтеровском кресле, положив симметрично пухлые старческие руки на подлокотники, и почти спал. На звук голоса Вейротера он с усилием открыл единственный глаз.
– Да, да, пожалуйста, а то поздно, – проговорил он и, кивнув головой, опустил ее и опять закрыл глаза.
Ежели первое время члены совета думали, что Кутузов притворялся спящим, то звуки, которые он издавал носом во время последующего чтения, доказывали, что в эту минуту для главнокомандующего дело шло о гораздо важнейшем, чем о желании выказать свое презрение к диспозиции или к чему бы то ни было: дело шло для него о неудержимом удовлетворении человеческой потребности – .сна. Он действительно спал. Вейротер с движением человека, слишком занятого для того, чтобы терять хоть одну минуту времени, взглянул на Кутузова и, убедившись, что он спит, взял бумагу и громким однообразным тоном начал читать диспозицию будущего сражения под заглавием, которое он тоже прочел:
«Диспозиция к атаке неприятельской позиции позади Кобельница и Сокольница, 20 ноября 1805 года».
Диспозиция была очень сложная и трудная. В оригинальной диспозиции значилось:
Da der Feind mit seinerien linken Fluegel an die mit Wald bedeckten Berge lehnt und sich mit seinerien rechten Fluegel laengs Kobeinitz und Sokolienitz hinter die dort befindIichen Teiche zieht, wir im Gegentheil mit unserem linken Fluegel seinen rechten sehr debordiren, so ist es vortheilhaft letzteren Fluegel des Feindes zu attakiren, besondere wenn wir die Doerfer Sokolienitz und Kobelienitz im Besitze haben, wodurch wir dem Feind zugleich in die Flanke fallen und ihn auf der Flaeche zwischen Schlapanitz und dem Thuerassa Walde verfolgen koennen, indem wir dem Defileen von Schlapanitz und Bellowitz ausweichen, welche die feindliche Front decken. Zu dieserien Endzwecke ist es noethig… Die erste Kolonne Marieschirt… die zweite Kolonne Marieschirt… die dritte Kolonne Marieschirt… [Так как неприятель опирается левым крылом своим на покрытые лесом горы, а правым крылом тянется вдоль Кобельница и Сокольница позади находящихся там прудов, а мы, напротив, превосходим нашим левым крылом его правое, то выгодно нам атаковать сие последнее неприятельское крыло, особливо если мы займем деревни Сокольниц и Кобельниц, будучи поставлены в возможность нападать на фланг неприятеля и преследовать его в равнине между Шлапаницем и лесом Тюрасским, избегая вместе с тем дефилеи между Шлапаницем и Беловицем, которою прикрыт неприятельский фронт. Для этой цели необходимо… Первая колонна марширует… вторая колонна марширует… третья колонна марширует…] и т. д., читал Вейротер. Генералы, казалось, неохотно слушали трудную диспозицию. Белокурый высокий генерал Буксгевден стоял, прислонившись спиною к стене, и, остановив свои глаза на горевшей свече, казалось, не слушал и даже не хотел, чтобы думали, что он слушает. Прямо против Вейротера, устремив на него свои блестящие открытые глаза, в воинственной позе, оперев руки с вытянутыми наружу локтями на колени, сидел румяный Милорадович с приподнятыми усами и плечами. Он упорно молчал, глядя в лицо Вейротера, и спускал с него глаза только в то время, когда австрийский начальник штаба замолкал. В это время Милорадович значительно оглядывался на других генералов. Но по значению этого значительного взгляда нельзя было понять, был ли он согласен или несогласен, доволен или недоволен диспозицией. Ближе всех к Вейротеру сидел граф Ланжерон и с тонкой улыбкой южного французского лица, не покидавшей его во всё время чтения, глядел на свои тонкие пальцы, быстро перевертывавшие за углы золотую табакерку с портретом. В середине одного из длиннейших периодов он остановил вращательное движение табакерки, поднял голову и с неприятною учтивостью на самых концах тонких губ перебил Вейротера и хотел сказать что то; но австрийский генерал, не прерывая чтения, сердито нахмурился и замахал локтями, как бы говоря: потом, потом вы мне скажете свои мысли, теперь извольте смотреть на карту и слушать. Ланжерон поднял глаза кверху с выражением недоумения, оглянулся на Милорадовича, как бы ища объяснения, но, встретив значительный, ничего не значущий взгляд Милорадовича, грустно опустил глаза и опять принялся вертеть табакерку.
– Une lecon de geographie, [Урок из географии,] – проговорил он как бы про себя, но довольно громко, чтобы его слышали.
Пржебышевский с почтительной, но достойной учтивостью пригнул рукой ухо к Вейротеру, имея вид человека, поглощенного вниманием. Маленький ростом Дохтуров сидел прямо против Вейротера с старательным и скромным видом и, нагнувшись над разложенною картой, добросовестно изучал диспозиции и неизвестную ему местность. Он несколько раз просил Вейротера повторять нехорошо расслышанные им слова и трудные наименования деревень. Вейротер исполнял его желание, и Дохтуров записывал.
Когда чтение, продолжавшееся более часу, было кончено, Ланжерон, опять остановив табакерку и не глядя на Вейротера и ни на кого особенно, начал говорить о том, как трудно было исполнить такую диспозицию, где положение неприятеля предполагается известным, тогда как положение это может быть нам неизвестно, так как неприятель находится в движении. Возражения Ланжерона были основательны, но было очевидно, что цель этих возражений состояла преимущественно в желании дать почувствовать генералу Вейротеру, столь самоуверенно, как школьникам ученикам, читавшему свою диспозицию, что он имел дело не с одними дураками, а с людьми, которые могли и его поучить в военном деле. Когда замолк однообразный звук голоса Вейротера, Кутузов открыл глава, как мельник, который просыпается при перерыве усыпительного звука мельничных колес, прислушался к тому, что говорил Ланжерон, и, как будто говоря: «а вы всё еще про эти глупости!» поспешно закрыл глаза и еще ниже опустил голову.
Стараясь как можно язвительнее оскорбить Вейротера в его авторском военном самолюбии, Ланжерон доказывал, что Бонапарте легко может атаковать, вместо того, чтобы быть атакованным, и вследствие того сделать всю эту диспозицию совершенно бесполезною. Вейротер на все возражения отвечал твердой презрительной улыбкой, очевидно вперед приготовленной для всякого возражения, независимо от того, что бы ему ни говорили.
– Ежели бы он мог атаковать нас, то он нынче бы это сделал, – сказал он.
– Вы, стало быть, думаете, что он бессилен, – сказал Ланжерон.
– Много, если у него 40 тысяч войска, – отвечал Вейротер с улыбкой доктора, которому лекарка хочет указать средство лечения.
– В таком случае он идет на свою погибель, ожидая нашей атаки, – с тонкой иронической улыбкой сказал Ланжерон, за подтверждением оглядываясь опять на ближайшего Милорадовича.
Но Милорадович, очевидно, в эту минуту думал менее всего о том, о чем спорили генералы.
– Ma foi, [Ей Богу,] – сказал он, – завтра всё увидим на поле сражения.
Вейротер усмехнулся опять тою улыбкой, которая говорила, что ему смешно и странно встречать возражения от русских генералов и доказывать то, в чем не только он сам слишком хорошо был уверен, но в чем уверены были им государи императоры.
– Неприятель потушил огни, и слышен непрерывный шум в его лагере, – сказал он. – Что это значит? – Или он удаляется, чего одного мы должны бояться, или он переменяет позицию (он усмехнулся). Но даже ежели бы он и занял позицию в Тюрасе, он только избавляет нас от больших хлопот, и распоряжения все, до малейших подробностей, остаются те же.
– Каким же образом?.. – сказал князь Андрей, уже давно выжидавший случая выразить свои сомнения.
Кутузов проснулся, тяжело откашлялся и оглянул генералов.
– Господа, диспозиция на завтра, даже на нынче (потому что уже первый час), не может быть изменена, – сказал он. – Вы ее слышали, и все мы исполним наш долг. А перед сражением нет ничего важнее… (он помолчал) как выспаться хорошенько.
Он сделал вид, что привстает. Генералы откланялись и удалились. Было уже за полночь. Князь Андрей вышел.

Военный совет, на котором князю Андрею не удалось высказать свое мнение, как он надеялся, оставил в нем неясное и тревожное впечатление. Кто был прав: Долгоруков с Вейротером или Кутузов с Ланжероном и др., не одобрявшими план атаки, он не знал. «Но неужели нельзя было Кутузову прямо высказать государю свои мысли? Неужели это не может иначе делаться? Неужели из за придворных и личных соображений должно рисковать десятками тысяч и моей, моей жизнью?» думал он.
«Да, очень может быть, завтра убьют», подумал он. И вдруг, при этой мысли о смерти, целый ряд воспоминаний, самых далеких и самых задушевных, восстал в его воображении; он вспоминал последнее прощание с отцом и женою; он вспоминал первые времена своей любви к ней! Вспомнил о ее беременности, и ему стало жалко и ее и себя, и он в нервично размягченном и взволнованном состоянии вышел из избы, в которой он стоял с Несвицким, и стал ходить перед домом.
Ночь была туманная, и сквозь туман таинственно пробивался лунный свет. «Да, завтра, завтра! – думал он. – Завтра, может быть, всё будет кончено для меня, всех этих воспоминаний не будет более, все эти воспоминания не будут иметь для меня более никакого смысла. Завтра же, может быть, даже наверное, завтра, я это предчувствую, в первый раз мне придется, наконец, показать всё то, что я могу сделать». И ему представилось сражение, потеря его, сосредоточение боя на одном пункте и замешательство всех начальствующих лиц. И вот та счастливая минута, тот Тулон, которого так долго ждал он, наконец, представляется ему. Он твердо и ясно говорит свое мнение и Кутузову, и Вейротеру, и императорам. Все поражены верностью его соображения, но никто не берется исполнить его, и вот он берет полк, дивизию, выговаривает условие, чтобы уже никто не вмешивался в его распоряжения, и ведет свою дивизию к решительному пункту и один одерживает победу. А смерть и страдания? говорит другой голос. Но князь Андрей не отвечает этому голосу и продолжает свои успехи. Диспозиция следующего сражения делается им одним. Он носит звание дежурного по армии при Кутузове, но делает всё он один. Следующее сражение выиграно им одним. Кутузов сменяется, назначается он… Ну, а потом? говорит опять другой голос, а потом, ежели ты десять раз прежде этого не будешь ранен, убит или обманут; ну, а потом что ж? – «Ну, а потом, – отвечает сам себе князь Андрей, – я не знаю, что будет потом, не хочу и не могу знать: но ежели хочу этого, хочу славы, хочу быть известным людям, хочу быть любимым ими, то ведь я не виноват, что я хочу этого, что одного этого я хочу, для одного этого я живу. Да, для одного этого! Я никогда никому не скажу этого, но, Боже мой! что же мне делать, ежели я ничего не люблю, как только славу, любовь людскую. Смерть, раны, потеря семьи, ничто мне не страшно. И как ни дороги, ни милы мне многие люди – отец, сестра, жена, – самые дорогие мне люди, – но, как ни страшно и неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми, за любовь к себе людей, которых я не знаю и не буду знать, за любовь вот этих людей», подумал он, прислушиваясь к говору на дворе Кутузова. На дворе Кутузова слышались голоса укладывавшихся денщиков; один голос, вероятно, кучера, дразнившего старого Кутузовского повара, которого знал князь Андрей, и которого звали Титом, говорил: «Тит, а Тит?»
– Ну, – отвечал старик.
– Тит, ступай молотить, – говорил шутник.
– Тьфу, ну те к чорту, – раздавался голос, покрываемый хохотом денщиков и слуг.
«И все таки я люблю и дорожу только торжеством над всеми ими, дорожу этой таинственной силой и славой, которая вот тут надо мной носится в этом тумане!»


Ростов в эту ночь был со взводом во фланкёрской цепи, впереди отряда Багратиона. Гусары его попарно были рассыпаны в цепи; сам он ездил верхом по этой линии цепи, стараясь преодолеть сон, непреодолимо клонивший его. Назади его видно было огромное пространство неясно горевших в тумане костров нашей армии; впереди его была туманная темнота. Сколько ни вглядывался Ростов в эту туманную даль, он ничего не видел: то серелось, то как будто чернелось что то; то мелькали как будто огоньки, там, где должен быть неприятель; то ему думалось, что это только в глазах блестит у него. Глаза его закрывались, и в воображении представлялся то государь, то Денисов, то московские воспоминания, и он опять поспешно открывал глаза и близко перед собой он видел голову и уши лошади, на которой он сидел, иногда черные фигуры гусар, когда он в шести шагах наезжал на них, а вдали всё ту же туманную темноту. «Отчего же? очень может быть, – думал Ростов, – что государь, встретив меня, даст поручение, как и всякому офицеру: скажет: „Поезжай, узнай, что там“. Много рассказывали же, как совершенно случайно он узнал так какого то офицера и приблизил к себе. Что, ежели бы он приблизил меня к себе! О, как бы я охранял его, как бы я говорил ему всю правду, как бы я изобличал его обманщиков», и Ростов, для того чтобы живо представить себе свою любовь и преданность государю, представлял себе врага или обманщика немца, которого он с наслаждением не только убивал, но по щекам бил в глазах государя. Вдруг дальний крик разбудил Ростова. Он вздрогнул и открыл глаза.
«Где я? Да, в цепи: лозунг и пароль – дышло, Ольмюц. Экая досада, что эскадрон наш завтра будет в резервах… – подумал он. – Попрошусь в дело. Это, может быть, единственный случай увидеть государя. Да, теперь недолго до смены. Объеду еще раз и, как вернусь, пойду к генералу и попрошу его». Он поправился на седле и тронул лошадь, чтобы еще раз объехать своих гусар. Ему показалось, что было светлей. В левой стороне виднелся пологий освещенный скат и противоположный, черный бугор, казавшийся крутым, как стена. На бугре этом было белое пятно, которого никак не мог понять Ростов: поляна ли это в лесу, освещенная месяцем, или оставшийся снег, или белые дома? Ему показалось даже, что по этому белому пятну зашевелилось что то. «Должно быть, снег – это пятно; пятно – une tache», думал Ростов. «Вот тебе и не таш…»
«Наташа, сестра, черные глаза. На… ташка (Вот удивится, когда я ей скажу, как я увидал государя!) Наташку… ташку возьми…» – «Поправей то, ваше благородие, а то тут кусты», сказал голос гусара, мимо которого, засыпая, проезжал Ростов. Ростов поднял голову, которая опустилась уже до гривы лошади, и остановился подле гусара. Молодой детский сон непреодолимо клонил его. «Да, бишь, что я думал? – не забыть. Как с государем говорить буду? Нет, не то – это завтра. Да, да! На ташку, наступить… тупить нас – кого? Гусаров. А гусары в усы… По Тверской ехал этот гусар с усами, еще я подумал о нем, против самого Гурьева дома… Старик Гурьев… Эх, славный малый Денисов! Да, всё это пустяки. Главное теперь – государь тут. Как он на меня смотрел, и хотелось ему что то сказать, да он не смел… Нет, это я не смел. Да это пустяки, а главное – не забывать, что я нужное то думал, да. На – ташку, нас – тупить, да, да, да. Это хорошо». – И он опять упал головой на шею лошади. Вдруг ему показалось, что в него стреляют. «Что? Что? Что!… Руби! Что?…» заговорил, очнувшись, Ростов. В то мгновение, как он открыл глаза, Ростов услыхал перед собою там, где был неприятель, протяжные крики тысячи голосов. Лошади его и гусара, стоявшего подле него, насторожили уши на эти крики. На том месте, с которого слышались крики, зажегся и потух один огонек, потом другой, и по всей линии французских войск на горе зажглись огни, и крики всё более и более усиливались. Ростов слышал звуки французских слов, но не мог их разобрать. Слишком много гудело голосов. Только слышно было: аааа! и рррр!
– Что это? Ты как думаешь? – обратился Ростов к гусару, стоявшему подле него. – Ведь это у неприятеля?
Гусар ничего не ответил.
– Что ж, ты разве не слышишь? – довольно долго подождав ответа, опять спросил Ростов.
– А кто ё знает, ваше благородие, – неохотно отвечал гусар.
– По месту должно быть неприятель? – опять повторил Ростов.
– Може он, а може, и так, – проговорил гусар, – дело ночное. Ну! шали! – крикнул он на свою лошадь, шевелившуюся под ним.
Лошадь Ростова тоже торопилась, била ногой по мерзлой земле, прислушиваясь к звукам и приглядываясь к огням. Крики голосов всё усиливались и усиливались и слились в общий гул, который могла произвести только несколько тысячная армия. Огни больше и больше распространялись, вероятно, по линии французского лагеря. Ростову уже не хотелось спать. Веселые, торжествующие крики в неприятельской армии возбудительно действовали на него: Vive l'empereur, l'empereur! [Да здравствует император, император!] уже ясно слышалось теперь Ростову.
– А недалеко, – должно быть, за ручьем? – сказал он стоявшему подле него гусару.
Гусар только вздохнул, ничего не отвечая, и прокашлялся сердито. По линии гусар послышался топот ехавшего рысью конного, и из ночного тумана вдруг выросла, представляясь громадным слоном, фигура гусарского унтер офицера.
– Ваше благородие, генералы! – сказал унтер офицер, подъезжая к Ростову.
Ростов, продолжая оглядываться на огни и крики, поехал с унтер офицером навстречу нескольким верховым, ехавшим по линии. Один был на белой лошади. Князь Багратион с князем Долгоруковым и адъютантами выехали посмотреть на странное явление огней и криков в неприятельской армии. Ростов, подъехав к Багратиону, рапортовал ему и присоединился к адъютантам, прислушиваясь к тому, что говорили генералы.
– Поверьте, – говорил князь Долгоруков, обращаясь к Багратиону, – что это больше ничего как хитрость: он отступил и в арьергарде велел зажечь огни и шуметь, чтобы обмануть нас.
– Едва ли, – сказал Багратион, – с вечера я их видел на том бугре; коли ушли, так и оттуда снялись. Г. офицер, – обратился князь Багратион к Ростову, – стоят там еще его фланкёры?
– С вечера стояли, а теперь не могу знать, ваше сиятельство. Прикажите, я съезжу с гусарами, – сказал Ростов.
Багратион остановился и, не отвечая, в тумане старался разглядеть лицо Ростова.
– А что ж, посмотрите, – сказал он, помолчав немного.
– Слушаю с.
Ростов дал шпоры лошади, окликнул унтер офицера Федченку и еще двух гусар, приказал им ехать за собою и рысью поехал под гору по направлению к продолжавшимся крикам. Ростову и жутко и весело было ехать одному с тремя гусарами туда, в эту таинственную и опасную туманную даль, где никто не был прежде его. Багратион закричал ему с горы, чтобы он не ездил дальше ручья, но Ростов сделал вид, как будто не слыхал его слов, и, не останавливаясь, ехал дальше и дальше, беспрестанно обманываясь, принимая кусты за деревья и рытвины за людей и беспрестанно объясняя свои обманы. Спустившись рысью под гору, он уже не видал ни наших, ни неприятельских огней, но громче, яснее слышал крики французов. В лощине он увидал перед собой что то вроде реки, но когда он доехал до нее, он узнал проезженную дорогу. Выехав на дорогу, он придержал лошадь в нерешительности: ехать по ней, или пересечь ее и ехать по черному полю в гору. Ехать по светлевшей в тумане дороге было безопаснее, потому что скорее можно было рассмотреть людей. «Пошел за мной», проговорил он, пересек дорогу и стал подниматься галопом на гору, к тому месту, где с вечера стоял французский пикет.
– Ваше благородие, вот он! – проговорил сзади один из гусар.
И не успел еще Ростов разглядеть что то, вдруг зачерневшееся в тумане, как блеснул огонек, щелкнул выстрел, и пуля, как будто жалуясь на что то, зажужжала высоко в тумане и вылетела из слуха. Другое ружье не выстрелило, но блеснул огонек на полке. Ростов повернул лошадь и галопом поехал назад. Еще раздались в разных промежутках четыре выстрела, и на разные тоны запели пули где то в тумане. Ростов придержал лошадь, повеселевшую так же, как он, от выстрелов, и поехал шагом. «Ну ка еще, ну ка еще!» говорил в его душе какой то веселый голос. Но выстрелов больше не было.
Только подъезжая к Багратиону, Ростов опять пустил свою лошадь в галоп и, держа руку у козырька, подъехал к нему.
Долгоруков всё настаивал на своем мнении, что французы отступили и только для того, чтобы обмануть нас, разложили огни.
– Что же это доказывает? – говорил он в то время, как Ростов подъехал к ним. – Они могли отступить и оставить пикеты.
– Видно, еще не все ушли, князь, – сказал Багратион. – До завтрашнего утра, завтра всё узнаем.
– На горе пикет, ваше сиятельство, всё там же, где был с вечера, – доложил Ростов, нагибаясь вперед, держа руку у козырька и не в силах удержать улыбку веселья, вызванного в нем его поездкой и, главное, звуками пуль.
– Хорошо, хорошо, – сказал Багратион, – благодарю вас, г. офицер.
– Ваше сиятельство, – сказал Ростов, – позвольте вас просить.
– Что такое?
– Завтра эскадрон наш назначен в резервы; позвольте вас просить прикомандировать меня к 1 му эскадрону.
– Как фамилия?
– Граф Ростов.
– А, хорошо. Оставайся при мне ординарцем.
– Ильи Андреича сын? – сказал Долгоруков.
Но Ростов не отвечал ему.
– Так я буду надеяться, ваше сиятельство.
– Я прикажу.
«Завтра, очень может быть, пошлют с каким нибудь приказанием к государю, – подумал он. – Слава Богу».

Крики и огни в неприятельской армии происходили оттого, что в то время, как по войскам читали приказ Наполеона, сам император верхом объезжал свои бивуаки. Солдаты, увидав императора, зажигали пуки соломы и с криками: vive l'empereur! бежали за ним. Приказ Наполеона был следующий:
«Солдаты! Русская армия выходит против вас, чтобы отмстить за австрийскую, ульмскую армию. Это те же баталионы, которые вы разбили при Голлабрунне и которые вы с тех пор преследовали постоянно до этого места. Позиции, которые мы занимаем, – могущественны, и пока они будут итти, чтоб обойти меня справа, они выставят мне фланг! Солдаты! Я сам буду руководить вашими баталионами. Я буду держаться далеко от огня, если вы, с вашей обычной храбростью, внесете в ряды неприятельские беспорядок и смятение; но если победа будет хоть одну минуту сомнительна, вы увидите вашего императора, подвергающегося первым ударам неприятеля, потому что не может быть колебания в победе, особенно в тот день, в который идет речь о чести французской пехоты, которая так необходима для чести своей нации.
Под предлогом увода раненых не расстроивать ряда! Каждый да будет вполне проникнут мыслию, что надо победить этих наемников Англии, воодушевленных такою ненавистью против нашей нации. Эта победа окончит наш поход, и мы можем возвратиться на зимние квартиры, где застанут нас новые французские войска, которые формируются во Франции; и тогда мир, который я заключу, будет достоин моего народа, вас и меня.
Наполеон».


В 5 часов утра еще было совсем темно. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли еще неподвижно; но на левом фланге колонны пехоты, кавалерии и артиллерии, долженствовавшие первые спуститься с высот, для того чтобы атаковать французский правый фланг и отбросить его, по диспозиции, в Богемские горы, уже зашевелились и начали подниматься с своих ночлегов. Дым от костров, в которые бросали всё лишнее, ел глаза. Было холодно и темно. Офицеры торопливо пили чай и завтракали, солдаты пережевывали сухари, отбивали ногами дробь, согреваясь, и стекались против огней, бросая в дрова остатки балаганов, стулья, столы, колеса, кадушки, всё лишнее, что нельзя было увезти с собою. Австрийские колонновожатые сновали между русскими войсками и служили предвестниками выступления. Как только показывался австрийский офицер около стоянки полкового командира, полк начинал шевелиться: солдаты сбегались от костров, прятали в голенища трубочки, мешочки в повозки, разбирали ружья и строились. Офицеры застегивались, надевали шпаги и ранцы и, покрикивая, обходили ряды; обозные и денщики запрягали, укладывали и увязывали повозки. Адъютанты, батальонные и полковые командиры садились верхами, крестились, отдавали последние приказания, наставления и поручения остающимся обозным, и звучал однообразный топот тысячей ног. Колонны двигались, не зная куда и не видя от окружавших людей, от дыма и от усиливающегося тумана ни той местности, из которой они выходили, ни той, в которую они вступали.