Левальд, Иоганн фон

Иоганн фон Левальд
нем. Johann von Lehwaldt
Дата рождения	24 июня 1685(1685-06-24)
Место рождения	Легитен, Восточная Пруссия
Дата смерти	16 ноября 1768(1768-11-16) (83 года)
Место смерти	Кёнигсберг
Принадлежность	Пруссия Пруссия
Род войск	пехота
Годы службы	1699—1768
Звание	Генерал-фельдмаршал
Командовал	генерал-губернатор Восточной Пруссии (1748—1758, 1762—1768), губернатор Берлина (1758—1763)
Сражения/войны	Война за испанское наследство: Гохштедт Первая Силезская война Вторая Силезская война: Гогенфридберг, Соор, Хеннерсдорф Семилетняя война: Гросс-Егерсдорф, Штральзунд, Берлин
Награды и премии

Иога́нн фон Ле́вальд (нем. Johann von Lehwaldt, также Lehwald, Lewald; 24 июня 1685, Легитен, недалеко от Лабиау, Восточная Пруссия — 16 ноября 1768,Кёнигсберг) — прусский военный деятель, генерал-фельдмаршал (22 января 1751), в Семилетнюю войну сражавшийся против русских при Гросс-Егерсдорфе.

Биография

Семья принадлежала к поместному дворянству Восточной Пруссии, мать Левальда происходила из известного рода баронов фон дер Тренк. Военную карьеру начал в 1699 году, вступив в полк «Белой гренадёрской гвардии». Участник Войны за испанское наследство, боевое крещение при осаде Венло в 1702 году, участвовал в битве при Хёхштедте и осаде Хагенау.

Позднее служил в Бартенштайне, Фридланде, был комендантом Пилау, Мемеля, Кёнигсберга. В 1742 году награждён орденом Pour le Mérite, 4 февраля 1744 года — орденом Чёрного орла.

Во время Войны за австрийское наследство генерал-лейтенант Левальд одержал 14 февраля 1745 года победу над австрийскими войсками под командованием графа Валлиса у Хабельшверта (ныне — Быстшица-Клодзка в Польше), 4 июня 1745 года участвовал в сражение при Хохенфридберге, где командовал левым крылом (бригада на левом фланге первой линии) прусской пехоты, отличился в сражении при Сооре (30 сентября 1745 года), командовал правым крылом пехоты в битве при Кессельсдорфе, где его войска захватили 20 пушек, 4 мортиры, знамя и другие трофеи.

В 1748 году был назначен Военным губернатором (генерал-губернатором) Восточной Пруссии.

Во время Семилетней войны 72-летний Левальд командует корпусом, прикрывающим Восточную Пруссию. Успешно оттеснил 12-тысячный шведский корпус, пытавшийся наступать на Штеттин из Штральзунда, захватил шведские магазины. 17 (30) августа 1757 года корпус Левальда атаковал вторгшиеся в пределы Восточной Пруссии русскую армию у в результате сражения у деревни Гросс-Егерсдорф потерпел поражение. Тем не менее, проигрыш сражения не привел к казалось бы неминуемому поражению прусских войск в Померании и Восточной Пруссии, так как главнокомандующий русской армией генерал-фельдмаршал С. Ф. Апраксин неожиданно отступил из Восточной Пруссии, так и не воспользовавшись плодами одержанной победы. В дальнейшем Левальд успешно действовал против шведов.

В 1758 году Фридрих назначает Левальда генерал-губернатором Берлина, на пост, не связанный с особой ответственностью и обязанностями, желая предоставить старому заслуженному воину своего рода синекуру. Для жителей города это назначение оборачивается большой удачей в 1760 году. 3 октября 1760 года русские войска под командованием генерала Тотлебена штурмуют Берлин. Военный комендант Берлина, генерал Рохов, осрамившийся за три года до этого при налёте австрийского генерала Хадика, предлагает и теперь сдать город. 75-летний Левальд совместно с генералом Зейдлицем организуют оборону Берлина и, невзирая на малочисленность защитников, успешно отражают штурм Тотлебена.

В 1762 году, после начала вывода русских войск с территории Восточной Пруссии, Левальд вновь стал губернатором этой провинции и оставался им до смерти в 1768 году. Похоронен на церковном кладбище Кирхи Юдиттен

Ссылки

• [syw-cwg.narod.ru/bgr_lhw.html Биография Иоганна фон Левальда (1685—1768)]

Отрывок, характеризующий Левальд, Иоганн фон

После возвращения Алпатыча из Смоленска старый князь как бы вдруг опомнился от сна. Он велел собрать из деревень ополченцев, вооружить их и написал главнокомандующему письмо, в котором извещал его о принятом им намерении оставаться в Лысых Горах до последней крайности, защищаться, предоставляя на его усмотрение принять или не принять меры для защиты Лысых Гор, в которых будет взят в плен или убит один из старейших русских генералов, и объявил домашним, что он остается в Лысых Горах.
Но, оставаясь сам в Лысых Горах, князь распорядился об отправке княжны и Десаля с маленьким князем в Богучарово и оттуда в Москву. Княжна Марья, испуганная лихорадочной, бессонной деятельностью отца, заменившей его прежнюю опущенность, не могла решиться оставить его одного и в первый раз в жизни позволила себе не повиноваться ему. Она отказалась ехать, и на нее обрушилась страшная гроза гнева князя. Он напомнил ей все, в чем он был несправедлив против нее. Стараясь обвинить ее, он сказал ей, что она измучила его, что она поссорила его с сыном, имела против него гадкие подозрения, что она задачей своей жизни поставила отравлять его жизнь, и выгнал ее из своего кабинета, сказав ей, что, ежели она не уедет, ему все равно. Он сказал, что знать не хочет о ее существовании, но вперед предупреждает ее, чтобы она не смела попадаться ему на глаза. То, что он, вопреки опасений княжны Марьи, не велел насильно увезти ее, а только не приказал ей показываться на глаза, обрадовало княжну Марью. Она знала, что это доказывало то, что в самой тайне души своей он был рад, что она оставалась дома и не уехала.
На другой день после отъезда Николушки старый князь утром оделся в полный мундир и собрался ехать главнокомандующему. Коляска уже была подана. Княжна Марья видела, как он, в мундире и всех орденах, вышел из дома и пошел в сад сделать смотр вооруженным мужикам и дворовым. Княжна Марья свдела у окна, прислушивалась к его голосу, раздававшемуся из сада. Вдруг из аллеи выбежало несколько людей с испуганными лицами.
Княжна Марья выбежала на крыльцо, на цветочную дорожку и в аллею. Навстречу ей подвигалась большая толпа ополченцев и дворовых, и в середине этой толпы несколько людей под руки волокли маленького старичка в мундире и орденах. Княжна Марья подбежала к нему и, в игре мелкими кругами падавшего света, сквозь тень липовой аллеи, не могла дать себе отчета в том, какая перемена произошла в его лице. Одно, что она увидала, было то, что прежнее строгое и решительное выражение его лица заменилось выражением робости и покорности. Увидав дочь, он зашевелил бессильными губами и захрипел. Нельзя было понять, чего он хотел. Его подняли на руки, отнесли в кабинет и положили на тот диван, которого он так боялся последнее время.
Привезенный доктор в ту же ночь пустил кровь и объявил, что у князя удар правой стороны.
В Лысых Горах оставаться становилось более и более опасным, и на другой день после удара князя, повезли в Богучарово. Доктор поехал с ними.
Когда они приехали в Богучарово, Десаль с маленьким князем уже уехали в Москву.
Все в том же положении, не хуже и не лучше, разбитый параличом, старый князь три недели лежал в Богучарове в новом, построенном князем Андреем, доме. Старый князь был в беспамятстве; он лежал, как изуродованный труп. Он не переставая бормотал что то, дергаясь бровями и губами, и нельзя было знать, понимал он или нет то, что его окружало. Одно можно было знать наверное – это то, что он страдал и, чувствовал потребность еще выразить что то. Но что это было, никто не мог понять; был ли это какой нибудь каприз больного и полусумасшедшего, относилось ли это до общего хода дел, или относилось это до семейных обстоятельств?
Доктор говорил, что выражаемое им беспокойство ничего не значило, что оно имело физические причины; но княжна Марья думала (и то, что ее присутствие всегда усиливало его беспокойство, подтверждало ее предположение), думала, что он что то хотел сказать ей. Он, очевидно, страдал и физически и нравственно.
Надежды на исцеление не было. Везти его было нельзя. И что бы было, ежели бы он умер дорогой? «Не лучше ли бы было конец, совсем конец! – иногда думала княжна Марья. Она день и ночь, почти без сна, следила за ним, и, страшно сказать, она часто следила за ним не с надеждой найти призкаки облегчения, но следила, часто желая найти признаки приближения к концу.
Как ни странно было княжне сознавать в себе это чувство, но оно было в ней. И что было еще ужаснее для княжны Марьи, это было то, что со времени болезни ее отца (даже едва ли не раньше, не тогда ли уж, когда она, ожидая чего то, осталась с ним) в ней проснулись все заснувшие в ней, забытые личные желания и надежды. То, что годами не приходило ей в голову – мысли о свободной жизни без вечного страха отца, даже мысли о возможности любви и семейного счастия, как искушения дьявола, беспрестанно носились в ее воображении. Как ни отстраняла она от себя, беспрестанно ей приходили в голову вопросы о том, как она теперь, после того, устроит свою жизнь. Это были искушения дьявола, и княжна Марья знала это. Она знала, что единственное орудие против него была молитва, и она пыталась молиться. Она становилась в положение молитвы, смотрела на образа, читала слова молитвы, но не могла молиться. Она чувствовала, что теперь ее охватил другой мир – житейской, трудной и свободной деятельности, совершенно противоположный тому нравственному миру, в который она была заключена прежде и в котором лучшее утешение была молитва. Она не могла молиться и не могла плакать, и житейская забота охватила ее.