Лаэннек, Рене

Рене Лаэннек

Рене́ Теофи́ль Гиаци́нт Лаэнне́к (фр. René-Théophile-Hyacinthe Laënnec; 17 февраля 1781, Кемпер, лекарствоФинистер, Франция — 13 августа 1826, Керлуанек, департамент Финистер, Франция) — французский врач и анатом, основоположник клинико-анатомического метода диагностики, изобретатель стетоскопа.

Биография

Родился 17 февраля 1781 года в Кемпере. В 1786 году после смерти матери, Рене воспитывал сначала дядюшка-аббат, а 6 лет спустя другой дядя — Гийом Лаэннек, известный врач, ректор Нантского университета. К 14 годам он окончил классическую школу и хорошо владел немецким, английским, греческим и латинскими языками. С 14 лет учился медицинской науке в госпиталях Нанта, посещал секционную. Любимым врачом Лаэннека называют французского хирурга Гийома Дюпюитрена, профессора парижского медицинского факультета, члена Парижской академии наук и Парижской медицинской академии, с которым у него поначалу не сложились отношения. В 1799 поступил на службу в республиканскую армию ассистентом хирурга. В 1801 году работал в одной из клиник Парижа под руководством М. Биша и Ж. Корвизара, личного врача Наполеона. В 1802 вышла его первая научная работа, посвящённая описанию симптоматики перитонитов, а вскоре после этого последовали статьи о циррозе печени и об анатомии оболочек головного мозга. В 1804 Лаэннек защитил диссертацию «Учение Гиппократа и практическая медицина». Затем он занялся частной врачебной практикой, опубликовал также множество статей о результатах наблюдения больных. В 1814 стал главным редактором «Медицинского журнала». С 1816 года работал врачом в парижской больнице Неккера.

В 1816 году Лаэннек изобрёл стетоскоп и разработал новую методику выслушивания больных. А случилось это, как пишет сам Лаэннек так: « Я был приглашен к одной молодой даме, представлявшей большие признаки сердечной болезни, у которой прикладывание руки, а равно и перкуссия, не дали никаких результатов вследствие имевшейся у неё значительной жировой подстилки. Но так как возраст и пол больной не позволили мне предпринять описанный выше метод исследования, то мне пришло на память известное акустическое явление: прикладывая ухо к одному концу бревна, можно прекрасно расслышать дотрагивание иголкой до другого его конца. Я взял лист бумаги, сделал из него узкий цилиндр, один конец которого приставил к сердечной области и, приложив ухо к другому его концу, я был столь же удивлен, как и обрадован тем (fut aussi surpris que satisfait), что мог слышать удары сердца гораздо громче и точнее, чем это мне представлялось до тех пор при непосредственном прикладывании уха. Я тотчас пришел к заключению, что это средство может сделаться драгоценным методом исследования, который может быть применен не только при исследовании всех движений, обуславливающих образование внутри грудной клетки шумов, значит при исследовании дыхания, голоса, хрипения и, быть может даже флюктуации жидкости, излившейся в полость плевры или околосердечной сумки».

Само собой, свернутой тетрадью долго было пользоваться нельзя и Лаэннек был озабочен созданием более долговечного прибора. Он перепробовал множество материалов от камыша до каштана, пока не остановился на ореховом дереве. (Сам стоял за токарным станком!) Своё изобретение он назвал «Le Cylindre» — «цилиндр», который имел длину 12 дюймов и диаметр 1,5 дюйма.

Первую пациентку, аускультацию которой Лаэннек провел новым инструментом, звали Мари Мелани Бассе (Marie Melanie Basset). Позже своё изобретение Лаэннек переименовал в «стетоскоп» («осматриватель груди»). При помощи изобретённого им прибора он также открыл симптомы заболеваний грудной полости, дал их точное описание, сопоставил клинические данные с патологоанатомической картиной.

В феврале 1818 года на заседании Медицинского общества он представил результаты своих исследований, а в апреле 1819 года издал «Трактат о непрямой аускультации и болезнях легких и сердца», к каждому экземпляру которого прилагался стетоскоп. В трактате Лаэннек, помимо прочего, впервые дал чёткое описание клиники туберкулёза лёгких и представил анатомическую картину этой болезни, а также указал на возможность излечения туберкулёза и привёл примеры рубцевания каверн. Именно работа в секционном зале с трупами больных от туберкулеза стоила Лаэннеку жизни — в начале своей деятельности в Париже, он распиливал туберкулезный позвонок и повредил себе указательный палец. На месте ранки образовался туберкулезный бугорок, Лаэннек пишет, что дважды прижег ляписом ранку и «все прошло», но через 21 год он погиб от милиарного туберкулеза.

Был избран профессором Коллеж де Франс и членом Медицинской академии, получил кафедру в Шарите.

Умер в Керлуанеке 13 августа 1826 года.

Память

• Имя Рене Лаэннека получил трёхмачтовый парусный фрегат, спущенный на воду в 1902 году в Сен-Назере как фрахтовое судно (позднее «Ольденбург», ныне «Суомен Йоутсен»).
• Улица Лаэннек и станция метро в Лионе (Франция).

Публикации

• Propositions sur la doctrine d’Hippocrate, relativement à la médecine pratique, présentées et soutenues à l'École de médecine de Paris, le 22 prairial an XII (медицинская диссертация, 1804)
• De l’Auscultation médiate, ou Traité du diagnostic des maladies des poumons et du coeur, fondé principalement sur ce nouveau moyen d’exploration (в двух томах, 1819) [gallica.bnf.fr/ark:/12148/bpt6k987580.pdf 1] [gallica.bnf.fr/ark:/12148/bpt6k98759b.pdf 2]
• Traité inédit sur l’anatomie pathologique, ou Exposition des altérations visibles qu'éprouve le corps humain dans l'état de maladie (1884)
• La Guerre des Vénètes : poème épique héroï-comique (1931)

Литература

На русском языке

• Р. В. Суворова. Выдающийся врач Франции (К 175-летию со дня рождения Р. Лаеннека) // Проблемы туберкулёза, 1956, № 4
• Ф. А. Михайлов. Р. Т. Г. Лаэннек (1781—1826) // Клиническая медицина, 1967, т. 45, № 12.
• История физикальных методов диагностики. под редакцией д.м.н. Бутова М. А. (посвящается 190-летию открытия Рене Теофиля Гиацинта Лаэннека). Рязань 2007

На французском языке

• Commémoration du bicentenaire de la naissance de Laennec (1781—1926). Actes du colloque du Collège de France, Париж, 1981.
• A. de Corbie. La vie ardente de Laennec, Ed. SP ES, Париж, 1950, 191 p.
• G. Kervella. Laenneg medisin, Al Liamm, Брест, 1985
• R. Kervran. Laennec, médecin breton, Hachette, Париж, 1955

Ссылки

• [www.krugosvet.ru/enc/medicina/LAENNEK_RENE_TEOFIL_GIATSINT.html Лаэннек, Рене Теофиль Гиацинт]
• [www.whonamedit.com/doctor.cfm/527.html René-Théophile-Hyacinthe Laënnec]. Whonamedit?. Проверено 12 июня 2013. [www.webcitation.org/6HJfXl46o Архивировано из первоисточника 12 июня 2013].

Отрывок, характеризующий Лаэннек, Рене

– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.