Лебедев, Михаил Дмитриевич

Михаил Дмитриевич Лебедев
Дата рождения:	1849(1849)
Место рождения:	с. Новопокровское Гжатский уезд Смоленская губерния
Гражданство:	Российская империя Российская империя
Партия:	Конституционно-демократическая партия
Род деятельности:	врач, депутат Государственной думы Российской империи I созывов
Автограф

Михаил Дмитриевич Лебедев, (1849 — не раньше 1916), московский врач, депутат I Государственной Думы от Смоленской губернии.

Биография

Родился в семье священника села Новопокровское Гжатского уезда Смоленской губернии Дмитрия Николаевича Лебедева и Татьяны Александровны Заболотской. Русский, православного вероисповедания. Окончил духовную семинарию, а затем медицинский факультет Московского университета. Имел степень доктора медицины. Работал ординатором при университетской клинике, позднее врачом городских больниц в Москве, одновременно занимался частной практикой.

В 1890 году приобрёл земельный ценз и был выбран гласным Гжатского уездного земского собрания, а в 1894 г. — гласным губернского земства, в 1898 г. избран председателем ревизионной комиссии. В 1896 году получает чин коллежского советника, вслед затем — статского советника М. Д. Лебедев в 1899, 1900, 1902 и 1904 годах — губернский гласный от Гжатского уезда в Губернском Земском Собрании. В эти же годы — член от земства в уездном училищном совете Гжатского уезда Смоленской губернии. Член попечительского совета женской Александровской прогимназии Гжатского уезда (1899, 1900) и Почетный Мировой судья уездного съезда Гжатского уезда (1904). В 1904 г., в виде протеста против действий председателя собрания князя В. М. Урусова, отказался от участия в ревизионной и редакционной комиссиях и вместе с большинством прогрессивных гласных покинул собрание.

С 1894 гласный Московского губернского земского собрания. С 1904 председатель ревизионной комиссии Московского губернского земского собрания. С 1905 гласный Московской городской думы. Землевладелец Гжатского уезда, приобрёл имение Звездуново.

Член Конституционно-демократической партии. 14 апреля 1906 избран в Первую Государственную Думу от общего состава выборщиков Смоленского губернского избирательного собрания. Входил в Конституционно-демократическую фракцию. Подписал законопроекты: «42-х» по аграрному вопросу, «О гражданском равенстве», «Об изменении статей 55-57 Учреждения Государственной Думы».

10 июля 1906 года в г. Выборге подписал «Выборгское воззвание» и осужден по ст.129, ч.1, п. п.51 и 3 Уголовного Уложения, приговорен к 3 месяцам тюрьмы и лишен избирательных прав. Так уже осенью 1906 года, то есть задолго до фактического приговора, М. Д. Лебедев вместе с С. А. Муромцевым и М. Г. Комиссаровым за подписание Выборгского воззвания был устранён из числа гласных Московской Городской Думы. Срок заключения отбывал в Таганской тюрьме.

Дальнейшая судьба неизвестна.

Семья

• Сын — Платон Михайлович Керженцев (Лебедев), (1881—1940), профессиональный революционер, член РСДР(б) с 1904 года, советский партийный и государственный деятель.

Литература

• [www.tez-rus.net/ViewGood30940.html Государственная дума Российской империи: 1906—1917. Б. Ю. Иванов, А. А. Комзолова, И. С. Ряховская. Москва. РОССПЭН. 2008.]
• [dlib.rsl.ru/viewer/01003750528#?page=360 Боиович М. М. Члены Государственной думы (Портреты и биографии). Первый созыв. М, 1906] С. 326.
• Российский государственный исторический архив. Фонд 1278. Опись 1 (1-й созыв). Дело 61. Лист 13; Фонд 1327. Опись 1. 1905 год. Дело 141. Лист 102.

Отрывок, характеризующий Лебедев, Михаил Дмитриевич

– Вот не ждал, очень рад, – сказал князь Андрей. Пьер ничего не говорил; он удивленно, не спуская глаз, смотрел на своего друга. Его поразила происшедшая перемена в князе Андрее. Слова были ласковы, улыбка была на губах и лице князя Андрея, но взгляд был потухший, мертвый, которому, несмотря на видимое желание, князь Андрей не мог придать радостного и веселого блеска. Не то, что похудел, побледнел, возмужал его друг; но взгляд этот и морщинка на лбу, выражавшие долгое сосредоточение на чем то одном, поражали и отчуждали Пьера, пока он не привык к ним.
При свидании после долгой разлуки, как это всегда бывает, разговор долго не мог остановиться; они спрашивали и отвечали коротко о таких вещах, о которых они сами знали, что надо было говорить долго. Наконец разговор стал понемногу останавливаться на прежде отрывочно сказанном, на вопросах о прошедшей жизни, о планах на будущее, о путешествии Пьера, о его занятиях, о войне и т. д. Та сосредоточенность и убитость, которую заметил Пьер во взгляде князя Андрея, теперь выражалась еще сильнее в улыбке, с которою он слушал Пьера, в особенности тогда, когда Пьер говорил с одушевлением радости о прошедшем или будущем. Как будто князь Андрей и желал бы, но не мог принимать участия в том, что он говорил. Пьер начинал чувствовать, что перед князем Андреем восторженность, мечты, надежды на счастие и на добро не приличны. Ему совестно было высказывать все свои новые, масонские мысли, в особенности подновленные и возбужденные в нем его последним путешествием. Он сдерживал себя, боялся быть наивным; вместе с тем ему неудержимо хотелось поскорей показать своему другу, что он был теперь совсем другой, лучший Пьер, чем тот, который был в Петербурге.
– Я не могу вам сказать, как много я пережил за это время. Я сам бы не узнал себя.
– Да, много, много мы изменились с тех пор, – сказал князь Андрей.
– Ну а вы? – спрашивал Пьер, – какие ваши планы?
– Планы? – иронически повторил князь Андрей. – Мои планы? – повторил он, как бы удивляясь значению такого слова. – Да вот видишь, строюсь, хочу к будущему году переехать совсем…
Пьер молча, пристально вглядывался в состаревшееся лицо (князя) Андрея.
– Нет, я спрашиваю, – сказал Пьер, – но князь Андрей перебил его:
– Да что про меня говорить…. расскажи же, расскажи про свое путешествие, про всё, что ты там наделал в своих именьях?
Пьер стал рассказывать о том, что он сделал в своих имениях, стараясь как можно более скрыть свое участие в улучшениях, сделанных им. Князь Андрей несколько раз подсказывал Пьеру вперед то, что он рассказывал, как будто всё то, что сделал Пьер, была давно известная история, и слушал не только не с интересом, но даже как будто стыдясь за то, что рассказывал Пьер.
Пьеру стало неловко и даже тяжело в обществе своего друга. Он замолчал.
– А вот что, душа моя, – сказал князь Андрей, которому очевидно было тоже тяжело и стеснительно с гостем, – я здесь на биваках, и приехал только посмотреть. Я нынче еду опять к сестре. Я тебя познакомлю с ними. Да ты, кажется, знаком, – сказал он, очевидно занимая гостя, с которым он не чувствовал теперь ничего общего. – Мы поедем после обеда. А теперь хочешь посмотреть мою усадьбу? – Они вышли и проходили до обеда, разговаривая о политических новостях и общих знакомых, как люди мало близкие друг к другу. С некоторым оживлением и интересом князь Андрей говорил только об устраиваемой им новой усадьбе и постройке, но и тут в середине разговора, на подмостках, когда князь Андрей описывал Пьеру будущее расположение дома, он вдруг остановился. – Впрочем тут нет ничего интересного, пойдем обедать и поедем. – За обедом зашел разговор о женитьбе Пьера.
– Я очень удивился, когда услышал об этом, – сказал князь Андрей.
Пьер покраснел так же, как он краснел всегда при этом, и торопливо сказал:
– Я вам расскажу когда нибудь, как это всё случилось. Но вы знаете, что всё это кончено и навсегда.
– Навсегда? – сказал князь Андрей. – Навсегда ничего не бывает.
– Но вы знаете, как это всё кончилось? Слышали про дуэль?
– Да, ты прошел и через это.
– Одно, за что я благодарю Бога, это за то, что я не убил этого человека, – сказал Пьер.
– Отчего же? – сказал князь Андрей. – Убить злую собаку даже очень хорошо.
– Нет, убить человека не хорошо, несправедливо…
– Отчего же несправедливо? – повторил князь Андрей; то, что справедливо и несправедливо – не дано судить людям. Люди вечно заблуждались и будут заблуждаться, и ни в чем больше, как в том, что они считают справедливым и несправедливым.
– Несправедливо то, что есть зло для другого человека, – сказал Пьер, с удовольствием чувствуя, что в первый раз со времени его приезда князь Андрей оживлялся и начинал говорить и хотел высказать всё то, что сделало его таким, каким он был теперь.
– А кто тебе сказал, что такое зло для другого человека? – спросил он.