ЛаШелл, Джозеф
| Джозеф ЛаШелл | |
| Joseph LaShelle | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: |
20 августа 1989 (89 лет) |
| Место смерти: | |
| Гражданство: | |
| Профессия: | |
| Карьера: |
1943—1969 |
Джозеф ЛаШелл (англ. Joseph LaShelle) (9 июля 1900 года — 20 августа 1989 года) — американский кинооператор, известный своими работами 1940-60-х годов.
«ЛаШелл превосходно снимал фильмы нуар»[1], а позднее «отличался умением работать как в чёрно-белом, так и цветном кинематографе»[2].
«Большинство из своих лучших работ ЛаШелл сделал по контракту со студией „Двадцатый век Фокс“ (1943—1954)»[3]. В этот период ЛаШелл «выполнял выдающуюся работу» с такими режиссёрами, как Отто Премингер и Генри Костер[1]. К числу лучших картин ЛаШелла на студии «Двадцатый век Фокс» относятся фильмы нуар «Лора» (1944), «Площадь похмелья» (1945), «Придорожное заведение» (1948) и «Там, где кончается тротуар» (1950), а также романтическая комедия «Клуни Браун» (1946)[4].
После ухода со студии «Двадцатый век Фокс» с середины 1950-х годов и в 1960-е годы ЛаШелл «успешно работал с такими высококлассными режиссёрами, как Делберт Манн, Мартин Ритт и особенно Билли Уайлдер»[3][1]. В этот период лучшими работами ЛаШелла были мелодрама «Марти» (1955), драмы «Долгое жаркое лето» (1958) и «Аутсайдер» (1961), романтические комедии «Квартира» (1960), «Нежная Ирма» (1963) и «Азарт удачи» (1966), а также криминальный триллер «Погоня» (1966)[4].
В 1945 году ЛаШелл завоевал Оскар за операторскую работу фильма «Лора» (1944)[2], кроме того ещё восемь раз он был номинирован на Оскар[5].
Содержание
Ранние годы
ЛаШелл родился 9 июля 1900 года в Лос-Анджелесе, Калифорния.
Получив образование инженера-электрика, в 1920 году ЛаШелл пошёл работать на студию «Парамаунт» в качестве лаборанта, намереваясь заработать деньги на учёбу в Станфордском университете. Три года спустя, дослужившись до управляющего лабораторией печати, он решил остаться на студии[3][2].
К 1925 году под покровительством своего наставника, опытного оператора Чарльза Г. Кларка ЛаШелл приобрёл бесценный опыт работы за камерой[3].
В 1930-е годы ЛаШелл работал в составе операторской группы на студиях «Метрополитан», «Пате» и «Фокс», часто под руководством авторитетного оператора-постановщика Артура С. Миллера[3], вместе с которым в период с 1932 по 1943 год участвовал в съёмках 18 картин[1][6]. При Миллере, который выступал как оператор-постановщик, ЛаШелл был оператором таких признанных фильмов студии «Фокс», как «Как зелена была моя долина» (1941) и «Табачная дорога» (1941) Джона Форда и «Песня Бернадетт» (1943) Генри Кинга[2].
Работа на студии «Двадцатый век Фокс» (1943—1954)
В 1943 году на студии «Фокс» ЛаШелл был повышен до оператора-постановщика, и «с этого момента стал наращивать свой авторитет как один из самых передовых стилистов Голливуда»[3][1]. «Его главный талант заключался в умении использовать освещение, декорации, крупные планы и умные ракурсы для создания сурово-реалистичного, натурального визуального ряда, особенно важного для атмосферы фильмов нуар»[3].
Сотрудничество в Отто Премингером (1944—1954)
Особенно удачное сотрудничество у ЛаШелла сложилось с режиссёром и продюсером Отто Премингером. Первой и наиболее успешной их совместной работой стал фильм нуар «Лора» (1944) с Джин Тирни и Дэной Эндрюсом в главных ролях. При съёмках этого фильма ЛаШелл проявил ещё одно своё операторское достоинство — умение придавать фильму дорогой вид при сравнительно скромном бюджете. Практически все сцены фильма снимались в интерьерах, без натурных съёмок с добавлением лишь нескольких небольших эпизодов, снятых в студии. Несмотря на отсутствие динамичных сцен на улицах города ЛаШеллу удалось создать убедительную картину богатых кварталов Парк-авеню с элегантными апартаментами и шикарными ресторанами[3]. Фильм принёс ЛаШеллу его единственный Оскар за операторскую работу, дав старт многолетней успешной работе в качестве оператора.
Вместе с Отто Премингером ЛаШелл работал ещё над тремя удачными фильмами нуар — «Падший ангел» (1945) с Эндрюсом и Линдой Дарнелл, «Там, где кончается тротуар» (1951) с Эндрюсом и Тирни и «Тринадцатое письмо» (1951) с Дарнелл и Шарлем Буайе. Другими совместными работами Премингера и ЛаШелла стали романтическая комедия по Оскару Уайлду «Веер» (1949) с Джорджем Сэндерсом и Джинн Крейн, а также вестерн «Река, не текущая вспять» (1954) с Робертом Митчемом и Мерилин Монро[7].
Сотрудничество с Генри Костером (1948—1952)
В этот период ЛаШелл снял пять фильмов с режиссёром Генри Костером — романтическую комедию «Удача ирландца» (1948) с Тайроном Пауэром и Энн Бакстер, мелодраму «Приходи в конюшню» (1949) о двух монахинях, решивших открыть детскую больницу (за эту картину ЛаШелл был удостоен номинации на Оскар), две комедии с Клифтоном Уэббом — «Мистер Бельведер звонит в звонок» (1951) и «Тайное бегство» (1951), а также лучшую их совместную работу, готическую мелодраму «Моя кузина Рэйчел» (1952) с Оливией де Хэвилленд и Ричардом Бартоном, которая принесла ЛаШеллу ещё одну номинацию на Оскар[8].
Другие фильмы 1945—1954 годов
На студии «Двадцатый век Фокс» ЛаШелл снял ещё два значимых фильма нуар — викторианский хоррор «Площадь похмелья» (1945) режиссёра Джона Брама с Лейрдом Крегаром, Дарнелл и Сэндерсом, а также «Придорожное заведение» (1948) Жана Негулеско с Айдой Лупино, Ричардом Уидмарком и Корнелом Уайлдом, а чуть позднее — нуар Джозефа Ньюмана «Опасный круиз» (1953) с Джинн Крейн.
ЛаШелл был также оператором нескольких памятных комедий: романтической комедии Эрнста Любича «Клуни Браун» (1946) с Шарлем Буайе и Дженнифер Джонс и двух картин Эдмунда Гулдинга — комедии «Все это делают» (1949) с Дарнелл и криминальной комедии «Мистер 880» (1950) с Бертом Ланкастером.
ЛаШелл также поработал с такими признанными режиссёрами как Джозеф Л. Манкевич (комедия «Покойный Джордж Эпли» (1947)), Льюис Майлстоун (историческая драма «Отверженные» (1952)), Роберт Уайз (комедия «Кое-что для птиц» (1952)). Уже после ухода со студии «Фокс» он работал с Раулем Уолшем над военной драмой «Нагие и мёртвые» (1958) и с Джоном Фордом над его последним фильмом, исторической драмой «7 женщин» (1966) о группе христианских монахинь во время Гражданской войны в Китае в 1935 году.
Работа во второй половине 1950-х и 1960-е годы
Уйдя со студии «Двадцатый век Фокс», ЛаШелл в качестве независимого оператора продолжал снимать вплоть до конца 1960-х годов[2].
В качестве независимого оператора ЛаШелл снял три картины режиссёра Делберта Манна. Первая из них — романтическая мелодрама «Марти» (1955) с Эрнестом Боргнайном принесла ему очередную номинацию на Оскар, за ней последовала офисная драма «Мальчишник» (1957) и военная драма с Тони Кёртисом «Аутсайдер» (1961)[9].
Две удачные картины ЛаШелл снял с режиссёром Мартином Риттом — мелодраму о семейных отношениях «Калифорнийские семьи» (1957) и высоко оцененную сельскую драму с Полом Ньюманом «Долгое жаркое лето» (1958)[10]
Он также снял два фильма нуар — «Страх шторма» (1955) Корнела Уайлда с Уайлдом и Джин Уоллес в главных ролях, и «Преступление страсти» (1957) Герда Освальда с Барбарой Стэнвик и Стерлингом Хэйденом. Ещё одна памятная работа этого периода — драма из актёрской жизни «Карьера» (1959) с Дином Мартиным и Ширли МакЛейн принесла ЛаШеллу очередную номинацию на Оскар.
Сотрудничество с Билли Уайлдером (1960—1966)
1960-е годы ознаменовались для ЛаШелла чрезвычайно успешным сотрудничеством с режиссёром Билли Уайлдером, вместе с которым он снял четыре фильма. Первым и самым удачным среди них была романтическая комедийная драма «Квартира» (1960) с Джеком Леммоном и Ширли МакЛейн. За ней последовали романические комедии «Нежная Ирма» (1963) с теми же артистами в главных ролях, «Поцелуй меня, глупенький» (1964) с Дином Мартином и Ким Новак, а также «Азарт удачи» (1966) с Леммоном и Уолтером Маттау[11]. Три из этих четырёх картин — «Квартира» (1960), «Нежная Ирма» (1963) и «Азарт удачи» (1966) — принесли ЛаШеллу номинации на Оскар за лучшую операторскую работу[5].
Другие фильмы 1960-х годов
Памятной картиной ЛаШелла 1960-х годов стал эпический вестерн студии «Метро-Голдвин-Майер» «Как был завоёван Запад» (1962) со звёздным актёрским составом, включавшим Джеймса Стюарта, Джона Уэйна, Грегори Пека и Генри Фонду (за этот фильм в составе группы из четырёх операторов ЛаШелл получил номинацию на Оскар)[12] .
В 1960-е годы ЛаШелл стал работать с режиссёрами нового поколения, сняв такие фильмы, как драма Джона Кассаветиса «Ребёнок ждёт» (1963) с Бертом Ланкастером и Джуди Гарланд, криминальный триллер Артура Пенна «Погоня» (1966) с Марлоном Брандо, Робертом Редфордом и Джейн Фондой, а также романтическую комедию с Редфордом и Джейн Фондой «Босиком по парку» (1967).
Работа на телевидении
ЛаШелл сравнительно мало работал на телевидении, сняв два эпизода мистического сериала «Альфред Хичкок представляет» (1957), один эпизод мистического сериала «Сумеречная зона» (1959), а также один эпизод медицинской драмы «Медицинский центр» (1969)[1].
Личная жизнь
В 1969 году ЛаШелл вышел на пенсию. Умер двадцать лет спустя в возрасте 89 лет[3].
Фильмография
Кинооператор
|
|
Напишите отзыв о статье "ЛаШелл, Джозеф"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 6 TCM. www.tcm.com/tcmdb/person/106836%7C89486/Joseph-La-Shelle/
- ↑ 1 2 3 4 5 Sandra Brennan. www.allmovie.com/artist/joseph-la-shelle-p98385
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 I.S.Mowis. www.imdb.com/name/nm0005766/bio?ref_=nm_ov_bio_sm
- ↑ 1 2 IMDB. www.imdb.com/filmosearch?explore=title_type&role=nm0005766&ref_=filmo_ref_job_typ&sort=user_rating,desc&mode=detail&page=1&job_type=cinematographer&title_type=movie
- ↑ 1 2 IMDB. www.imdb.com/name/nm0005766/awards?ref_=nm_awd
- ↑ IMDB. www.imdb.com/search/title?roles=nm0005766,nm0587926&title_type=feature,tv_episode,video,tv_movie,tv_special,mini_series,documentary,game,short,unknown
- ↑ IMDB. www.imdb.com/search/title?roles=nm0005766,nm0695937&title_type=feature,tv_episode,video,tv_movie,tv_special,mini_series,documentary,game,short,unknown
- ↑ IMDB. www.imdb.com/search/title?roles=nm0467396,nm0005766&title_type=feature,tv_episode,video,tv_movie,tv_special,mini_series,documentary,game,short,unknown
- ↑ IMDB. www.imdb.com/search/title?roles=nm0005766,nm0542720&title_type=feature,tv_episode,video,tv_movie,tv_special,mini_series,documentary,game,short,unknown
- ↑ IMDB. www.imdb.com/search/title?roles=nm0728688,nm0005766&title_type=feature,tv_episode,video,tv_movie,tv_special,mini_series,documentary,game,short,unknown
- ↑ IMDB. www.imdb.com/search/title?roles=nm0000697,nm0005766&title_type=feature,tv_episode,video,tv_movie,tv_special,mini_series,documentary,game,short,unknown
- ↑ IMDB. www.imdb.com/title/tt0056085/awards?ref_=tt_awd
Ссылки
- [www.imdb.com/name/nm0005766/?ref_=fn_al_nm_1 Джозеф ЛаШелл] на сайте IMDB
- [www.allmovie.com/artist/joseph-la-shelle-p98385 Джозеф ЛаШелл] на сайте Allmovie
- [www.tcm.com/tcmdb/person/106836%7C89486/Joseph-La-Shelle/ Джозеф ЛаШелл] на сайте Turner Classic Movies
Отрывок, характеризующий ЛаШелл, Джозеф
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»
Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
