Лебедева, Прасковья Прохоровна

Прасковья Лебедева
Имя при рождении:	Прасковья Прохоровна Лебедева
Дата рождения:	1839(1839)
Место рождения:	Москва, Российская империя
Дата смерти:	20 января 1917(1917-01-20)
Профессия:	артистка балета, балетный педагог
Гражданство:	Российская империя Российская империя
Театр:	Большой театр, Большой Каменный театр и Мариинский театр, Петербург

Праско́вья Про́хоровна Ле́бедева (1839 — 20 января 1917) — русская балерина, балетный педагог.

Биография

В 1846—1857 годах училась в Московской балетной школе (педагоги Ф. Н. Манохин и Ф. Монтассю). Энциклопедия Балета называет её ученицей Г. Ворониной и шведского балетмейстера X. П. Иогансона, переехавшего в Петербург — в Петербургском театральном училище, где она брала уроки несколько месяцев помимо московской школы. В 1854 году, ещё будучи ученицей школы, она успешно дебютировала в партии Гитаны («Гитана, или Испанская цыганка» Шмита и Обера) и вскоре, с 1857 года, стала ведущей танцовщицей Большого театра.

В 1858 году она вместе с петербургской выпускницей Марфой Николаевной Муравьёвой была отправлена за границу для поправки расшатанного частыми выступлениями здоровья.

Вернувшись, заняла то же положение балерины первых партий в Большом театре в Москве. Партии: Эсмеральда; Медора; Жизель («Жизель» Адана); Маргарита («Фауст», 1861); Катарина («Катарина, дочь разбойника»), Сатанилла («Сатанилла» композиторов Ребера и Бенуа, балетмейстер Ж. Мазилье), Пахита; танцевала главные роли в «Пакеретте», «Метеоре», «Саламандре», «Сироте Теолинде» (балетмейстер А. Сен-Леон), «Дочери фараона» Пуни (партия — Аспичия, балетмейстер М. И. Петипа), выступала в балете «Корсар» Адана и Пуни), в балетах Ю. Гербера «Папоротник» и «Последний день жатвы» (балетмейстер С. Соколов) и др.

Творчество Прасковьи Прохоровны Лебедевой тесно соприкасалось с творчеством М. Н. Муравьевой, они были сверстницы, родившимися в один год. Лебедева в Москве и Муравьёва в Петербурге работали параллельно. Их гастроли — одной в Петербург и другой в Москву — часто совпадали. Критик Ю. А. Бахрушин в книге «История русского балета» писал: «Наезды Муравьёвой в Москву обычно происходили тогда, когда ведущая московская танцовщица Лебедева уезжала на гастроли в Петербург». Однако, по мнению официальной газетной критики, хотя Муравьёва и была блистательной балериной, но ей часто не хватало актёрского мастерства, поэтому ей трудно было соперничать с Лебедевой, обладавшей незаурядными актёрскими данными.

В 1865 году, после ухода М. Муравьёвой в отставку (в 27 лет она вышла замуж и больше уже не могла по закону продолжать сценическую деятельность), П. Лебедева была переведена в Петербург. Там в 1866 году она стала первой исполнительницей главной партии Гали в балете «Золотая рыбка» (балетмейстер А. Сен-Леон — Эрмитажный театр, Петербург, только первое действие).

В 1867 оставила сцену.

Преподавала хореографию в Московском театральном училище.

Блазис Kарло, итальянский танцовщик, работавший главным балетмейстером московского Большого театра и преподававший в 1861—1863 гг. в Московском театральном училище, посвятил ей главу из своей книги «Танцы вообще. Балетные знаменитости и национальные танцы», 1864 г. // третья часть «III. Хореографические звезды императорских Московских театров» (Глава: «Девица Прасковья Лебедева»).

С. Н. Дурылин передал рассказ своей матери:

Когда персидский шах увидел её впервые на сцене, он воскликнул: «Это рай пророка, и я вижу прекраснейшую из гурий!» В восторге он подарил ей драгоценную шаль такой тонины, что, свернутая, она проходила сквозь алмазный перстень шаха. Шаль эту он вез в подарок императрице, но сложил у ног гурии Лебедевой, к великому конфузу приближенных.

Ссылки

• [www.gumer.info/bibliotek_Buks/Culture/Teatr/_149.php Театральная энциклопедия]
• [bookproart.ru/view_book.php?book=2336 «Танцы вообще. Балетные знаменитости и национальные танцы»](недоступная ссылка с 22-03-2015 (3317 дней))

Отрывок, характеризующий Лебедева, Прасковья Прохоровна

Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.


Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.