Латр де Тассиньи, Жан Мари де

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Жан Жозеф Мари Габриэль де Латр де Тассиньи
Jean Joseph Marie Gabriel de Lattre de Tassigny<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
верховный комиссар Французского Индокитая
17 декабря 1950 года — 11 января 1952 года
Предшественник: Леон Пиньон
Преемник: Рауль Салан
военный губернатор французской оккупационной зоны Германии
10 мая — 26 июля 1945 года
Предшественник: должность учреждена
Преемник: Мари Пьер Кёниг
 
Рождение: 2 февраля 1889(1889-02-02)
Муйрон-ан-Паре (Франция)
Смерть: 11 января 1952(1952-01-11) (62 года)
Париж (Франция)
 
Военная служба
Годы службы: 19081952
Принадлежность: Франция Франция
Звание: Армейский генерал
Маршал Франции (посмертно)
Сражения: Первая мировая война
Вторая мировая война
Индокитайская война
 
Награды:

Жан Жозеф Мари Габриэль де Латр де Тассиньи (фр. Jean Joseph Marie Gabriel de Lattre de Tassigny; 2 февраля 1889 года, Муйрон-ан-Паре, Франция — 11 января 1952 года, Париж, Франция) — Маршал Франции, ветеран Первой мировой войны, Второй мировой войны.





Биография

Учился в коллеже Св. Иосифа в Пуатье и в Париже.

В 1909 году поступил в военную академию Сен-Сир, которую закончил четвёртым по успеваемости. До академии год прослужил солдатом, а затем и бригадиром 22-го драгунского полка. (Во французской армии звание «Brigadier» — «бригадье» примерный аналог российского звания «старшина».)

С 1911 года учился в кавалерийской школе в Сомюре.

В 1912 году закончил обучение и в звании младшего лейтенанта выпущен в армию и направлен в 12-й драгунский полк.

Первая мировая война

11 августа 1914 года он был ранен в колено, а месяц спустя во время разведывательного задания был ранен пикой в грудь.

С 1915 года служил в пехоте. В составе 93-го пехотного полка принял участие в боях за Верден, Шмен де Дам и вновь был тяжело ранен три раза.

Первую мировую войну закончил в звании капитана, имея офицерский крест ордена Почётного легиона и Военный крест с восемью отличиями.

Служба в период между Первой и Второй Мировыми войнами

После войны, служил в Бордо, а затем в 49-м в пехотном полку Байоне.

В 1921 году добровольно перевёлся на службу в Марокко.

В 1921—1926 годах — начальник штаба района Тазы во время операции в Рифе.

Дважды ранен в ходе этих операций, получил три отличия, и, в порядке исключения, был повышен в звании до шефа батальона.

В 1927 году поступил в Военную школу.

С 1929 года по 1931 год служил в 5-м Пехотном полку в Коломмьере. Затем он был назначен в 4-е бюро Генерального штаба армии, произведён в полковники, и служил в штабе генерала Максима Вейгана с 1932 года до 1935 года.

С 1935 года — полковник.

С 1935 года по 1937 год — командир 151-го Пехотного полка в Меце.

В 1938 году, в течение года, проходил подготовку в Центре высшего военного образования. После окончания обучения назначен начальником штаба военного губернатора Страсбурга.

В 1939 году повышен в звании до бригадного генерала, став самым молодым генералом Франции.

Вторая мировая война

Со 2 сентября 1939 года — начальник штаба 5-й армии,

В январе 1940 года принял командование над 14-й пехотной дивизией. В ходе немецкого наступления в мае 1940 года его подразделения трижды отразили атаки противника и захватили две тысячи пленных.

После перемирия назначен заместителем командующего войсками 13-й Военный округа в Клермон-Ферране.

С сентября 1941 года — командующий войсками вишистской Франции в Тунисе.

Возвратился во Францию в январе 1942 года и был назначен командиром 16-й дивизии в Монпелье и произведён в генералы армейского корпуса.

В ноябре 1942 года, с приходом немецких войск в южную зону Франции, он приказал своим войскам покинуть гарнизон и сопротивляться. Был предан и арестован, был интернирован в Тулузе, а затем переведён в Форт Монтлюк в Лионе.

В январе 1943 года приговорён к десяти годам тюремного заключения и был переведен в Риом.

В ночь со 2 на 3 сентября 1943 года, при содействии французского Сопротивления, бежал из заключения. Покинул Францию и прибыл в Лондон. Позже перебрался в Алжир.

11 ноября 1943 года генералом Шарлем де Голлем был повышен в звании до генерала армии.

После итальянской кампании, он получает приказ готовить формировать Командование Б, впоследствии, преобразованного в 1-ю французскую армию.

В июне 1944 года, после освобождения Эльбы, войска Армии Б высаживаются в Провансе и с 15 августа действуют вместе с союзниками. После освобождения Тулона и Марселя, начинаются бои за освобождение долины Роны, в ходе которого французские войска принимают участие в жёстких боях при Шалон-сюр-Сон, Бон и Отюн.

24 сентября 1944 года, в замке Бурнель, резиденции маркиза де Мустье, генерал де Голль вручил ему орден Освобождения.

Войска 1-й армии с боями дошли до Рейна, достигнув этой реки первыми из всех союзных армий. Армия воевала в Австрии.

От имени Франции 8 мая 1945 года подписал в Берлине Акт о капитуляции Германии (в качестве свидетеля).

Служба после войны

С 1945 года до марта 1947 года — начальник Генерального штаба обороны Франции и генерал-инспектор Сухопутных войск.

С 1948 года — генерал-инспектор Вооружённых сил Франции.

После фельдмаршала Бернарда Лоу Монтгомери, стал Верховным главнокомандующим сухопутными войсками в Западной Европе.

В 19501951 годах — Верховный комиссар в Индокитае и главнокомандующий французскими войсками на Дальнем Востоке во время Индокитайской войны. Под командованием де Латра французские силы сорвали стратегическое наступление Вьетминя, нанеся противнику серию поражений.

Умер в Париже от рака. Получил звание маршала Франции через 4 дня после смерти.

Семья

В 1927 году женился на Симоне Клари де Ламазьер (фр. Simone Calary de Lamazière).

Во время Индокитайской войны, 30 мая 1951 года, потерял своего единственного сына Бернарда, погибшего в бою с солдатами Вьетминя.

Награды

Напишите отзыв о статье "Латр де Тассиньи, Жан Мари де"

Ссылки

  • [www.ordredelaliberation.fr/fr_compagnon/558.html Биография на сайте ордена Освобождения]  (фр.)
  • [www.culture.gouv.fr/culture/actualites/celebrations2002/delattre.htm Биография на сайте culture.gouv.fr]  (фр.)

Отрывок, характеризующий Латр де Тассиньи, Жан Мари де

– «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.
«Du sublime (он что то sublime видит в себе) au ridicule il n'y a qu'un pas», – говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n'y a qu'un pas». [величественное… От величественного до смешного только один шаг… Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешного только шаг.]
И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости.
Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.


Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.