Лебрен, Шарль-Франсуа

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Лебрен, Шарль Франсуа»)
Перейти к: навигация, поиск
Шарль Франсуа Лебрен
фр. Charles-François Lebrun<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

герцог Пьяченцкий
1808—1824
Предшественник: титул учреждён
Преемник: Лебрен, Анн Шарль
архиказначей, принц Империи
 
Рождение: 19 марта 1739(1739-03-19)
La Bouchelière, Saint-Sauveur-Lendelin
Смерть: 14 июня 1824(1824-06-14) (85 лет)
Sainte-Mesme
Место погребения: кладбище Пер-Лашез (секция 5)
 
Награды:

Шарль Франсуа Лебрен (1739—1824) — французский политический деятель.

Был секретарем канцлера Мопу, вместе с которым подвергся опале при восшествии на престол Людовика XVI.

Был членом учредительного собрания; во время террора содержался в тюрьме, во время директории был членом совета старейшин, после 18 брюмера — третьим консулом.

С 1805 до 1806 контролировал присоединение Лигурии к французской империи. Хотя он неодобрительно относился к Наполеоновской аристократии, в 1808 г. принял титул герцога Пьяченцкого. Назначенный генерал-губернатором Голландии, правил мудро и умеренно, и был прозван «le bon Stadhouder».

После первого отречения Наполеона, Людовик XVIII сделал его пэром Франции. В течение Ста Дней, Лебрен принял должность великого магистра Парижского Университета и поэтому был лишен титула пэра после возвращения Бурбонов в 1815 г. Он пробыл три года в изгнании, затем (в 1819 г.) был восстановлен в звании пэра.

Перевёл «Илиаду», «Одиссею» и «Освобожденный Иерусалим». Его «Memoires» были изданы посмертно в 1829 г. Сын — Анн Шарль Лебрен (1775—1859) — генерал, участник Наполеоновских войн.

Напишите отзыв о статье "Лебрен, Шарль-Франсуа"



Ссылки

Отрывок, характеризующий Лебрен, Шарль-Франсуа

– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.