Лебедев, Николай Афанасьевич (полный кавалер ордена Славы)

Николай Афанасьевич Лебедев
Место рождения	деревня Атяевка, Кромский район, Орловская область, РСФСР, СССР
Место смерти	Гомель, Белоруссия
Принадлежность	СССР СССР→ Белоруссия Белоруссия
Годы службы	1943—1946
Звание	старшина
Часть	176-я отдельная разведывательная рота (137-я стрелковая дивизия, 48-я армия, 1-й Белорусский фронт, затем 2-й Белорусский фронт)
Сражения/войны	Великая Отечественная война
Награды и премии	медали
В отставке	учитель истории, директор СШ № 44 г. Гомеля

Никола́й Афана́сьевич Ле́бедев (16 мая 1924, деревня Атяевка, Кромский район, Орловская область — 24 марта 2002, Гомель, Белоруссия) — участник Великой Отечественной войны, полный кавалер ордена Славы, почётный гражданин г. Гомеля.

Биография

Лебедев Николай Афанасьевич родился 16 мая 1924 года в русской крестьянской семье, в деревне Атяевка Орловской области. Был мобилизован в Красную Армию в 1943 году. Участвовал в боях Великой Отечественной войны в составе 176-й отдельной разведывательной роты (137-я стрелковая дивизия, 48-я армия, 1-й Белорусский фронт, затем 2-й Белорусский фронт) сперва в звании сержанта, затем — старшины. Войну окончил в должности командира отделения. Был демобилизован в 1946 году.

После войны, в 1950 году окончил Курский педагогический институт и был направлен в БССР на работу сельским учителем истории. Работал деревне Тереховка Добрушского района Гомельской области, затем долгое время директором средней школы № 44 г. Гомеля.

Умер 24 марта 2002 года, похоронен в г. Гомеле.

Военные подвиги и награды

Первый орден Славы 3-й степени (№ 90884) стрелок 176-й отдельной разведывательной роты сержант Лебедев Н. А. получил 13 августа 1944 года (приказ по 137-й стрелковой дивизии № 155) за события предыдущего дня, когда он в составе группы разведчиков проник в тыл врага в 20—25 км севернее города Барановичи, ворвался во вражескую траншею и раненый, захватил в плен трёх солдат противника.

Спустя два месяца 24 октября 1944 года, находясь в составе 2-го Белорусского фронта на территории Польши, группа разведчиков вместе с Николаем Лебедевым в 50 километрах севернее Варшавы под огнём врага уничтожила пулемётный расчёт фашистов и захватила в плен несколько вражеских солдат. За этот подвиг приказом командующего 48-й армии № 608 от 16 ноября 1944 года сержант Лебедев Николай Афанасьевич награждён орденом Славы 2-й степени (№ 8771).

В конце января 1945 года, будучи командиром отделения в составе 176-й отдельной разведывательной роты (137-я стрелковая дивизия, 48-я армия, 1-й Белорусский фронт), старшина Николай Лебедев с группой разведчиков при выполнении боевой задачи у населённого пункта Клайн-Раутенберг (65 километров юго-западнее города Кёнигсберг) уничтожил двоих немцев, четверых взял в плен. На следующий день группа устроила засаду и взяла в плен немецкого полковника, а также уничтожила штабную машину с тремя немецкими офицерами.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 24 марта 1945 года за мужество, отвагу и героизм, проявленные в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками, Лебедев Николай Афанасьевич награждён орденом Славы 1-й степени (№ 1414).

Всего за период с октября 1943 по январь 1945 года группа Лебедева взяла 64 «языка», при этом командир группы Николай Афанасьевич Лебедев был ранен шесть раз.

Деятельность и награды в послевоенное время

После войны Николай Афанасьевич стал учителем истории и практически до последних дней проработал в сфере образования, став первым директором средней школы № 44 г. Гомеля. За свой труд он был удостоен звания «Заслуженный учитель Белорусской ССР» и «Отличник просвещения СССР», а в 1978 году награждён орденом Ленина.

12 марта 1988 года удостоен звания Почётного гражданина города Гомеля.

Указом Президента Республики Беларусь от 15 апреля 1999 г. № 217 был награждён орденом «За службу Родине» III степени.

В конце 2002 года решением Гомельского городского исполнительного комитета средней школе № 44 г. Гомеля было присвоено имя её первого директора — Николая Афанасьевича Лебедева.

См. также

• Орден Славы
• Список полных кавалеров ордена Славы

Литература

1. Киселёв В.П. [www.soldat.ru/files/f/00000230.doc Однополчане]. — Н. Новгород: «Нижполиграф», 2005. — ISBN 5-7628-0353-8.
2. Беляев И.Н., Сысоев А.Н. Хроника солдатской славы. — Минск, 1970.

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=9250 Лебедев, Николай Афанасьевич (полный кавалер ордена Славы)]. Сайт «Герои Страны».

Отрывок, характеризующий Лебедев, Николай Афанасьевич (полный кавалер ордена Славы)

Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.