Лебедев-Ласточкин, Павел Сергеевич

В Википедии есть статьи о других людях с фамилиями: Лебедев и Ласточкин

Павел Сергеевич Лебедев-Ласточкин — российский купец из Якутска, один из основателей пушного промысла на Дальнем Востоке и первых русских поселений в Америке.

Биография

Московский купец И. Г. Савельев, коронный поверенный по питейным сборам, в 1773 году открыл в Иркутске стекольную фабрику, а вместе со своим сыном поручиком И. И. Савельевым владел чугуноплавильным и железоделательным производством. Занимаясь питейными откупами, Савельевы принимали участие и в промысловых экспедициях.

Лебедев-Ласточкин, будучи приказчиком И. Г. Савельева, исполнял поручения хозяина в Охотске и на Камчатке. Видя, какие доходы приносит морской промысел, он решил сам принять участие в выгодном деле. Так как своих денег на покупку и снаряжение судна у него на хватало, он договорился с премьер-майором и главным командиром Камчатки Магнусом Бемом об отправлении разведывательной экспедиции к Курильским островам и к берегам Японии. Поддержку ему оказал рыльский купец Г. И. Шелихов, в экспедиции принял участие сибирский дворянин И. М. Антипин, знавший японский язык. В районе острова Уруп тайфун уничтожил судно «Николай», но люди остались целы; спасательная экспедиция на судне «Наталия» также завершилась гибелью судна и добытой пушнины. Отчаянное финансовое положение вынудило Лебедева-Ласточкина одолжить деньги у И. Г. Савельева. Впоследствии дело дошло до третейского суда, но Лебедев-Ласточкин доплатил часть денег Савельеву, и спор был решён.

Затем Лебедев-Ласточкин отправился в Санкт-Петербург, где представил А. А. Вяземскому отчёты о плавании, получившие затем одобрение Екатерины II. Таким образом, несмотря на гибель судов, экспедиция сыграла важную роль в выяснении возможности установления торговых отношений с Японией: отчёты Антипина и Лебедева-Ласточкина помогли русскому правительству отправить в начале 1790-х годов специальную экспедицию во главе с Адамом Лаксманом. 18 апреля 1779 года вышел указ о награждении Лебедева-Ласточкина золотой медалью с надписью «За полезные обществу труды».

Тем временем после поступления от Ф. Н. Клички (генерал-майор, губернатор Иркутска в 1778—1783) рапорта и приложенного к нему экстракта из жалоб купцов Правительствующий Сенат начал разбирательство поступков бригадира Ф. Г. Немцова, бывшего до 1778 года иркутским губернатором. В ответ на жалобу Клички, обвинявшего Немцова в получении крупной взятки, тот изложил Сенату некоторые подробности экспедиции на Курильские острова, которые выставляли Лебедева-Ласточкина в неприглядном свете. Из объяснительной записки Немцова стало ясно, что якутский купец строил всяческие препятствия для участия Антипина в жкспедиции. Была дана информация о притеснениях местного населения промышленниками компании, но самым серьёзным обвинением было то, что

П. С. Лебедев-Ласточкин в противность законов, определённых казённой стороны в вояж людей без ведома его, Бема, задолжал разным товаром на немалую сумму с тем, чтобы они были в промысле зверей на полупаях и имели старание не о казённой, но о его собственной пользе. По таковым поступкам получено в казну ясака только 34, а в компанию добытых и выменянных до 80 бобров.

В дальнейшем генерал-поручик И. В. Якоби, также ставший впоследствии генерал-губернатором Иркутской и Колыванской губернии, полностью подтвердил показания Немцова.

С начала 1780-х годов П. С. Лебедев-Ласточкин начинает организовывать сложные финансовые комбинации для отправления всё новых и новых промысловых экспедиций. За счёт займов и последующей продажи своих долгов он, оставаясь постоянным должником многих купцов, стал весьма преуспевающим купцом, объявившим свой капитал по 1-й купеческой гильдии. Люди его компании организовывали промысловые поселения на Аляске, скупая у индейцев и эскимосов меха наземных животных.

Снаряженный им галиот «Св. Георгий» (Коновалов) прибыл в 1791 году в залив Кука, а его экипаж основал Николаевский редут. В 1792 году «лебедевцы» основали поселение на берегах озера Илиамна и снарядили экспедицию Василия Иванова к берегам реки Юкон.

В связи с возрастанием риска дальних плаваний, высокими затратами и временным закрытием пушного рынка в Кяхте, через который добытая на Дальнем Востоке пушнина продавалась в Китай, многие пионеры пушного промысла прекратили свою деятельность и вернулись на родину, и к 1795 году осталось лишь три компании: Киселёва, Шелихова, и Лебедева-Ласточкина. Районы промысла были поделены: Киселёвы предпочитали гряду Алеутских островов, Лебедев-Ласточкин — Чугацкую губу, Голиков и Шелихов объявили «своей территорией» остров Кадьяк, но действовали и в других районах.

В конце 1790-х годов началось слияние компаний Голикова, Шелихова и Мыльникова, что в итоге привело к созданию Российско-американской компании. Киселёв и Лебедев-Ласточкин пытались открыто противодействовать этому процессу, но это не могло повлиять на ход событий, так как создание компании было поддержано на государственном уровне. Последние значительные партии промышленных людей компании Лебедева-Ласточкина были вынуждены выехать из русских поселений в Америке в 1797—1798 годах. Компания Лебедева-Ласточкина к 1798 году потерпела фиаско в Америке, не выдержав конкуренции с шелиховцами, из-за отсутствия хорошего снабжения с метрополией в Сибири и восстания индейцев атна.

Источники

• А. Ю. Петров «Образование Российско-Американской компании» — Москва: «Наука», 2000. ISBN 5-02-010181-8
• А. А. Кошкин «Россия и Япония. Узлы противоречий» — Москва: «Вече», 2010. ISBN 978-5-9533-4707-5

Отрывок, характеризующий Лебедев-Ласточкин, Павел Сергеевич

Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.
– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и глядя на нее полными слез глазами.
Лицо Наташи вздрогнуло. Она нахмурилась и на мгновенье опустила глаза. С минуту она колебалась: говорить или не говорить?
– Да, это было счастье, – сказала она тихим грудным голосом, – для меня наверное это было счастье. – Она помолчала. – И он… он… он говорил, что он желал этого, в ту минуту, как я пришла к нему… – Голос Наташи оборвался. Она покраснела, сжала руки на коленах и вдруг, видимо сделав усилие над собой, подняла голову и быстро начала говорить:
– Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. Я не смела спросить про него. И вдруг Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего не думала, не могла представить себе, в каком он положении; мне только надо было видеть его, быть с ним, – говорила она, дрожа и задыхаясь. И, не давая перебивать себя, она рассказала то, чего она еще никогда, никому не рассказывала: все то, что она пережила в те три недели их путешествия и жизни в Ярославль.
Пьер слушал ее с раскрытым ртом и не спуская с нее своих глаз, полных слезами. Слушая ее, он не думал ни о князе Андрее, ни о смерти, ни о том, что она рассказывала. Он слушал ее и только жалел ее за то страдание, которое она испытывала теперь, рассказывая.
Княжна, сморщившись от желания удержать слезы, сидела подле Наташи и слушала в первый раз историю этих последних дней любви своего брата с Наташей.
Этот мучительный и радостный рассказ, видимо, был необходим для Наташи.
Она говорила, перемешивая ничтожнейшие подробности с задушевнейшими тайнами, и, казалось, никогда не могла кончить. Несколько раз она повторяла то же самое.
За дверью послышался голос Десаля, спрашивавшего, можно ли Николушке войти проститься.
– Да вот и все, все… – сказала Наташа. Она быстро встала, в то время как входил Николушка, и почти побежала к двери, стукнулась головой о дверь, прикрытую портьерой, и с стоном не то боли, не то печали вырвалась из комнаты.
Пьер смотрел на дверь, в которую она вышла, и не понимал, отчего он вдруг один остался во всем мире.
Княжна Марья вызвала его из рассеянности, обратив его внимание на племянника, который вошел в комнату.
Лицо Николушки, похожее на отца, в минуту душевного размягчения, в котором Пьер теперь находился, так на него подействовало, что он, поцеловав Николушку, поспешно встал и, достав платок, отошел к окну. Он хотел проститься с княжной Марьей, но она удержала его.
– Нет, мы с Наташей не спим иногда до третьего часа; пожалуйста, посидите. Я велю дать ужинать. Подите вниз; мы сейчас придем.
Прежде чем Пьер вышел, княжна сказала ему:
– Это в первый раз она так говорила о нем.


Пьера провели в освещенную большую столовую; через несколько минут послышались шаги, и княжна с Наташей вошли в комнату. Наташа была спокойна, хотя строгое, без улыбки, выражение теперь опять установилось на ее лице. Княжна Марья, Наташа и Пьер одинаково испытывали то чувство неловкости, которое следует обыкновенно за оконченным серьезным и задушевным разговором. Продолжать прежний разговор невозможно; говорить о пустяках – совестно, а молчать неприятно, потому что хочется говорить, а этим молчанием как будто притворяешься. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и пододвинули стулья. Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на то же: у обеих в глазах светилось довольство жизнью и признание того, что, кроме горя, есть и радости.
– Вы пьете водку, граф? – сказала княжна Марья, и эти слова вдруг разогнали тени прошедшего.
– Расскажите же про себя, – сказала княжна Марья. – Про вас рассказывают такие невероятные чудеса.
– Да, – с своей, теперь привычной, улыбкой кроткой насмешки отвечал Пьер. – Мне самому даже рассказывают про такие чудеса, каких я и во сне не видел. Марья Абрамовна приглашала меня к себе и все рассказывала мне, что со мной случилось, или должно было случиться. Степан Степаныч тоже научил меня, как мне надо рассказывать. Вообще я заметил, что быть интересным человеком очень покойно (я теперь интересный человек); меня зовут и мне рассказывают.
Наташа улыбнулась и хотела что то сказать.
– Нам рассказывали, – перебила ее княжна Марья, – что вы в Москве потеряли два миллиона. Правда это?
– А я стал втрое богаче, – сказал Пьер. Пьер, несмотря на то, что долги жены и необходимость построек изменили его дела, продолжал рассказывать, что он стал втрое богаче.
– Что я выиграл несомненно, – сказал он, – так это свободу… – начал он было серьезно; но раздумал продолжать, заметив, что это был слишком эгоистический предмет разговора.
– А вы строитесь?
– Да, Савельич велит.
– Скажите, вы не знали еще о кончине графини, когда остались в Москве? – сказала княжна Марья и тотчас же покраснела, заметив, что, делая этот вопрос вслед за его словами о том, что он свободен, она приписывает его словам такое значение, которого они, может быть, не имели.
– Нет, – отвечал Пьер, не найдя, очевидно, неловким то толкование, которое дала княжна Марья его упоминанию о своей свободе. – Я узнал это в Орле, и вы не можете себе представить, как меня это поразило. Мы не были примерные супруги, – сказал он быстро, взглянув на Наташу и заметив в лице ее любопытство о том, как он отзовется о своей жене. – Но смерть эта меня страшно поразила. Когда два человека ссорятся – всегда оба виноваты. И своя вина делается вдруг страшно тяжела перед человеком, которого уже нет больше. И потом такая смерть… без друзей, без утешения. Мне очень, очень жаль еe, – кончил он и с удовольствием заметил радостное одобрение на лице Наташи.