Лемей, Кертис

Кертис Лемей
англ. Curtis Emerson LeMay
Дата рождения	15 ноября 1906(1906-11-15)
Место рождения	Колумбус, Огайо, США
Дата смерти	1 октября 1990(1990-10-01) (83 года)
Место смерти	Морено-Валли, Калифорния, США
Принадлежность	США США
Род войск	ВВС США ВВС Армии США Воздушный корпус Армии Армия США Национальная гвардия Огайо
Годы службы	1928—1965
Звание	генерал
Командовал	20-я воздушная армия Стратегическое командование Начальник штаба ВВС
Сражения/войны	Вторая мировая война
Награды и премии

Кёртис Эмерсон Лемей (англ. Curtis Emerson LeMay; 15 ноября 1906, Колумбус, Огайо — 1 октября 1990, Морено-Валли, Калифорния) — генерал ВВС США, во время Второй мировой войны планировал и проводил массированные бомбардировки японских городов, после войны командовал ВВС США в Европе, а также курировал организацию воздушного моста для снабжения блокированного советскими войсками Западного Берлина, с 1948 по 1957 года командовал Стратегическими силами ВВС США.

Ранняя биография

Кёртис Эмерсон Лемей родился в Колумбусе, штат Огайо 15 ноября 1906 года. Его отец Эрвинг Лемей был разнорабочим. Кёртис, окончив школу, поступил в Университет штата Огайо и окончил его со степенью бакалавра. В январе 1930 года поступил на службу в Воздушный корпус Армии США. Лётную подготовку проходил в родном Колумбусе.

В конце 30-х годов был переведён на Гавайи, где он проходил службу в качестве штурмана бомбардировщика B-17; быстро продвигался по службе.

Вторая мировая Война

Когда США вступили во Вторую мировую войну в декабре 1941 году, Лемей был в звании майора ВВС США и командовал 305-й оперативной группой бомбардировщиков B-17. В сентябре 1943 года Лемей стал первым командиром 3-й воздушной дивизии, которая активно принимала участие в налёте на Швайнфурт и Регенсбург. В этой операции принимало участие 146 бомбардировщиков B-17, а потери составили 24 самолёта.

В августе 1944 года был направлен на Китайско-Бирманско-Индийский театр военных действий. Позднее в ведении Лемея были все стратегические воздушные операции против Японии. В ходе боевых действий Лемей пришёл к выводу, что технические приемы и тактика, разработанные для использования в Европе против Люфтваффе, были непригодны против японской армии. Так, бомбардировщики B-29 Superfortress, взлетающие с аэродромов Китая и бомбившие японские цели, причиняли крайне малый ущерб противнику. Это было вызвано в первую очередь сильным противодействием ПВО Японии.

В марте — августе 1945 года Лемей командовал операциями против Японии, которые включали в себя массированные бомбардировки зажигательными бомбами 64 японских городов, в том числе бомбардировкой зажигательными бомбами Токио, 9-10 марта 1945 года. Для этих атак Лемей снял с 325 B-29 вооружение, загрузил каждый самолёт зажигательными бомбами и приказал бомбить Токио с высоты 5-9 тыс. футов. В течение трёх часов было сброшено 1665 тонн зажигательных бомб. Погибло более 100 тысяч жителей, было разрушено 250 тысяч зданий. Также Лемей командовал операцией по атомным бомбардировкам Хиросимы и Нагасаки (6 и 9 августа 1945 года соответственно).

Лемей называл свои ночные бомбардировки зажигательными бомбами «пожарными работами». Японцы прозвали его «зверский Лемей». Лемей позже заявил: «Думаю, если бы мы проиграли войну, то меня судили бы как военного преступника». Он утверждал, что это его обязанность осуществлять массированные бомбардировки, чтобы закончить войну как можно быстрее.

Президенты США Рузвельт и Трумэн оправдывали эту тактику, ссылаясь на то, что миллион американских солдат мог бы погибнуть, если бы пришлось высадиться в Японии. Кроме того, Япония привлекала к оборонному производству небольшие мастерские в жилых районах, и это рассматривалось как основание считать их законными военными целями.

Лемей также курировал операцию «Голод», когда ВВС США совместно с подводным флотом минировали прибрежные воды Японии, отрезав Японию от импорта.

Холодная война

После Второй мировой Войны, Лемей был переведён в Пентагон на должность заместителя начальника авиационного штаба по новым исследованиям и развитию. С 1947 года он был назначен командующим ВВС США в Европе. В 1948 году на него была возложена организация воздушного моста для снабжения блокированного советскими войсками Западного Берлина. Под руководством Лемея был налажен воздушный мост с Западным Берлином с применением самолётов Douglas C-54 Skymaster. Каждый самолёт мог нести 10 тонн грузов. Поставки грузов начались 1 июля, а к осени воздушные перевозки превысили 5000 тонн в день. Воздушные перевозки продолжались в течение 11 месяцев. Было выполнено 213 тысяч рейсов, перевезено 1,7 млн тонн продуктов питания и топлива.

В 1948 году Кёртис Лемей вернулся в США, чтобы чтобы возглавить Стратегическое командование ВВС США. Штаб и управление Стратегического командования переехало на авиационную базу Оффутт в штате Небраска. С этого момента и до самого конца холодной войны все планы по нанесению ядерных ударов по территории СССР разрабатывались в этом штабе. Уже в 1949 году Лемей подписал программу полного перехода бомбардировочной авиации на реактивную тягу. В начале 1950-х на вооружение стали поступать реактивные бомбардировщики B-47 и B-52.

Вплоть до 1957 года Кёртис Лемей руководил Стратегическим командованием. За это время он провёл глубокие преобразования в структуре ведомства, превратил его в эффективный современный и грозный компонент Военно-воздушных сил США.

В 1957 году Лемей был назначен 1-м заместителем начальника, а в 1961 году — начальником штаба ВВС. В своей новой должности он сразу же столкнулся со множеством критики в свой адрес относительно его военно-стратегических планов. Лемей был ярым антикоммунистом. В 1949 году он подготовил план, где предлагалось доставить весь запас атомных бомб в одной массированной атаке, сбросив 133 атомных бомбы на 70 советских городов в течение 30 дней.

Во время Карибского кризиса 1962 года Лемей был сторонником вторжения армии США на Кубу и занять более жёсткую позицию в отношении СССР, вплоть до ядерных бомбардировок. Однако президент Кеннеди и министр обороны Макнамара были сторонниками морской блокады острова. Даже после окончания кризиса и вывода советских ракет с Кубы Лемей продолжал выступать за вторжение на остров.

Во время войны во Вьетнаме ЛеМей, уже будучи в отставке, предлагал бомбить Северный Вьетнам, по его словам «вернуть их в каменный век».

После военной карьеры

В феврале 1965 года под давлением Макнамары Лемей был вынужден уйти в отставку. В последующие годы он пытался сделать политическую карьеру, но она оказалась не очень удачной. В 1968 году Кёртис Лемей был кандидатом на пост вице-президента США от крайне правой Американской независимой партии на стороне кандидата в президенты Джорджа Уоллеса. Уоллес во время Второй мировой войны служил в качестве сержанта в 58-й бомбардировочной эскадрильи, командиром которого был тогда Лемей. Кандидат от партии Джордж Уоллес получил 13,5 % голосов избирателей и победил в пяти штатах Юга. В истории президентских выборов в США это был четвёртый среди «третьих сил» результат с начала XX века и последний раз, когда какой-либо претендент от третьей партии получил сколь-нибудь значительное количество голосов выборщиков.

Смерть

Кёртис Лемей умер 1 октября 1990 года в Морено-Валли, Калифорния и похоронен в Колорадо-Спрингс. У него осталась жена Элен, которая умерла в 1992 году и похоронена рядом с генералом.

Продвижение по службе

• Первый лейтенант, 1930 год
• Капитан, 1940 год
• Майор, 1941 год
• Подполковник, 1942 год
• Полковник, 1942 год
• Бригадный генерал, 1943 год
• Генерал-майор, 1944 год
• Генерал-лейтенант (США), 1948 год
• Генерал (США), 1951 год

Книги

Кёртис ЛеМей; Кэнтор Маккинли (1965), Mission with LeMay: My Story
Кёртис ЛеМей; Дели Смит (1968), America is in Danger
Кёртис ЛеМей; Уильям Енни(1988), Superfortress: The Story of the B-29 and American Air Power

Ссылки

• [www.afa.org/magazine/March1998/0398lemay.asp «LeMay»]. Air Force Magazine, USA, March 1998
• [www.pbs.org/wgbh/amex/bomb/filmmore/reference/interview/rhodes06.html General Curtis LeMay, Head of Strategic Air Command]. Air Force Magazine, USA, March 1998
• [www.hrono.ru/biograf/bio_l/lemey_k.html Лемей (LeMay) Куртис]. hrono.ru

Отрывок, характеризующий Лемей, Кертис

– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…
– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.
– Четверых еще можно взять, – говорил управляющий, – я свою повозку отдаю, а то куда же их?
– Да отдайте мою гардеробную, – говорила графиня. – Дуняша со мной сядет в карету.
Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.
– Куда же его привязать? – говорили люди, прилаживая сундук к узкой запятке кареты, – надо хоть одну подводу оставить.
– Да с чем он? – спрашивала Наташа.
– С книгами графскими.
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.


Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!