Лебедев, Владимир Васильевич

Владимир Лебедев
Имя при рождении:	Владимир Васильевич Лебедев
Место смерти:	Ленинград
Звания:
© Работы этого автора несвободны

Влади́мир Васи́льевич Ле́бедев (26 мая [14 мая] 1891 — 21 ноября 1967) — русский советский живописец, график, признанный мастер плаката, книжной и журнальной иллюстрации, основатель ленинградской школы книжной графики. Народный художник РСФСР (1966), член-корреспондент Академии художеств СССР (1967).

Биография

Родился в семье механика. Окончил Петровское коммерческое училище. Первоначальное художественное образование получил в частной студии А. И. Титова (1909) и мастерской батальной живописи Ф. А. Рубо (1910—1911). В 1912—1914 годах учился в частной художественной школе М. Д. Бернштейна. В 1918—1921 годах преподавал в Петроградских государственных свободных художественно-учебных мастерских. Состоял в обществах «Союз молодёжи» (с 1913 года), «Объединение новых течений в искусстве» (в 1922—1923 годах), «Четыре искусства» (с 1928 года); принимал участие в их выставках.

В 1917—1918 годах работал как политический карикатурист, сотрудничал с сатирическими журналами «Сатирикон» и «Новый Сатирикон»; создал множество политических карикатур на большевиков. Работал как книжный график с 1918 по 1967 год, первые книги с его рисунками вышли в издательстве «Радуга». В 1919—1920 годах вместе с В. И. Козлинским работал над серией плакатов «Петроградские окна РОСТА» для Российского Телеграфного Агентства. Создал новый стиль агитационного плаката, предназначенного для размещения на заводах, в клубах, в витринах магазинов и на агитационных пароходах.

В 1924—1933 годах В. В. Лебедев возглавлял художественную редакцию детского отдела Госиздата.

На протяжении всей жизни работал как художник детской книги. Работа в издательстве и работа над книгой не помешали В. В. Лебедеву осуществить себя в живописи и создать ряд выдающихся живописных работ.

В 1936 году в прессе появились статьи о творчестве Лебедева, где его работе была дана самая уничижительная оценка; статьи могли спровоцировать гонения, последствия которых для художника могли быть самыми худшими; эти события сильно повлияли на художника и надломили его. Критики считают, что лучшие работы Лебедева созданы им до этого перелома.

В 1941—1950 годах Лебедев жил в Москве, где сотрудничал с «Окнами ТАСС».

В 1950 г. вернулся в Ленинград. Продолжил работу в книжной графике. Среди его послевоенных книг лучшими считаются «Откуда стол пришел?» (1946) и «Разноцветная книга» (1947) С. Я. Маршака, «Три медведя» Л. Н. Толстого (1948).

В 1950-60-е годы Лебедев жил замкнуто, виделся лишь с несколькими друзьями и почти не появлялся публично.

Похоронен на Богословском кладбище Санкт-Петербурга.

На Симеоновской улице в Санкт-Петербурге (с 1923 года — ул. Белинского), на доме № 11, где жил Лебедев с 1922 г. по 1967 г., в настоящее время помещена мемориальная доска.

Детская книга

Образцом художественной формы новой детской книги критики считают литографированные книги русских футуристов 1910-х годов. Авторы этих книг отказались от типографского набора и применили литографскую технику, общую для текста и иллюстраций. Русская литографированная книга — уникальное явление в книжном искусстве XX века, не имеющее аналогов на Западе. Художники — М. Ф. Ларионов, Н. С. Гончарова, О. В. Розанова, П. Н. Филонов — опирались в своих литографированных книгах на традицию древнерусских рукописных книг и на народный лубок.

Детские литографированные книги выпускала в Петрограде в 1918—1919 годах книгопечатная артель «Сегодня»., с которой сотрудничали художники В. М. Ермолаева и Н. Ф. Лапшин.

Значительная роль в создании детской книги 1920-х годов принадлежит частному издательству «Радуга», возглавляемому известным в своё время журналистом Л. М. Клячко. Он привлёк в издательство поэтов К. И. Чуковского и С. Я. Маршака, не писавшего до этого стихов для детей. С издательством "Радуга" сотрудничали, в основном, художники, близкие кругу «Мира искусства»: С. Чехонин, Н. Кузьмин, Ю. Анненков, М. Добужинский, В. Конашевич, Б. Кустодиев, Е. Кругликова, М. Цехановский.

Именно в издательстве "Радуга" вышла первая «новая» книга — «Слонёнок» Р. Киплинга, переведённый К. Чуковским с иллюстрациями В. В. Лебедева. Эта скромная книга была высоко оценена Н. Н. Пуниным.

В 1924 году в Петрограде, в издательстве Госиздат был создан Детский отдел. Он разместился в доме компании «Зингер» на Невском пр., д. 28 Детский отдел возглавили два редактора, литературный и художественный: С. Я. Маршак и В. В. Лебедев. Вдвоём они поставили перед собой целью создание принципиально новой детской художественной книги. За годы их работы в издательстве появилось новая детская книга, имеющая совершенно другую форму и другое назначение, чем детская книга XIX века. В сентябре 1933 года на базе этого отдела и детского сектора издательства «Молодая гвардия» было создано издательство ДЕТГИЗ , (Детское Государственное Издательство); его редакторами также стали С. Я. Маршак и В. В. Лебедев.

С. Я. Маршак привлёк к сотрудничеству в новом издательстве таких писателей и поэтов, как Александр Введенский, Даниил Хармс, Николай Олейников, Корней Чуковский, Л. Пантелеев, Борис Житков, Евгений Шварц, Виталий Бианки, Елена Данько-Олексанко, Николай Тихонов, Михаил Зощенко, Ольга Берггольц, Вениамин Каверин и другие.

Особой заслугой писателей и художников было также создание нового литературного жанра — «познавательных» книг для детей.

Художники детской книги

Уникальной особенностью эпохи конца 1920—30-х годов было то, что многие художники русского авангарда в это время искали возможности зарабатывать вне своей основной, живописной работы, и охотно шли в издательство работать с Лебедевым. Все без исключения замечательные мастера книги были крупными живописцами или графиками, которые сумели внести достижения своей собственной живописи и рисунка в русло книжной специфики.

Как редактор и как художник, Лебедев внёс огромный вклад в разработку художественной конструкции детской книги, в композиционные и изобразительные приёмы и средства, и поддержал совершенно новое отношение к самому содержанию детской книги. В число наиболее известных книг, проиллюстрированных В. Лебедевым, входят, прежде всего, книги написанные поэтом Самуилом Маршаком: «Цирк», «Мороженое», «Сказка о глупом мышонке», «Усатый полосатый», «Разноцветная книга», «Двенадцать месяцев», «Багаж».

Единственное условие, которое ставил Лебедев-редактор, — это то, чтобы книга была единым, цельным и конструктивно решённым организмом. «Сейчас над книгой работают все художники, способные работать в книге, то есть создавать чёткие и убедительные образы», — утверждал Лебедев.

Вокруг Лебедева объединялись художники не просто разные, но даже противоположные, порой не имеющие между собой ничего общего. У Лебедева работали, помимо тех, кто разделял его собственные принципы конструктивной графики, также и художники школы П. Н. Филонова, художники, учившиеся у К. С. Малевича, художники «свободного рисунка», группировавшиеся вокруг Петра Соколова. В Детгизе над иллюстрациями трудились Владимир Татлин, Александр Самохвалов, Эдуард Будогоский, Генрих Левин, Николай Радлов, Виктор Замирайло, Лев Юдин, Владимир Стерлигов, Эдуард Криммер, Елена Сафонова, Алиса Порет, Татьяна Глебова, Павел Кондратьев, Константин Рудаков, Александра Якобсон и Миней Кукс, Сергей Мочалов, Владимир Тамби, Павел Басманов, Юрий Сырнев, Евгения Эвенбах.

Из художников прежнего круга, близким к «Миру искусства» в его исторической эволюции, Лебедев сотрудничал с Владимиром Конашевичем и Дмитрием Митрохиным.

Веру Ермолаеву, Николая Лапшина и Николая Тырсу Лебедев считал своими соратниками.

Школа Лебедева

В двадцатые-тридцатые годы В. В. Лебедев, к тому времени уже высоко профессиональный художник, создал собственную, «лебедевскую школу». У него начинали работу в книжной графике многие молодые художники, среди них - такие талантливые живописцы как Алексей Пахомов, Юрий Васнецов, талантливые графики Евгений Чарушин, Валентин Курдов, к числу его учеников принадлежали художницы Евгения Эвенбах, Мария Бутрова, Татьяна Шишмарёва. В. В. Лебедев привносил немало своего в работы своих учеников, иной раз переделывая их рисунки.

«Все эти мастера, много работавшие не только в графике, но и в станковой живописи, называли свой творческий метод „живописным реализмом“, понимая под этим термином искусство обращения к реальной окружающей действительности, именно из неё черпая свои темы и образы… опирающееся не только на традицию критического реализма 19 века, а широко использующее опыт и достижения всей новой и новейшей художественной культуры как русской, так и западноевропейской… Можно было бы назвать „графическим реализмом“ творческое течение, сформировавшееся тогда в среде мастеров детской иллюстрированной книги, работавших под руководством В. В. Лебедева, Н. А. Тырсы и Н. Ф. Лапшина в художественной редакции детского отделения Госиздата». Эстетика «графического реализма» складывалась не только из системы художественных приёмов. Можно охарактеризовать его и как настоящее творческое течение, ввиду имеющихся согласованных творческих принципов. Оно объединяло многих художников, включённых в процесс становления и развития детской книги в ленинградской графике 1920—1930-х годов.

Творчество

Для большинства книг Лебедева его плакаты для «Окон РОСТА» были истоком и творческим импульсом. «Художник видел плакат как искусство большой формы, лаконичного художественного языка, строгой конструктивности и пластической простоты изобразительных элементов, приводящих к впечатлению монументальности». Гравируя плакаты и раскрашивая их от руки, Лебедев отталкивался от традиций русского народного лубка; но при этом он сразу отверг всякую стилизацию и подделку под лубок. Связь с лубком осталась, но как «связь преемственности или органического роста». В работе Лебедева «сплавились новая форма и старая художественная традиция». Найденный художником лаконичный, геометрически обобщённый рисунок был им перенесён и в детскую книгу, кроме того, «он первый среди художников детской книги использовал шрифт как средство выразительности.»

Книги Лебедева — «одна из вершин „Детгиза“», высшее выражение ясности художественного мышления, пластической строгости и немногословности, приводящей к максимальной образной выразительности".

— Евгений Ковтун

Стиль Лебедева был преемственным, он опирался на супрематические работы К. С. Малевича. «Малевич сыграл огромную роль в творчестве Лебедева. Потому что и лебедевские „окна“ РОСТА, и, главное, лебедевская книга находились под огромным влиянием Малевича. Он внёс только своё очень острое рисование. До того, как он увидел малевичевские рисунки — схематичные вещи — Лебедев был просто хорошим рисовальщиком-карикатуристом. Но никакой плоскости у него не было…Шрифт в книге, по сути, всегда плоский. Взятая у Малевича идея, что можно сделать и плоский рисунок, Лебедева навсегда восхитила. Свою первую книжечку „Слонёнок“ он так и сделал. В сочетании с острым рисованием это получилось у него здорово…и Лебедев начал работу в книге, сначала в издательстве „Радуга“, потом в „Детгизе“. Лебедев целиком использовал приём Малевича, его творческую выдумку. От себя он внёс тонкий цвет. Но без Малевича, сам, он не мог бы никогда сделать того, что он сделал в книге.»

— Валерий Траугот.

Живопись и графика

В 1920-30-е годы Лебедев создал множество станковых графических работ, ставших классикой ленинградского искусства графики того времени.

Серии на «бытовые» темы: «Прачки» (1920—1925, гуаши, аппликации), серия из 23 рисунков «Панель революции» (1922, тушь), называемая также «Улица революции», и серии «НЭП» и «Новый быт» (середина 1920-х годов). Серии рисунков карандашом и тушью: «Натурщицы», «Балерины», «Акробатки». Живописные работы: ранний период — «Натюрморт с палитрой» (1919), «Кофейник, ложка, кружка» (1920), «Пила и доска» (1920), «Рабочий у наковальни» (1920—1921), серия «Контррельефы» (1920—1921), в том числе «Подбор материалов: железо, дерево, картон» (1921).

Живопись Лебедева в 1920-е годы определялась во многом его дружбой с Иваном Пуни, а позже — дружбой с Н. Ф. Лапшиным и Н. А. Тырсой, составлявшими для него художественную среду, необходимую для каждого художника. Лапшин и Тырса увлекались французским искусством; также и Лебедев был увлечен Сёра, Пикассо, позже Ренуаром и Мане.

В начале 1930-х годов написаны серии «Натюрморты с гитарой» (1930—1932), в том числе «Красная гитара и палитра» (1930) и «Фрукты в корзине» (1930—1931). «Каждый из этих натюрмортов — маленький мир, живой своей конкретностью, то смешной, то лиричный, то с лёгким оттенком весёлой иронии. Натюрморт с гитарой, лимонами и раковинами может служить образцом блестяще проведённой работы по организации живописного пространства. Цвет и его кладка, а не воздушная или линейная перспектива, строит пространственные колебания предметов на пределах очень узкого, как бы зажатого между двумя параллельными плоскостями расстояния — ощущение, близкое вывеске. Материальное ощущение вещи здесь проведено с максимальной напряжённостью, кладка цвета проведена с большим богатством и разнообразием приёмов» (Вера Аникиева).

С конца 1920-х гг. и до 1957 года художник создал много женских портретов, в том числе «Портрет артистки Н. С. Надеждиной» (1927), «Девушка с кувшином» (1928), «Натурщица с мандолиной» (Мальвина Штерн; 1927), портрет художницы Нины Носкович (1934, известен также как портрет Нины Лекаренко).

На одной из наиболее известных живописных работ Лебедева «Женщина с гитарой» (1930) изображена натурщица Елена (Лёля) Николаева..

В 1933 году написана серия «иронических» портретов, называемая «Физкультурницы» или «Девушки с букетами».

В числе других работ Лебедева 1930-х годов — портрет художницы Татьяны Шишмарёвой (1935), портрет скульптора Сарры Лебедевой (1936), «Краснофлотец» (1937), «Турецкие борцы» (1937), портреты писательницы Сусанны Георгиевской (1937). После войны Лебедев писал немного, из его поздних работ можно назвать портрет Ады Сергеевны Лазо (1954) и портрет молодой девушки в платке (1957).

Семья

Первая жена — Сарра Дмитриевна Лебедева, урожд. Дармолатова (1892, СПб — 7 марта 1967, Москва), выдающийся советский скульптор и портретист, работала в монументальной и мемориальной скульптуре. Член-корреспондент Академии Художеств СССР. Познакомилась с В. В. Лебедевым в 1912—1914 годах в частной художественной школе М. Д. Бернштейна. После развода с В. В. Лебедевым в 1925 году продолжала поддерживать с ним дружеские отношения на протяжении всей жизни.

Вторая жена — Надежда Сергеевна Надеждина урожд. Надежда Израилевна Бруштейн 1908, ( Вильно — 1979, Москва). Дочь писательницы А. Я. Бруштейн. Балерина, ученица А. Я. Вагановой; солистка Большого театра. Известный советский балетмейстер, народная артистка СССР, награждена орденом Ленина. В 1948 году создала танец «Берёзка», ставший открытием в сценическом воплощении русского народного танца, положивший основу новому хореографическому стилю. Создала ансамбль «Берёзка», с 2000 года носящий её имя. Н. С. Надеждина послужила моделью для графической серии В. В. Лебедева «Танцовщица» (1927).

В 1940 году Лебедев женился в третий и последний раз на Аде Сергеевне Лазо (1919, Владивосток — 1993, Москва). Филолог, писательница, редактор Детгиза. Дочь известного военного и политического деятеля С. Г. Лазо. Подготовила книгу о своём отце: «Лазо С. Дневники и письма». Владивосток, 1959.

Книжные иллюстрации (избранные издания)

• «Ёлка. Сборник стихов, рассказов и сказок». Составители А. Бенуа и К. Чуковский. Рисунки Ю. Анненкова, А. Бенуа, М. Добужинского, В. Замирайло, В. Лебедева, И. Пуни, А. Радакова, И. Репина, В. Ходасевич, С. Чехонина и др. — Пг.: «Парус», 1918.
• «Лев и бык: Арабская сказка» / Пер. С. С. Кондрушкина. — Пг.: «Огни». 1918.
• «Новые русские сказки». «Народная библиотека». Обл. Д. Митрохина, илл. В. Замирайло и В. Лебедева. — Пг.: Государственное издательство, 1919.
• Лебедев В. В. «Приключения Чуч-ло». — Пг.: «Эпоха». 1921
• Киплинг Р. «Слонёнок». Пер. К.Чуковского. — Пг.: «Эпоха». 1922.
• Лебедев В. «Медведь. Русская сказка». — Пг.: «Мысль». 1923.
• Лебедев В. «Три козла. Русская сказка». — М.: «Мысль». 1923
• Лебедев В. «Золотое яичко: Сказка». — Пг.: «Мысль». 1923
• Лебедев В. «Заяц, петух и лиса: Сказка». — Пг.: «Мысль». 1924.
• Лебедев В. «Охота». — М.; Л.: «Радуга». 1925.
• Маршак С. «Пудель». — М.; Л.: «Радуга», 1925, 1927.
• Маршак С. «Мороженое». — М.; Л.: «Радуга». 1925.
• Маршак С. «Мороженое». — Л.Азбука. 1925.
• Маршак С. «Вчера и сегодня». — Л.: «Радуга». 1925
• Маршак С. «О глупом мышонке». — Л.; М.: «Радуга». 1925.
• Маршак С. «Цирк». — Л.; М.: «Радуга» 1925.
• Лебедев В. «Азбука». — Л.: ГИЗ. 1925.
• Маршак С. «Багаж». — Л.: «Радуга». 1926.
• Лебедев В. «Кто сильней». — М.; Л.: ГИЗ. 1927
• Маршак С. «Как рубанок сделал рубанок». — Л.: «Радуга». 1927.
• Лебедев В. «Верхом». — М.; Л.: ГИЗ. 1928.
• Маршак С. «Веселый час: Приложение к журналу „Еж“». — Л.: ГИЗ. 1929.
• Киплинг Р. «Сказки». Пер. К.Чуковского. Стихи в пер. С. Маршака. Рис. Л. Бруни, А. Борисова, Э. Криммера, В. Лебедева, А. Пахомова. — М.; Л.: ГИЗ, 1929
• Маршак С. «Усатый-полосатый». — М.: ГИЗ. 1930.
• Берггольц О. «Зима — лето — попугай». — М.; Л.: ГИЗ. 1930, 1933.
• Маршак С. «Прогулка на осле». — М.; Л.: ГИЗ. 1930.
• Орлова Н. «Крась и рисуй». Вып. 1-й и 2-й. — Л.: ОГИЗ: «Молодая гвардия». 1932.
• «Первое мая». — Рисунки бригады художников: Ю. Васнецов, Ю. Мезерницкий, В. Лебедев, В. Ермолаева, В. Курдова. — М.: ОГИЗ: «Молодая гвардия». 1932.
• Маршак С. «Мистер Твистер». — Л.; М.: «Молодая гвардия». 1933.
• Маршак С. «Вот какой рассеянный». — Л.: Детгиз. 1934.
• Маршак С. «Сказки, песни, загадки». — М.: «Academia». 1935.
• Маршак С. «Петрушка-иностранец». — Л.: Детгиз. 1935.
• Маршак С. «Мы военные». — М.; Л.: Детиздат. 1938.
• Маршак С. «Сказки, песни, загадки». Рис. В. Конашевича, В. Лебедева, А.Пахомова. — М.; Л.: Детиздат. 1938.
• Лебедев В. «Игрушки и зверушки». — Детиздат ЦК ВЛКСМ. 1939.
• Маршак С. «Отчего кошку назвали кошкой? Мельник, мальчик и осел». — М.; Л.: Детиздат. 1939.
• Маршак С. «Веселый день. Стихи и сказки». Рис. В. Конашевича, В.Курдова, В.Лебедева, А. Пахомова, К. Рудакова, Г. Шевякова. — М.; Л.: Детиздат, 1939.
• Маршак С. «Живые буквы». — М.; Л.: Детиздат. 1940.
• Маршак С. «Английские баллады и песни». — М.: «Советский писатель». 1941.
• Маршак С. «Раз, два, три, четыре». — М.: Детиздат. 1941.
• «Красная Армия. Сборник рассказов, сказок, игр и стихов, посвященных Красной Армии». Рис. В. В. Лебедева и др. — М.; Л.: Детгиз. 1942.
• Короленко В. Г. «Без языка». — М.; Л.: Детгиз. 1942.
• Куприн А. И. «Белый пудель». — Киров: Детгиз. 1942.
• Маршак С. «Двенадцать месяцев: Славянская сказка». — М.; Л.: Детгиз. 1943.
• Маршак С. «Голуби: Сказки». — М.; Л.: Детгиз. 1946.
• Маршак С. «Откуда стол пришел?» — М.; Л.: Детгиз. 1946.
• Маршак С. «Вересковый мед: Английские баллады, песни и лирические стихотворения». — М.; Л.: Детгиз. 1947.
• Маршак С. «Разноцветная книга». — М.; Л.: Детгиз. 1947.
• Маршак С. «Стихи для детей». — М.; Л.: Детгиз. 1947.
• Маршак С. «Детки в клетке». — М.; Л.: Детгиз. 1948.
• Толстой Л. Н. «Три медведя». — М.; Л.: Детгиз. 1948.
• Маршак С. «Великан». — М.: Детгиз. 1949, 1950.
• Михалков С. «Котята». — М.: Детгиз. 1949.
• Маршак С. «Круглый год». — М.; Л.: Детгиз. 1949.
• Маршак С. «Лесная книга». — М.; Л.: Детгиз. 1950.
• Маршак С. «Курочка ряба и десять утят». — М.: Детгиз. 1953, 1954.
• Маяковский В. «Что ни страница — то слон, то львица». — М.; Л.: Детгиз. 1954.
• Маршак С. «Чего боялся Петя?» — М.: Детгиз. 1955.
• Маршак С. «Сказка об умном мышонке». — М.: Детгиз. 1956, 1959.
• Толстой Л. «Рассказы для маленьких детей». — М.; Л.: Детгиз. 1956.
• Маршак С. «Тихая сказка». — М.: Детгиз. 1958, 1961.
• Маршак С «О чем говорили лошади, хомяки и куры». — М.: Детгиз. 1962.
• Маршак С. «Кто колечко найдет?: Сказка-игра». — М.: Детгиз. 1962, 1965.
• Маршак С. «Цирк». — М.: «Детская литература». 1964.
• Маршак С. «Детям». — М.: «Детская литература». 1967.

Источники

• Пунин Н. «Слоненок» // «Жизнь искусства». 1922. № 15.
• Пунин Н. «Русский плакат. 1917—1922. Вып. 1. В. В. Лебедев». Пг.: «Стрелец», 1922.
• Пунин Н. «Значение кубизма в творчестве В. Лебедева». / «В. Лебедев. Каталог произведений 1920—1928». Л.: Изд. Государственного Русского музея, 1928
• Пунин Н. «В. В. Лебедев». // «Красная газета». 13 июля 1928. № 161.
• Воинов В. В. «В. Лебедев». // «Красная панорама». 1928. № 20.
• Денисов В. «Выставка В. Лебедева». // «Жизнь искусства». 1928. № 21.
• Воинов В. «Выставка В. В. Лебедева». — Л., 1928
• «Мазня вместо рисунков. Формалистическим выкрутасам не место в детской книге» // «Комсомольская правда». 15 февраля 1936. № 37.
• «О художниках-пачкунах»// Правда. 1 марта 1936. № 60.
• Лебедев В. «Работа художника в книге для дошкольника». // «Книга для детей». Бюллетень Гос. изд-ва Наркомпроса РСФСР, 10 марта 1946 года
• Сушанская В. «Владимир Лебедев как художник детской книги». — В сб.: «О литературе для детей». Вып. 3. Л., 1958;
• Петров В. «Портреты В. Лебедева» // «Творчество». 1961. № 6.
• Петров В. «Из истории детской иллюстрирован¬ной книги 1920-х годов» // «Искусство книги». Вып. 3. — М.: «Искусство», 1962
• Лебедев В. «Натурщицы: Каталог». Вступ. ст. Е. Левитина. — М., 1967.
• Конашевич В. «О себе и своем деле». — М., 1968.
• Ковтун Е. «Петроградские „Окна РОСТА“» // «Творчество». — 1968. № 2.
• Герчук Ю. «Рисунки Владимира Лебедева» // «Творчество». — 1968. — № 3.
• «Альбом автолитографий В. В. Лебедева „Охота“» / Вступ. ст. В. Н. Петрова. — Л.: «Художник РСФСР», 1968.
• «Петроградские „Окна РОСТА“: Каталог выставки» / Вст. ст. Е. Ковтуна и А. Чистяковой. — Л.: Изд. ГРМ, 1968.
• Кузнецов Э. Д. «В. В. Лебедев» // «Искусство книги». 1967. Вып. 7. — М.: «Книга», 1971.
• Ганкина Э. 3. «Русские художники детской книги». М., 1963
• «В. В. Лебедев. Каталог выставки». Л., 1972;
• Петров В. Н. «Владимир Васильевич Лебедев. 1891—1967». — Л.: «Художник РСФСР», 1972.
• «Владимир Васильевич Лебедев: Каталог выставки» / Вступ. ст. Н. И. Поповой. — Л.: Гос. Рус. Музей, 1972.
• «В. В. Лебедев. Рисунки». Альбом. Вступительная статья В. Пушкарева. Л., 1974
• Глоцер В. «Художник и детская книга. Лебедев, Альтман, Васнецов» // «Искусство книги». 1968—1969. Вып. 8. — М., 1975. С. 126—127.
• «Художники детской книги о себе и своём искусстве: Статьи, рассказы, заметки, выступления» / Сост., запись, коммент. В. Глоцера. — М.: «Книга», 1987.
• Верейский О. «Встречи с В. В. Лебедевым» // Верейский О. «Встречи в пути». — М.: «Искусство», 1988. С. 36-54.
• Курдов В. И. «Памятные дни и годы. Записки художника». — СПб.: «Арсис», 1994. С. 56-67.
• Блинов В. «Русская детская книжка-картинка». — М., 2009. С. 102—113.
• Кудрявцева Л. «Собеседники поэзии и сказки». — М., 2008. С. 23-26, 33-36.
• Траугот В. «Лебедев». // «Experiment/Эксперимент: Журнал русской культуры». № 16: «Шестнадцать пятниц: Вторая волна ленинградского авангарда». В 2 ч. LA (USA), 2010. Ч. 2. С.138-144.
• Шишмарёва Т. В. «…Написала о своих друзьях». Публикация, предисловие и примечания З. Курбатовой. Журнал «Наше наследие», № 90-91. М.: 2009. С. 106—121.

Сайты

• [www.artonline.ru/encyclopedia/340 Лебедев Владимир Васильевич. Биография и творчество художника на Artonline.ru]
• [odub.tomsk.ru/illustr/spisok/leb.php Томская областная детско-юношеская библиотека]
• [www.pustovit.ru/?p=21 «Из истории детской иллюстрированной книги 1920-х годов» В. Петров]
• [archive.1september.ru/art/2001/24/no24_02.htm «Виртуоз рисунка». Н. Козырева]
• [www.staratel.com/pictures/ruspaint/340.htm Лебедев, Владимир Васильевич] в библиотеке «Старатель»
• [s-marshak.ru/illustr/lebedev/lebedev.htm Владимир Васильевич Лебедев на сайте С. Я. Маршака «Недописанная страница»]
• [lebedev-1920.livejournal.com Блог посвящённый творчеству художника Владимира Лебедева]
• [ru.rodovid.org/wk/Запись:699212 Лебедев, Владимир Васильевич] на «Родоводе». Дерево предков и потомков

Отрывок, характеризующий Лебедев, Владимир Васильевич

– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…


В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.
– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d'un desastre publique, et je n'ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu'est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]
– Mais rien, [Да ничего,] – отвечал Пьер, все не поднимая глаз и не изменяя выражения задумчивого лица.
Граф нахмурился.
– Un conseil d'ami, mon cher. Decampez et au plutot, c'est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.

Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.


Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.
В последних числах августа Ростовы получили второе письмо от Николая. Он писал из Воронежской губернии, куда он был послан за лошадьми. Письмо это не успокоило графиню. Зная одного сына вне опасности, она еще сильнее стала тревожиться за Петю.
Несмотря на то, что уже с 20 го числа августа почти все знакомые Ростовых повыехали из Москвы, несмотря на то, что все уговаривали графиню уезжать как можно скорее, она ничего не хотела слышать об отъезде до тех пор, пока не вернется ее сокровище, обожаемый Петя. 28 августа приехал Петя. Болезненно страстная нежность, с которою мать встретила его, не понравилась шестнадцатилетнему офицеру. Несмотря на то, что мать скрыла от него свое намеренье не выпускать его теперь из под своего крылышка, Петя понял ее замыслы и, инстинктивно боясь того, чтобы с матерью не разнежничаться, не обабиться (так он думал сам с собой), он холодно обошелся с ней, избегал ее и во время своего пребывания в Москве исключительно держался общества Наташи, к которой он всегда имел особенную, почти влюбленную братскую нежность.
По обычной беспечности графа, 28 августа ничто еще не было готово для отъезда, и ожидаемые из рязанской и московской деревень подводы для подъема из дома всего имущества пришли только 30 го.
С 28 по 31 августа вся Москва была в хлопотах и движении. Каждый день в Дорогомиловскую заставу ввозили и развозили по Москве тысячи раненых в Бородинском сражении, и тысячи подвод, с жителями и имуществом, выезжали в другие заставы. Несмотря на афишки Растопчина, или независимо от них, или вследствие их, самые противоречащие и странные новости передавались по городу. Кто говорил о том, что не велено никому выезжать; кто, напротив, рассказывал, что подняли все иконы из церквей и что всех высылают насильно; кто говорил, что было еще сраженье после Бородинского, в котором разбиты французы; кто говорил, напротив, что все русское войско уничтожено; кто говорил о московском ополчении, которое пойдет с духовенством впереди на Три Горы; кто потихоньку рассказывал, что Августину не ведено выезжать, что пойманы изменники, что мужики бунтуют и грабят тех, кто выезжает, и т. п., и т. п. Но это только говорили, а в сущности, и те, которые ехали, и те, которые оставались (несмотря на то, что еще не было совета в Филях, на котором решено было оставить Москву), – все чувствовали, хотя и не выказывали этого, что Москва непременно сдана будет и что надо как можно скорее убираться самим и спасать свое имущество. Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться, но до 1 го числа ничто еще не изменялось. Как преступник, которого ведут на казнь, знает, что вот вот он должен погибнуть, но все еще приглядывается вокруг себя и поправляет дурно надетую шапку, так и Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться.
В продолжение этих трех дней, предшествовавших пленению Москвы, все семейство Ростовых находилось в различных житейских хлопотах. Глава семейства, граф Илья Андреич, беспрестанно ездил по городу, собирая со всех сторон ходившие слухи, и дома делал общие поверхностные и торопливые распоряжения о приготовлениях к отъезду.
Графиня следила за уборкой вещей, всем была недовольна и ходила за беспрестанно убегавшим от нее Петей, ревнуя его к Наташе, с которой он проводил все время. Соня одна распоряжалась практической стороной дела: укладываньем вещей. Но Соня была особенно грустна и молчалива все это последнее время. Письмо Nicolas, в котором он упоминал о княжне Марье, вызвало в ее присутствии радостные рассуждения графини о том, как во встрече княжны Марьи с Nicolas она видела промысл божий.
– Я никогда не радовалась тогда, – сказала графиня, – когда Болконский был женихом Наташи, а я всегда желала, и у меня есть предчувствие, что Николинька женится на княжне. И как бы это хорошо было!
Соня чувствовала, что это была правда, что единственная возможность поправления дел Ростовых была женитьба на богатой и что княжна была хорошая партия. Но ей было это очень горько. Несмотря на свое горе или, может быть, именно вследствие своего горя, она на себя взяла все трудные заботы распоряжений об уборке и укладке вещей и целые дни была занята. Граф и графиня обращались к ней, когда им что нибудь нужно было приказывать. Петя и Наташа, напротив, не только не помогали родителям, но большею частью всем в доме надоедали и мешали. И целый день почти слышны были в доме их беготня, крики и беспричинный хохот. Они смеялись и радовались вовсе не оттого, что была причина их смеху; но им на душе было радостно и весело, и потому все, что ни случалось, было для них причиной радости и смеха. Пете было весело оттого, что, уехав из дома мальчиком, он вернулся (как ему говорили все) молодцом мужчиной; весело было оттого, что он дома, оттого, что он из Белой Церкви, где не скоро была надежда попасть в сраженье, попал в Москву, где на днях будут драться; и главное, весело оттого, что Наташа, настроению духа которой он всегда покорялся, была весела. Наташа же была весела потому, что она слишком долго была грустна, и теперь ничто не напоминало ей причину ее грусти, и она была здорова. Еще она была весела потому, что был человек, который ею восхищался (восхищение других была та мазь колес, которая была необходима для того, чтоб ее машина совершенно свободно двигалась), и Петя восхищался ею. Главное же, веселы они были потому, что война была под Москвой, что будут сражаться у заставы, что раздают оружие, что все бегут, уезжают куда то, что вообще происходит что то необычайное, что всегда радостно для человека, в особенности для молодого.


31 го августа, в субботу, в доме Ростовых все казалось перевернутым вверх дном. Все двери были растворены, вся мебель вынесена или переставлена, зеркала, картины сняты. В комнатах стояли сундуки, валялось сено, оберточная бумага и веревки. Мужики и дворовые, выносившие вещи, тяжелыми шагами ходили по паркету. На дворе теснились мужицкие телеги, некоторые уже уложенные верхом и увязанные, некоторые еще пустые.
Голоса и шаги огромной дворни и приехавших с подводами мужиков звучали, перекликиваясь, на дворе и в доме. Граф с утра выехал куда то. Графиня, у которой разболелась голова от суеты и шума, лежала в новой диванной с уксусными повязками на голове. Пети не было дома (он пошел к товарищу, с которым намеревался из ополченцев перейти в действующую армию). Соня присутствовала в зале при укладке хрусталя и фарфора. Наташа сидела в своей разоренной комнате на полу, между разбросанными платьями, лентами, шарфами, и, неподвижно глядя на пол, держала в руках старое бальное платье, то самое (уже старое по моде) платье, в котором она в первый раз была на петербургском бале.
Наташе совестно было ничего не делать в доме, тогда как все были так заняты, и она несколько раз с утра еще пробовала приняться за дело; но душа ее не лежала к этому делу; а она не могла и не умела делать что нибудь не от всей души, не изо всех своих сил. Она постояла над Соней при укладке фарфора, хотела помочь, но тотчас же бросила и пошла к себе укладывать свои вещи. Сначала ее веселило то, что она раздавала свои платья и ленты горничным, но потом, когда остальные все таки надо было укладывать, ей это показалось скучным.
– Дуняша, ты уложишь, голубушка? Да? Да?
И когда Дуняша охотно обещалась ей все сделать, Наташа села на пол, взяла в руки старое бальное платье и задумалась совсем не о том, что бы должно было занимать ее теперь. Из задумчивости, в которой находилась Наташа, вывел ее говор девушек в соседней девичьей и звуки их поспешных шагов из девичьей на заднее крыльцо. Наташа встала и посмотрела в окно. На улице остановился огромный поезд раненых.
Девушки, лакеи, ключница, няня, повар, кучера, форейторы, поваренки стояли у ворот, глядя на раненых.
Наташа, накинув белый носовой платок на волосы и придерживая его обеими руками за кончики, вышла на улицу.
Бывшая ключница, старушка Мавра Кузминишна, отделилась от толпы, стоявшей у ворот, и, подойдя к телеге, на которой была рогожная кибиточка, разговаривала с лежавшим в этой телеге молодым бледным офицером. Наташа подвинулась на несколько шагов и робко остановилась, продолжая придерживать свой платок и слушая то, что говорила ключница.
– Что ж, у вас, значит, никого и нет в Москве? – говорила Мавра Кузминишна. – Вам бы покойнее где на квартире… Вот бы хоть к нам. Господа уезжают.
– Не знаю, позволят ли, – слабым голосом сказал офицер. – Вон начальник… спросите, – и он указал на толстого майора, который возвращался назад по улице по ряду телег.
Наташа испуганными глазами заглянула в лицо раненого офицера и тотчас же пошла навстречу майору.
– Можно раненым у нас в доме остановиться? – спросила она.
Майор с улыбкой приложил руку к козырьку.
– Кого вам угодно, мамзель? – сказал он, суживая глаза и улыбаясь.
Наташа спокойно повторила свой вопрос, и лицо и вся манера ее, несмотря на то, что она продолжала держать свой платок за кончики, были так серьезны, что майор перестал улыбаться и, сначала задумавшись, как бы спрашивая себя, в какой степени это можно, ответил ей утвердительно.
– О, да, отчего ж, можно, – сказал он.
Наташа слегка наклонила голову и быстрыми шагами вернулась к Мавре Кузминишне, стоявшей над офицером и с жалобным участием разговаривавшей с ним.
– Можно, он сказал, можно! – шепотом сказала Наташа.
Офицер в кибиточке завернул во двор Ростовых, и десятки телег с ранеными стали, по приглашениям городских жителей, заворачивать в дворы и подъезжать к подъездам домов Поварской улицы. Наташе, видимо, поправились эти, вне обычных условий жизни, отношения с новыми людьми. Она вместе с Маврой Кузминишной старалась заворотить на свой двор как можно больше раненых.
– Надо все таки папаше доложить, – сказала Мавра Кузминишна.
– Ничего, ничего, разве не все равно! На один день мы в гостиную перейдем. Можно всю нашу половину им отдать.
– Ну, уж вы, барышня, придумаете! Да хоть и в флигеля, в холостую, к нянюшке, и то спросить надо.
– Ну, я спрошу.
Наташа побежала в дом и на цыпочках вошла в полуотворенную дверь диванной, из которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.


M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.
– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.


Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.