Лацис, Мартын Иванович

Мартын Иванович Лацис
Имя при рождении:	Ян Фридрихович Судрабс
Дата рождения:	16 декабря 1888(1888-12-16)
Место рождения:	усадьба Паутины, Венденский уезд, Лифляндская губерния, Российская империя
Гражданство:	Российская империя Российская империя СССР СССР
Дата смерти:	20 марта 1938(1938-03-20) (49 лет)
Место смерти:	Москва, РСФСР, СССР
Награды и премии:

Марты́н Ива́нович Ла́цис (также Мартин или Мартиньш, Иванович или Янович, настоящее имя — Ян Фридрихович Судрабс (латыш. Jānis Sudrabs); 16 декабря 1888 — 20 марта 1938) — видный деятель ЧК-ОГПУ. Расстрелян 20 марта 1938. Реабилитирован 2 июня 1956.

Детство

Ян Фридрихович Судрабс родился 16 декабря 1888 года в усадьбе Паутины Розенбекской волости Венденского уезда Лифляндской губернии, в семье батрака. Латыш.

Родители стремились дать единственному сыну приличное образование, но бедность и старость отца не позволили оплатить обучение в школе. Для продолжения учёбы Ян с восьми лет работал пастухом, затем уехал в Ригу, где устроился учеником столяра и подсобником в его магазине. После полутора лет работы Ян решил стать народным учителем и с этим намерением в 1905 году уволился и уехал из города обратно в деревню, чтобы подготовиться к экзаменам в учительской семинарии.

Однако в 1905 году, уйдя в революцию, Ян проваливает вступительные экзамены и переходит на нелегальное положение, становясь «лесным братом». Весной 1906 года Ян Судрабс возвратился к работе. Помогая преподавателям в Энгельгартовском училище, он занимался самообразованием, в 1908 году в Риге сдал экзамен на народного учителя и к осени нашёл место учителя в Велико-Роопском приходском училище.

Революционная деятельность

Ещё весной 1905 года Ян Судрабс вступил в Социал-демократическую партию Латышского края (СДЛК). С конца 1905 года, параллельно с работой учителем в реальном училище, занимался нелегальной пропагандой, числился пропагандистом ЦК СДЛК. В 1907 году он, опасаясь ареста, бежал из Латвии, сделав себе новый паспорт на имя Мартына Ивановича Лациса. С 1912 года — в Москве, слушатель Народного института. В августе 1915 года был арестован за организацию подпольной типографии и сослан в Иркутскую губернию. По пути к месту ссылки Лацис бежал, тайно прибыл в Петроград и вошёл в состав Петроградского комитета РСДРП. В 1917 году был одним из организаторов Красной гвардии Петрограда. С октября 1917 года — член Выборгского районного штаба по подготовке восстания, затем член Петроградского военно-революционного комитета (ВРК) и руководитель Бюро комиссаров ВРК.

ВЧК

20 мая 1918 года Мартын Лацис был принят в члены Коллегии ВЧК, а вскоре возглавил отдел ВЧК по борьбе с контрреволюцией. Летом 1918 года временно заменял Ф. Э. Дзержинского на посту председателя ВЧК. Вместе с Дзержинским и Александровичем Лацис входил в первую «тройку». Когда возникли первые конфликты ВКП(б) с левыми эсерами, Лацис немедленно стал настаивать на их выводе из коллегии ВЧК. В июле 1918 года вместе с командиром красных латышских стрелков И. И. Вацетисом руководил подавлением левоэсеровского мятежа в Москве.

С мая 1918 года член коллегии ВЧК, в июле — ноябре 1918 года председатель ЧК и Военного трибунала 5-й армии Восточного фронта (16 июля 1918 г. председатель Совнаркома В. И. Ленин подписал постановление, согласно которому М. Я. Лацису поручалось организовать «Комиссию по борьбе с контрреволюцией на Чехословацком фронте»). С 1919 по 1921 годы Лацис занимал пост председателя Всеукраинской ЧК и лично руководил Киевской ЧК.

9 января 1919 г. Лацис, участвуя в заседании Президиума ВЧК (кроме него присутствовали Петерс, Ксенофонтов и секретарь Мурнек) вынес постановление: «Приговор ВЧК к лицам бывшей императорской своры — утвердить, сообщив об этом в ЦИК». По этому постановлению в Петрограде были расстреляны Великие Князья Николай Михайлович, Георгий Михайлович, Павел Александрович и Дмитрий Константинович.

Ряд воспоминаний современников указывает на большую личную жестокость Лациса. Такая оценка подтверждается как материалами, собранными деникинской комиссией, расследовавшей действия Всеукраинской ЧК, так и рядом изречений и действий самого Лациса.

Лацис писал в газете «Красный меч»:

Для нас нет и не может быть старых устоев морали и «гуманности», выдуманных буржуазией для угнетения и эксплуатации «низших классов». Наша мораль новая, наша гуманность абсолютная, ибо она покоится на светлом идеале уничтожения всякого гнёта и насилия. Нам всё разрешено, ибо мы первые в мире подняли меч не во имя закрепощения и угнетения кого-либо, а во имя раскрепощения от гнёта и рабства всех. …
Жертвы, которых мы требуем, жертвы спасительные, жертвы, устилающие путь к Светлому Царству Труда, Свободы и Правды. Кровь? Пусть кровь, если только ею можно выкрасить в алый цвет серо-бело-чёрный штандарт старого разбойного мира. Ибо только полная бесповоротная смерть этого мира избавит нас от возрождения старых шакалов, тех шакалов, с которыми мы кончаем, кончаем, миндальничаем, и никак не можем кончить раз и навсегда…

Также легендарной стала цитата из статьи Лациса, опубликованной 1 ноября 1918 года в журнале «Красный террор», издаваемом ЧК:

Мы не ведём войны против отдельных лиц. Мы истребляем буржуазию как класс. Не ищите на следствии материалов и доказательств того, что обвиняемый действовал делом или словом против советской власти. Первый вопрос, который мы должны ему предложить, — к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, воспитания, образования или профессии. Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого. В этом — смысл и сущность красного террора.

На посту члена ВЧК Лацис выступал последовательным сторонником усиления её карательных функций. В конце 1918 года Лацис выступил резко против предложения Наркомата юстиции об изъятии у ЧК права выносить смертные приговоры и полагал необходимым оставить за ЧК надзор за контрреволюционными элементами, предварительное расследование, суд и исполнение наказаний. Взгляды Лациса на деятельность ЧК были позднее изложены им же в книге «Чрезвычайные комиссии в борьбе с контрреволюцией»:

ЧК — это не следственная коллегия и не суд. […] Это — боевой орган партии будущего, партии коммунистической. Она уничтожает без суда или изолирует от общества, заключая в концлагерь. Мы всё время были чересчур мягки, великодушны к побеждённому врагу и недооценивали его жизнеспособность и подлость… В самом начале необходимо проявить крайнюю строгость, неумолимость, прямолинейность: что слово — то закон. Работа ВЧК должна распространяться на все те области общественной жизни, где вкоренилась контрреволюция, за военной жизнью, за продработой, за народным просвещением, за всеми положительно хозяйственными организациями, за санитарией, за пожарами, за народной связью и т. д. и т. д.

Материалы деникинской комиссии по расследованию действий Всеукраинской ЧК, созданной после захвата Добровольческой армией Киева в конце 1919 года, отмечают высокую жестокость расправ и большое количество жертв ВуЧК (по данным деникинской комиссии, с апреля по август 1919 года в Киеве было уничтожено порядка 10 000 человек).

Как официальный историограф ВЧК, Лацис составил отчёт о её деятельности за 4 года, а также написал ряд брошюр и статей о работе ЧК.

Послевоенная деятельность

В 1922 году г. М. Я. Лацис, выступавший за периодическую ротацию чекистских кадров, перешёл на руководящую работу в хозяйственные органы. Был на партийной и научной работе. Был членом коллегии Главсоли, затем председателем образованного им Солесиндиката. С 1923 года работал в Наркомземе.

С 5 января 1927 года по 29 февраля 1928 года — директор Московского межевого института. В 1932—1937 годах — директор Московского института народного хозяйства.

В июне 1937 г. «Правда» выступила со статьей «Политическая слепота или пособничество врагам?», в которой выражалось «политическое недоверие» директору Института народного хозяйства имени Г. В. Плеханова М. И. Лацису за защиту и прямое укрывательство врагов народа..

Арест и казнь

29 ноября 1937 арестован. 20 марта 1938 расстрелян. Реабилитирован 2 июня 1956.

Сочинения

• [elib.shpl.ru/ru/nodes/11596-latsis-m-i-chrezvychaynye-komissii-po-borbe-s-kontrrevolyutsiey-m-1921#page/1/mode/grid/zoom/1 Чрезвычайные комиссии по борьбе с контрреволюцией.] — М.: Гос. изд-во, 1921. — 62 с.

В искусстве

• Мартын Лацис присутствует среди действующих лиц художественного фильма «Адъютант его превосходительства» (1969), в котором он действует в качестве начальника Всеукраинской ЧК. Интересно, что в фильме другие герои зовут его «Мартин Янович». Роль исполняет режиссёр фильма Евгений Ташков. Также появляется в художественных фильмах «Долгий путь в лабиринте» (1981), где его играет Всеволод Абдулов, «Шестое июля» (1968) — в роли Улдис Думпис, «Преодоление» (1983) — Айварс Силиньш.

См. также

• Киевская ЧК

Литература

• Лацис. Чрезвычайные комиссии по борьбе с контрреволюцией. Госиздат. 1921
• Лацис. Два года борьбы на внутреннем фронте. 1920
• Лацис М. Тов. Дзержинский и ВЧК / М.Лацис // Пролетарская революция. — 1926. — № 9(56). — С.81 — 97.
• Статья В. И. Виноградова и А. Л. Зюбченко в кн.: Политические деятели России 1917. биографический словарь. Москва, 1993.
• «Энциклопедический словарь Гранат». Части 1 −3 дополнения к томам 40 и 41. Издательство Русского библиографического института братьев А. и И. Гранат. 1925—1926 года.

Отрывок, характеризующий Лацис, Мартын Иванович

– Да, да, – рассеянно сказал князь Андрей. – Одно, что бы я сделал, ежели бы имел власть, – начал он опять, – я не брал бы пленных. Что такое пленные? Это рыцарство. Французы разорили мой дом и идут разорить Москву, и оскорбили и оскорбляют меня всякую секунду. Они враги мои, они преступники все, по моим понятиям. И так же думает Тимохин и вся армия. Надо их казнить. Ежели они враги мои, то не могут быть друзьями, как бы они там ни разговаривали в Тильзите.
– Да, да, – проговорил Пьер, блестящими глазами глядя на князя Андрея, – я совершенно, совершенно согласен с вами!
Тот вопрос, который с Можайской горы и во весь этот день тревожил Пьера, теперь представился ему совершенно ясным и вполне разрешенным. Он понял теперь весь смысл и все значение этой войны и предстоящего сражения. Все, что он видел в этот день, все значительные, строгие выражения лиц, которые он мельком видел, осветились для него новым светом. Он понял ту скрытую (latente), как говорится в физике, теплоту патриотизма, которая была во всех тех людях, которых он видел, и которая объясняла ему то, зачем все эти люди спокойно и как будто легкомысленно готовились к смерти.
– Не брать пленных, – продолжал князь Андрей. – Это одно изменило бы всю войну и сделало бы ее менее жестокой. А то мы играли в войну – вот что скверно, мы великодушничаем и тому подобное. Это великодушничанье и чувствительность – вроде великодушия и чувствительности барыни, с которой делается дурнота, когда она видит убиваемого теленка; она так добра, что не может видеть кровь, но она с аппетитом кушает этого теленка под соусом. Нам толкуют о правах войны, о рыцарстве, о парламентерстве, щадить несчастных и так далее. Все вздор. Я видел в 1805 году рыцарство, парламентерство: нас надули, мы надули. Грабят чужие дома, пускают фальшивые ассигнации, да хуже всего – убивают моих детей, моего отца и говорят о правилах войны и великодушии к врагам. Не брать пленных, а убивать и идти на смерть! Кто дошел до этого так, как я, теми же страданиями…
Князь Андрей, думавший, что ему было все равно, возьмут ли или не возьмут Москву так, как взяли Смоленск, внезапно остановился в своей речи от неожиданной судороги, схватившей его за горло. Он прошелся несколько раз молча, но тлаза его лихорадочно блестели, и губа дрожала, когда он опять стал говорить:
– Ежели бы не было великодушничанья на войне, то мы шли бы только тогда, когда стоит того идти на верную смерть, как теперь. Тогда не было бы войны за то, что Павел Иваныч обидел Михаила Иваныча. А ежели война как теперь, так война. И тогда интенсивность войск была бы не та, как теперь. Тогда бы все эти вестфальцы и гессенцы, которых ведет Наполеон, не пошли бы за ним в Россию, и мы бы не ходили драться в Австрию и в Пруссию, сами не зная зачем. Война не любезность, а самое гадкое дело в жизни, и надо понимать это и не играть в войну. Надо принимать строго и серьезно эту страшную необходимость. Всё в этом: откинуть ложь, и война так война, а не игрушка. А то война – это любимая забава праздных и легкомысленных людей… Военное сословие самое почетное. А что такое война, что нужно для успеха в военном деле, какие нравы военного общества? Цель войны – убийство, орудия войны – шпионство, измена и поощрение ее, разорение жителей, ограбление их или воровство для продовольствия армии; обман и ложь, называемые военными хитростями; нравы военного сословия – отсутствие свободы, то есть дисциплина, праздность, невежество, жестокость, разврат, пьянство. И несмотря на то – это высшее сословие, почитаемое всеми. Все цари, кроме китайского, носят военный мундир, и тому, кто больше убил народа, дают большую награду… Сойдутся, как завтра, на убийство друг друга, перебьют, перекалечат десятки тысяч людей, а потом будут служить благодарственные молебны за то, что побили много люден (которых число еще прибавляют), и провозглашают победу, полагая, что чем больше побито людей, тем больше заслуга. Как бог оттуда смотрит и слушает их! – тонким, пискливым голосом прокричал князь Андрей. – Ах, душа моя, последнее время мне стало тяжело жить. Я вижу, что стал понимать слишком много. А не годится человеку вкушать от древа познания добра и зла… Ну, да не надолго! – прибавил он. – Однако ты спишь, да и мне пера, поезжай в Горки, – вдруг сказал князь Андрей.
– О нет! – отвечал Пьер, испуганно соболезнующими глазами глядя на князя Андрея.
– Поезжай, поезжай: перед сраженьем нужно выспаться, – повторил князь Андрей. Он быстро подошел к Пьеру, обнял его и поцеловал. – Прощай, ступай, – прокричал он. – Увидимся ли, нет… – и он, поспешно повернувшись, ушел в сарай.
Было уже темно, и Пьер не мог разобрать того выражения, которое было на лице князя Андрея, было ли оно злобно или нежно.
Пьер постоял несколько времени молча, раздумывая, пойти ли за ним или ехать домой. «Нет, ему не нужно! – решил сам собой Пьер, – и я знаю, что это наше последнее свидание». Он тяжело вздохнул и поехал назад в Горки.
Князь Андрей, вернувшись в сарай, лег на ковер, но не мог спать.
Он закрыл глаза. Одни образы сменялись другими. На одном он долго, радостно остановился. Он живо вспомнил один вечер в Петербурге. Наташа с оживленным, взволнованным лицом рассказывала ему, как она в прошлое лето, ходя за грибами, заблудилась в большом лесу. Она несвязно описывала ему и глушь леса, и свои чувства, и разговоры с пчельником, которого она встретила, и, всякую минуту прерываясь в своем рассказе, говорила: «Нет, не могу, я не так рассказываю; нет, вы не понимаете», – несмотря на то, что князь Андрей успокоивал ее, говоря, что он понимает, и действительно понимал все, что она хотела сказать. Наташа была недовольна своими словами, – она чувствовала, что не выходило то страстно поэтическое ощущение, которое она испытала в этот день и которое она хотела выворотить наружу. «Это такая прелесть был этот старик, и темно так в лесу… и такие добрые у него… нет, я не умею рассказать», – говорила она, краснея и волнуясь. Князь Андрей улыбнулся теперь той же радостной улыбкой, которой он улыбался тогда, глядя ей в глаза. «Я понимал ее, – думал князь Андрей. – Не только понимал, но эту то душевную силу, эту искренность, эту открытость душевную, эту то душу ее, которую как будто связывало тело, эту то душу я и любил в ней… так сильно, так счастливо любил…» И вдруг он вспомнил о том, чем кончилась его любовь. «Ему ничего этого не нужно было. Он ничего этого не видел и не понимал. Он видел в ней хорошенькую и свеженькую девочку, с которой он не удостоил связать свою судьбу. А я? И до сих пор он жив и весел».
Князь Андрей, как будто кто нибудь обжег его, вскочил и стал опять ходить перед сараем.


25 го августа, накануне Бородинского сражения, префект дворца императора французов m r de Beausset и полковник Fabvier приехали, первый из Парижа, второй из Мадрида, к императору Наполеону в его стоянку у Валуева.
Переодевшись в придворный мундир, m r de Beausset приказал нести впереди себя привезенную им императору посылку и вошел в первое отделение палатки Наполеона, где, переговариваясь с окружавшими его адъютантами Наполеона, занялся раскупориванием ящика.
Fabvier, не входя в палатку, остановился, разговорясь с знакомыми генералами, у входа в нее.
Император Наполеон еще не выходил из своей спальни и оканчивал свой туалет. Он, пофыркивая и покряхтывая, поворачивался то толстой спиной, то обросшей жирной грудью под щетку, которою камердинер растирал его тело. Другой камердинер, придерживая пальцем склянку, брызгал одеколоном на выхоленное тело императора с таким выражением, которое говорило, что он один мог знать, сколько и куда надо брызнуть одеколону. Короткие волосы Наполеона были мокры и спутаны на лоб. Но лицо его, хоть опухшее и желтое, выражало физическое удовольствие: «Allez ferme, allez toujours…» [Ну еще, крепче…] – приговаривал он, пожимаясь и покряхтывая, растиравшему камердинеру. Адъютант, вошедший в спальню с тем, чтобы доложить императору о том, сколько было во вчерашнем деле взято пленных, передав то, что нужно было, стоял у двери, ожидая позволения уйти. Наполеон, сморщась, взглянул исподлобья на адъютанта.
– Point de prisonniers, – повторил он слова адъютанта. – Il se font demolir. Tant pis pour l'armee russe, – сказал он. – Allez toujours, allez ferme, [Нет пленных. Они заставляют истреблять себя. Тем хуже для русской армии. Ну еще, ну крепче…] – проговорил он, горбатясь и подставляя свои жирные плечи.
– C'est bien! Faites entrer monsieur de Beausset, ainsi que Fabvier, [Хорошо! Пускай войдет де Боссе, и Фабвье тоже.] – сказал он адъютанту, кивнув головой.
– Oui, Sire, [Слушаю, государь.] – и адъютант исчез в дверь палатки. Два камердинера быстро одели его величество, и он, в гвардейском синем мундире, твердыми, быстрыми шагами вышел в приемную.
Боссе в это время торопился руками, устанавливая привезенный им подарок от императрицы на двух стульях, прямо перед входом императора. Но император так неожиданно скоро оделся и вышел, что он не успел вполне приготовить сюрприза.
Наполеон тотчас заметил то, что они делали, и догадался, что они были еще не готовы. Он не захотел лишить их удовольствия сделать ему сюрприз. Он притворился, что не видит господина Боссе, и подозвал к себе Фабвье. Наполеон слушал, строго нахмурившись и молча, то, что говорил Фабвье ему о храбрости и преданности его войск, дравшихся при Саламанке на другом конце Европы и имевших только одну мысль – быть достойными своего императора, и один страх – не угодить ему. Результат сражения был печальный. Наполеон делал иронические замечания во время рассказа Fabvier, как будто он не предполагал, чтобы дело могло идти иначе в его отсутствие.
– Я должен поправить это в Москве, – сказал Наполеон. – A tantot, [До свиданья.] – прибавил он и подозвал де Боссе, который в это время уже успел приготовить сюрприз, уставив что то на стульях, и накрыл что то покрывалом.
Де Боссе низко поклонился тем придворным французским поклоном, которым умели кланяться только старые слуги Бурбонов, и подошел, подавая конверт.
Наполеон весело обратился к нему и подрал его за ухо.
– Вы поспешили, очень рад. Ну, что говорит Париж? – сказал он, вдруг изменяя свое прежде строгое выражение на самое ласковое.
– Sire, tout Paris regrette votre absence, [Государь, весь Париж сожалеет о вашем отсутствии.] – как и должно, ответил де Боссе. Но хотя Наполеон знал, что Боссе должен сказать это или тому подобное, хотя он в свои ясные минуты знал, что это было неправда, ему приятно было это слышать от де Боссе. Он опять удостоил его прикосновения за ухо.
– Je suis fache, de vous avoir fait faire tant de chemin, [Очень сожалею, что заставил вас проехаться так далеко.] – сказал он.
– Sire! Je ne m'attendais pas a moins qu'a vous trouver aux portes de Moscou, [Я ожидал не менее того, как найти вас, государь, у ворот Москвы.] – сказал Боссе.
Наполеон улыбнулся и, рассеянно подняв голову, оглянулся направо. Адъютант плывущим шагом подошел с золотой табакеркой и подставил ее. Наполеон взял ее.
– Да, хорошо случилось для вас, – сказал он, приставляя раскрытую табакерку к носу, – вы любите путешествовать, через три дня вы увидите Москву. Вы, верно, не ждали увидать азиатскую столицу. Вы сделаете приятное путешествие.
Боссе поклонился с благодарностью за эту внимательность к его (неизвестной ему до сей поры) склонности путешествовать.
– А! это что? – сказал Наполеон, заметив, что все придворные смотрели на что то, покрытое покрывалом. Боссе с придворной ловкостью, не показывая спины, сделал вполуоборот два шага назад и в одно и то же время сдернул покрывало и проговорил:
– Подарок вашему величеству от императрицы.