Лахет

Ла́хет (Лахе́т, Ла́хес; др.-греч. Λάχης), сын Меланопа — афинский полководец.

В 427 г. до н. э. афиняне отправили его с Харсадом во главе флота из 20 кораблей, для подания помощи леонтинцам против Сиракуз. В 426 г. до н.э. Харсад пал, и главное начальство осталось в руках Лахета. Он предпринимал опустошительные походы внутрь Сицилии, занял Милею, Мессану, но, не имея определенного плана действий, ничего не достиг этими успехами и был сменён, по жалобе союзников Афин.

Клеон предъявил против Лахета обвинение в том, будто он в Сицилии утаил часть вверенных ему денег. Хотя он и был оправдан, но стратегии более не получил, и в качестве простого гоплита отправился в Беотию под начальством Гиппократа. Успехи Бразида помогли ему снова выдвинуться; в 423 г. до н.э. по его совету было заключено перемирие, а в 422—421 г. до н.э. он с Никием был посредником мира. В 418 г. до н.э. он с Никостратом командовал вспомогательными отрядами, посланными аргивянам, и пал в 415 г. до н.э. в битве при Орнее.

Платон вывел его в одном из своих диалогов, озаглавленном его именем; в этом диалоге речь идет о том, что такое храбрость, и Лахет, как опытный полководец, ведёт об этом разговор с Сократом. См. «Лахет».

Литература

• Обнорский Н. П. Лахес // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Лахет

Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.


Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.