Ла-150

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Ла-150
Тип экспериментальный истребитель
Разработчик ОКБ-301
Производитель Авиазаводы №21, 301, 381
Главный конструктор С. А. Лавочкин
Первый полёт 11 сентября 1946 года
Конец эксплуатации 1947 год
Статус серийно не строился
Основные эксплуатанты ВВС СССР
Единиц произведено 8
К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Ла-150 (по классификации НАТОType 3) — первый реактивный истребитель созданный ОКБ-301 под руководством С.А. Лавочкина. Самолёт имел «реданную схему». Совершил первый полёт в сентябре 1946 года.





История разработки

Ла-150

Проектирование реактивного истребителя началось ещё в ОКБ-21 под руководством С.А.Лавочкина в Горьком в 1945 году. В апреле 1945 года было выпущено два проекта под трофейный двигатель Юнкерс ЮМО-004, однодвигательный лёгкий истребитель «150» реданной схемы и двухдвигательный тяжелый истребитель «160» (первый с таким обозначением) с размещением моторов под крылом. От второго проекта позже отказались, сконцентрировав усилия на истребителе «150». Основной задачей при создании самолёта, стало достижение максимально возможной скорости при использовании весьма ограниченного по тяге ТРД ЮМО-004Б. В мае, в ОКБ-21 и на заводе № 81 (филиале ОКБ-21) в Тушино под руководством заместителя Лавочкина С.М.Алексеева, приступили к изготовлению рабочих чертежей и макета самолета, а также моделей для продувок в аэродинамических трубах ЦАГИ. Ввиду того, что завод № 81 не располагал производственными мощностями для изготовления прототипа цельнометаллического реактивного истребителя, его производство было перенесено на завод № 381, который уже занимался выпуском опытной серии истребителей И-250 (МиГ-13). Приказом НКАП № 331, от 10/11 августа 1945 года, заводу предписывалось построить опытную серию из пяти самолётов «150». В то же время, кадровый состав и оборудование перенесли на подмосковный завод № 301 в Химках, переданный в распоряжение С.А. Лавочкина и его коллектива 2 октября 1945 года.
В октябре 1945 года С.А.Лавочкин был назначен начальником ОКБ-301.
В августе, сразу после выхода приказа НКАП, завод №381 приступил к работам по изготовлению реактивных истребителей. Серийно-конструкторский отдел полностью переключился на выпуск чертежей Ла-150 и И-250. Началось изготовление отдельных деталей и агрегатов, но новые самолёты оказались существенно сложнее в производстве, чем Ла-7, которые изготовлял завод. В связи с возникшими трудностями, директор завода В.И. Журавлёв обратился к заместителю наркома авиапромышленности П.А. Воронину с просьбой о пересмотре сроков выпуска опытных самолётов. Просьба была удовлетворена, новый план выпуска опытных машин предусматривал изготовление в 1946 году только одного Ла-150, а приоритет в производстве был отдан И-250. Кроме того, завод №119 сильно запаздывал с изготовлением шасси для истребителя Лавочкина. Дело дошло до применения санкций со стороны НКАП, по отношению к руководству заводов ответственных за выпуск самолётов. В итого первый истребитель был выпущен только в апреле 1946 года. Помимо головной машины, заводом было изготовлено деталей и агрегатов на 2,3 условного самолёта.

К концу июля программа статиспытаний была завершена, после чего потребовалось заменить двигатель, израсходовавший ресурс на рулёжках. Затем, во время скоростных рулёжек, при подготовке к первому полёту, было обнаружено, что из-за задней центровки самолёт самопроизвольно садится на хвост. После доработки, 11 сентября лётчик-испытатель А.А. Попов впервые поднял самолёт в воздух. Сильно отстав от истребителей ОКБ Микояна и ОКБ Яковлева, Ла-150 стал третьим реактивным истребителем СССР поднявшимся в воздух.

12 сентября постановлением правительства МАП обязали к очередному воздушному параду над Красной площадью 7 ноября 1946 года построить, а ВВС - принять, облетать и показать в воздухе малые серии реактивных истребителей. Кроме Як-15 и МиГ-9, в число самолётов вошло и восемь Ла-150. Выпуск истребителей был распределён поровну между заводами № 301 и № 21 в Горьком. До 12 сентября, завод № 381 изготовил и передал ОКБ-301 три Ла-150, что сильно облегчило задачу завода №301, горьковский же завод осваивал производство истребителя с нуля.

Чтобы выиграть время на самолёты не стали устанавливать бронирование кабин, вооружение и часть оборудования, изготовив Ла-150 в «парадном» варианте. В октябре, на специальных прицепах Ла-150 доставили в Раменское, где военные и гражданские пилоты-испытатели приступили к подготовке к параду. Однако из-за плохой погоды, ноябрьский парад не состоялся, после чего 5 самолётов вернули в ОКБ-301, для доводки и завершения заводских испытаний.

Не считая неудавшегося парада, Ла-150 принял участие в парадах 1 мая 1947 года, а позже над Красной площадью и Тушино.

Ла-150М

Испытания шли тяжело, из-за малого ресурса РД-10, двигатели на самолётах приходилось часто менять, зимой 1946-47 годов обильные снегопады задержали программу испытаний, обнаружилась масса недоработок упущенных из-за спешки при изготовлении малой серии. По мере выявления недостатков конструкции, один из самолётов дорабатывался и перед передачей на госиспытания в НИИ ВВС получил обозначение «150М».

На машине доработали конструкцию крыла. На концах крыльев поставлены отогнутые на 35° вниз законцовки, уменьшена аэродинамическая компенсация руля высоты, расширили кабину, поставили катапультное кресло, бронезащиту и новый фонарь. На 180 литров увеличили запас топлива.

Госиспытания "150М" начались 24 июля 1947 года, проводил их лётчик-испытатель В.Е. Голофастов. Из-за возросшего веса, практически все лётные данные ухудшились. Маневренность самолёта пилоты оценили как неудовлетворительную. 9 августа на самолете вышел из строя двигатель: в масле появилась металлическая стружка. К этому моменту было выполнено всего 14 полетов с общим налетом 7 часов 12 минут. После этого испытания самолёта «150М» были завершены.

Ла-150Ф

Последней модификацией Ла-150 стал самолёт «150Ф». Один из самолётов «150» был доработан аналогично самолёту «150М», он был оснащен двигателем РД-10Ф с устройством дожига топлива и статической тягой в 1100 кгс. Заводские испытания прошли с 25 июля по 5 сентября 1947 года. Использование форсированного двигателя позволило существенно улучшить лётные данные самолёта, но в силу известных конструктивных недостатков дальнейших перспектив эта машина не имела и на госиспытания не передавалась.

Примечание

"Реданная схема" для реактивного истребителя была разработана М.И. Гудковым в 1943 г. для своего самолёта Гу-ВРД и широко использовалась другими авиаконструкторами, в том числе и С.А. Лавочкиным.

Тактико-технические характеристики

Приведены данные заводских испытаний.

Источник данных: Gordon, 2002.

Технические характеристики


Лётные характеристики

  • Максимальная скорость:  
    • на высоте 4200 м: 878 км/ч
    • на высоте 8240 м: 850 км/ч
  • Посадочная скорость: 150 км/ч
  • Практическая дальность: 493 км
  • Продолжительность полёта: 48 мин
  • Практический потолок: 12 600 м
  • Скороподъёмность: 22,1 м/с
  • Время набора высоты: 5000 м за 4,8 мин
  • Нагрузка на крыло: 244,6 кг/м²
  • Тяговооружённость: 0,303
  • Длина разбега: 760 м
  • Длина пробега: 780 м

Вооружение

  • Стрелково-пушечное: 2 × 23 мм пушки НС-23 с 75 патр. на ствол
</ul>

Напишите отзыв о статье "Ла-150"

Литература

  • Николай Якубович. Истребители Лавочкина. Сломавшие хребет Люфтваффе. — М.: "Яуза", "Эксмо", 2008. — С. 241-252. — 416 с. — (Война и мы. Советская авиация). — 5000 экз. — ISBN 978-5-699-27288-4.
  • Валерий Багратинов. Крылья России. — М.: "Эксмо", 2005. — С. 629-630. — ISBN 5-699-13732-7.
  • Подрепный Е.И. Реактивный прорыв Сталина. — М.: "Яуза", "Эксмо", 2008. — С. 97-106. — ISBN 9785-5-699-26891-7.
  • Симаков Б. Л. Самолёты страны советов. — М.: ДОСААФ, 1975. — 187 с.
  • Шавров, В. Б. История конструкций самолётов в СССР 1938—1950 гг. — М.: Машиностроение, 1988. — 568 с. — 20 000 экз. — ISBN 5-217-00477-0.
  • Gordon, Yefim. Early Soviet Jet Fighters. The 1940s and Early 1950s. — Hinckley, England: Midland Publishing, 2002. — P. 101-114. — 143 p. — (Red Star. Vol. 4). — ISBN 1-85780-139-3.

Ссылки

  • [www.airwar.ru/enc/fighter/la150.html Ла-150 на сайте «Уголок неба».]

Отрывок, характеризующий Ла-150

Сначала наполеоновские войска еще давали о себе знать – это было в первый период движения по Калужской дороге, но потом, выбравшись на Смоленскую дорогу, они побежали, прижимая рукой язычок колокольчика, и часто, думая, что они уходят, набегали прямо на русских.
При быстроте бега французов и за ними русских и вследствие того изнурения лошадей, главное средство приблизительного узнавания положения, в котором находится неприятель, – разъезды кавалерии, – не существовало. Кроме того, вследствие частых и быстрых перемен положений обеих армий, сведения, какие и были, не могли поспевать вовремя. Если второго числа приходило известие о том, что армия неприятеля была там то первого числа, то третьего числа, когда можно было предпринять что нибудь, уже армия эта сделала два перехода и находилась совсем в другом положении.
Одна армия бежала, другая догоняла. От Смоленска французам предстояло много различных дорог; и, казалось бы, тут, простояв четыре дня, французы могли бы узнать, где неприятель, сообразить что нибудь выгодное и предпринять что нибудь новое. Но после четырехдневной остановки толпы их опять побежали не вправо, не влево, но, без всяких маневров и соображений, по старой, худшей дороге, на Красное и Оршу – по пробитому следу.
Ожидая врага сзади, а не спереди, французы бежали, растянувшись и разделившись друг от друга на двадцать четыре часа расстояния. Впереди всех бежал император, потом короли, потом герцоги. Русская армия, думая, что Наполеон возьмет вправо за Днепр, что было одно разумно, подалась тоже вправо и вышла на большую дорогу к Красному. И тут, как в игре в жмурки, французы наткнулись на наш авангард. Неожиданно увидав врага, французы смешались, приостановились от неожиданности испуга, но потом опять побежали, бросая своих сзади следовавших товарищей. Тут, как сквозь строй русских войск, проходили три дня, одна за одной, отдельные части французов, сначала вице короля, потом Даву, потом Нея. Все они побросали друг друга, побросали все свои тяжести, артиллерию, половину народа и убегали, только по ночам справа полукругами обходя русских.
Ней, шедший последним (потому что, несмотря на несчастное их положение или именно вследствие его, им хотелось побить тот пол, который ушиб их, он занялся нзрыванием никому не мешавших стен Смоленска), – шедший последним, Ней, с своим десятитысячным корпусом, прибежал в Оршу к Наполеону только с тысячью человеками, побросав и всех людей, и все пушки и ночью, украдучись, пробравшись лесом через Днепр.
От Орши побежали дальше по дороге к Вильно, точно так же играя в жмурки с преследующей армией. На Березине опять замешались, многие потонули, многие сдались, но те, которые перебрались через реку, побежали дальше. Главный начальник их надел шубу и, сев в сани, поскакал один, оставив своих товарищей. Кто мог – уехал тоже, кто не мог – сдался или умер.


Казалось бы, в этой то кампании бегства французов, когда они делали все то, что только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одном движении этой толпы, начиная от поворота на Калужскую дорогу и до бегства начальника от армии, не было ни малейшего смысла, – казалось бы, в этот период кампании невозможно уже историкам, приписывающим действия масс воле одного человека, описывать это отступление в их смысле. Но нет. Горы книг написаны историками об этой кампании, и везде описаны распоряжения Наполеона и глубокомысленные его планы – маневры, руководившие войском, и гениальные распоряжения его маршалов.
Отступление от Малоярославца тогда, когда ему дают дорогу в обильный край и когда ему открыта та параллельная дорога, по которой потом преследовал его Кутузов, ненужное отступление по разоренной дороге объясняется нам по разным глубокомысленным соображениям. По таким же глубокомысленным соображениям описывается его отступление от Смоленска на Оршу. Потом описывается его геройство при Красном, где он будто бы готовится принять сражение и сам командовать, и ходит с березовой палкой и говорит:
– J'ai assez fait l'Empereur, il est temps de faire le general, [Довольно уже я представлял императора, теперь время быть генералом.] – и, несмотря на то, тотчас же после этого бежит дальше, оставляя на произвол судьбы разрозненные части армии, находящиеся сзади.
Потом описывают нам величие души маршалов, в особенности Нея, величие души, состоящее в том, что он ночью пробрался лесом в обход через Днепр и без знамен и артиллерии и без девяти десятых войска прибежал в Оршу.
И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам историками как что то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание.
Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
– «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.
«Du sublime (он что то sublime видит в себе) au ridicule il n'y a qu'un pas», – говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n'y a qu'un pas». [величественное… От величественного до смешного только один шаг… Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешного только шаг.]
И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости.
Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.


Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.