Ла-176

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Ла-176
Тип фронтовой истребитель
Разработчик ОКБ-301
Главный конструктор С. А. Лавочкин
Первый полёт сентябрь 1948 года
Статус проект закрыт после гибели экспериментальной машины
Единиц произведено 1
Базовая модель Ла-168
 Изображения на Викискладе
К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Ла-176 — одноместный истребитель разработки ОКБ-301. Все работы по нему были прекращены после гибели экспериментальной машины. Ла-176 вошел в историю как первый советский самолёт, преодолевший звуковой барьер.





История

В Ла-176 соединились фюзеляж от Ла-168 и новое крыло стреловидностью 45 градусов. Изначально на Ла-176 установили ТРД РД-45Ф тягой 22,24 кН, именно в таком виде самолет ушел в первый полет. Вскоре на самолет установили ТРД ВК-1 тягой 26,47 кН, как и на МиГ-15. 26 декабря 1948 года Ла-176 с РД-12 превысил в пологом пикировании скорость звука. Дальнейшие летные испытания подтвердили высокие скоростные качества самолета, была достигнута максимальная скорость 1105 км/ч. Экспериментальная машина погибла в катастрофе.

Лётно-технические характеристики

Технические характеристики

  • Экипаж: 1 человек
  • Длина: 10,97 м
  • Размах крыла: 8,59 м
  • Площадь крыла: 18,25 м²
  • Масса:
    • пустого: 3 111 кг
    • максимальная взлетная: 4 631 кг
  • Двигатели:
  • ТРД ВК-1
  • тип двигателя: Турбореактивный
  • количество: 1
  • максимальная тяга: 26,47 кН

Лётные характеристики

Вооружение

  • одна 37-мм пушка Н-37 (с боекомплектом 45 снарядов)
  • две 23-мм пушки НС-23 (с боекомплектом по 100 снарядов)

Напишите отзыв о статье "Ла-176"

Примечания

Литература

  • «Vojenska letadla» / Vaclav Nemecek, Praha, 1982 /
  • «История конструкций самолетов в СССР (1938-1950)» / В.Б.Шавров, 1988 /
  • «Фронт идет через КБ» / М.Арлазоров, 1987 /

Ссылки

  • [airwar.ru/enc/fighter/la176.html Ла-176 на сайте «Уголок неба»]


Отрывок, характеризующий Ла-176

То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.
Он не умел видеть прежде великого, непостижимого и бесконечного ни в чем. Он только чувствовал, что оно должно быть где то, и искал его. Во всем близком, понятном он видел одно ограниченное, мелкое, житейское, бессмысленное. Он вооружался умственной зрительной трубой и смотрел в даль, туда, где это мелкое, житейское, скрываясь в тумане дали, казалось ему великим и бесконечным оттого только, что оно было неясно видимо. Таким ему представлялась европейская жизнь, политика, масонство, философия, филантропия. Но и тогда, в те минуты, которые он считал своей слабостью, ум его проникал и в эту даль, и там он видел то же мелкое, житейское, бессмысленное. Теперь же он выучился видеть великое, вечное и бесконечное во всем, и потому естественно, чтобы видеть его, чтобы наслаждаться его созерцанием, он бросил трубу, в которую смотрел до сих пор через головы людей, и радостно созерцал вокруг себя вечно изменяющуюся, вечно великую, непостижимую и бесконечную жизнь. И чем ближе он смотрел, тем больше он был спокоен и счастлив. Прежде разрушавший все его умственные постройки страшный вопрос: зачем? теперь для него не существовал. Теперь на этот вопрос – зачем? в душе его всегда готов был простой ответ: затем, что есть бог, тот бог, без воли которого не спадет волос с головы человека.


Пьер почти не изменился в своих внешних приемах. На вид он был точно таким же, каким он был прежде. Так же, как и прежде, он был рассеян и казался занятым не тем, что было перед глазами, а чем то своим, особенным. Разница между прежним и теперешним его состоянием состояла в том, что прежде, когда он забывал то, что было перед ним, то, что ему говорили, он, страдальчески сморщивши лоб, как будто пытался и не мог разглядеть чего то, далеко отстоящего от него. Теперь он так же забывал то, что ему говорили, и то, что было перед ним; но теперь с чуть заметной, как будто насмешливой, улыбкой он всматривался в то самое, что было перед ним, вслушивался в то, что ему говорили, хотя очевидно видел и слышал что то совсем другое. Прежде он казался хотя и добрым человеком, но несчастным; и потому невольно люди отдалялись от него. Теперь улыбка радости жизни постоянно играла около его рта, и в глазах его светилось участие к людям – вопрос: довольны ли они так же, как и он? И людям приятно было в его присутствии.