Левальд, Фанни

Фанни Левальд

Портрет Фанни Левальд

Фанни Левальд, урожд. Финни Маркус (нем. Fanny Lewald, род. 24 марта 1811 г. Кёнигсберг, ныне Калининград — ум. 5 августа 1889 г. Дрезден) — немецкая писательница и феминистка.

Вместе с Луизой Бюхнер и Луизой Отто-Петерс, считается одной из зачинателей женского движения в XIX веке.

Жизнь и творчество

Родилась в еврейской семье, была старшей из девяти детей торговца Давида Маркуса и его жены Ципоры. В 1831 году Давид поменял для себя и всей семьи фамилию «Маркус» на «Левальд». В 1826 году оба его сына и Фанни принимают лютеранство — в целях улучшения своего социального положения. Хотя семья и не была религиозной, девушка, ещё будучи ребёнком — особенно во время беспорядков 1819 года — почувствовала антисемитское отношение к себе. Вскоре после перехода в христианство она считала, что сделала ошибку, так как некоторые положения лютеранства воспринимала критически.

Образование получила в частной школе, обучение в университете в те времена для женщин не предусматривалось. Изучала также музыку, во время болезни матери вела домашнее хозяйство. После того как в редактируемом двоюродным дядей Фанни, публицистом Августом Левальдом журнале «Европа» были опубликованы несколько её статей, в 1843 году в свет выходят два первых романа Левальд — «Клементина» и «Дженни», анонимно. В расчёте в дальнейшем зарабатывать на жизнь писательским трудом, Ф. Левальд переезжает из Кёнигсберга в Берлин. В 1845 году она знакомится с писательницей Терезой фон Бахерахт, ставшей ближайшей подругой Фанни вплоть до своей смерти в 1852. В том же году в Риме Левальд знакомится с человеком, с которым связала свою судьбу, — гимназическим учителем из Ольденбурга Адольфом Штаром. Штар не желал оставить свою жену и пять детей, в то же время он не мог порвать с Фанни. Этот треугольник был особенно мучителен для Ф. Левальд, так как проходили годы, в течение которых она виделась со Штаром лишь некоторые недели. Наконец осенью 1852 года Штар перебрался в Берлин к Фанни. Впрочем, его бракоразводный процесс длился ещё 2,5 года.

Ф.Левальд была активным борцом за права женщин. Она требовала в своих произведениях неограниченные возможности для женского образования и профессиональной деятельности. Также она выступала против насильственного обручения и вступления в брак молодых девушек (здесь пригодился её личный опыт, когда она в юности сопротивлялась попыткам отдать её замуж за нелюбимого человека). Фанни требовала упрощения процедуры развода, в частности в своём третьем романе «Жизненный вопрос». Социальное положение населения критически рассматривалось ею в статьях «Третье сословие» (1846) и «Положение женщин-клерков» (1843). Кроме этого, была автором рассказов, путевых заметок — так как часто путешествовала. Свои впечатления от восстаний и революций 1848 года в Париже, Франкфурте-на-Майне и Берлине она описала в двухтомных «Воспоминаниях о годе 1848» (1850).

К кругу друзей и близких знакомых Ф. Левальд принадлежали Генрих Гейне, герцог Саксен-Веймар-Эйзенахский Карл-Александр, Ференц Лист, Фердинанд Лассаль, Генрих Лаубе. После германской революции 1848—1849 годов она открывает в Берлине влиятельный литературно-политический салон. Младшая сестра Фанни, Елизавета (1823—1909), была замужем за художником Луисом Гурлиттом и матерью известного историка искусств Корнелиуса Гурлитта.

В 1990-е годы сочинения Ф. Левальд были переизданы немецким издательством Ulrike Helmer Verlag.

Сочинения (избранное)

• 1842 — Клементина (Clementine). Роман (анонимно)
• 1843 — Дженни (Jenny)
• 1843 — Отдельные мысли о воспитании девочек (Einige Gedanken über Mädchenerziehung)
• 1843 — Замечания к положению женщин-клерков (Andeutungen über die Lage der weiblichen Dienstboten)
• 1845 — Жизненный вопрос (Eine Lebensfrage). Роман в 2-х томах.
• 1846 — Третий класс (Der dritte Stand). Рассказ. (в: «Берлинском календаре» за 1846)
• 1847 — Диогена. Роман Идуны, графини Г. Г.(Diogena. Roman von Iduna Gräfin H…H…).
• 1847 — Итальянский дневник (Italienisches Bilderbuch). В 2-х частях
• 1849 — Принц Луис-Фердинанд (Prinz Louis Ferdinand). 3 тома.
• 1850 — На красной земле (Auf rother Erde). Новелла.
• 1850 — Воспоминания о годе 1848 (Erinnerungen aus dem Jahr 1848)
• 1851 — Истории дюн и гор (Dünen- und Berggeschichten)
• 1851 — Англия и Шотландия (England und Schottland)
• 1856 — Камеристка (Die Kammerjungfer)
• 1861—1863 — Моя автобиография (Meine Lebensgeschichte)
• 1863 — Пасхальные письма для женщин (Osterbriefe für die Frauen)
• 1864 — Адель (Adele)
• 1868 — Рассказы (Erzählungen) (в 3-х томах)
• 1870 — «За» и «против» женщин (Für und wider die Frauen)
• 1875 — Бенвенуто (Benvenuto)
• 1887 — Воспоминания о Ференце Листе (Erinnerungen an Franz Liszt)
• 1887 — Воспоминания о князе Германе фон Пюклер-Мускау (Erinnerungen an Fürst Hermann von Pückler-Muskau)
• 1888 — Семья Дарнер (Die Familie Darner)
• 1888 — 12 картин из жизни (Zwölf Bilder aus dem Leben).

Литература

• Eckart Kleßmann: Mein gnädigster Herr! Meine gütige Korrespondentin! Fanny Lewalds Briefwechsel mit Carl Alexander von Sachsen-Weimar. Böhlau, Weimar 2000, ISBN 3-7400-1112-2.
• Gabriele Schneider: Fanny Lewald. Rowohlt, Reinbek bei Hamburg 1996, ISBN 3-499-50553-3.
• Christina Ujma: Fanny Lewalds urbanes Arkadien, Studien zu Stadt, Kunst und Politik in ihren italienischen Reiseberichten aus Vormärz, Nachmärz und Gründerzeit, Aisthesis Verlag Bielefeld 2007.
• Margaret E. Ward: Fanny Lewald. Between Rebellion and Renunciation. Peter Lang, New York u. a. 2006, ISBN 0-8204-8184-X.
• Regula Venske: «Ach Fanny!» Vom jüdischen Mädchen zur preußischen Schriftstellerin: Fanny Lewald. Elefanten Press, Berlin 1988.
• Fanny Lewald (1811—1889). Studien zu einer großen europäischen Schriftstellerin und Intellektuellen Herausgegeben von Christina Ujma, Vormärz-Studien Bd. 20, Bielefeld: Aisthesis 2011. ISBN 978-3-89528-807-4
• Roswitha Hoffmann: Das Mädchen mit dem Jungenkopf. Kindheit und Jugend der Schriftstellerin Fanny Lewald. Zugl. Univ. Diss. Hannover 2002. Helmer, Sulzbach/Taunus 2011. ISBN 978-3-89741-312-2
• Krimhild Stöver: Leben und Wirken der Fanny Lewald : Grenzen und Möglichkeiten einer Schriftstellerin im gesellschaftlichen Kontext des 19. Jahrhunderts, Hamburg : Igel-Verl., Literatur & Wiss., 2013, ISBN 978-3-86815-578-5

Отрывок, характеризующий Левальд, Фанни

– Eh bien, si vous ne m'aviez pas dit que vous etes Russe, j'aurai parie que vous etes Parisien. Vous avez ce je ne sais, quoi, ce… [Ну, если б вы мне не сказали, что вы русский, я бы побился об заклад, что вы парижанин. В вас что то есть, эта…] – и, сказав этот комплимент, он опять молча посмотрел.
– J'ai ete a Paris, j'y ai passe des annees, [Я был в Париже, я провел там целые годы,] – сказал Пьер.
– Oh ca se voit bien. Paris!.. Un homme qui ne connait pas Paris, est un sauvage. Un Parisien, ca se sent a deux lieux. Paris, s'est Talma, la Duschenois, Potier, la Sorbonne, les boulevards, – и заметив, что заключение слабее предыдущего, он поспешно прибавил: – Il n'y a qu'un Paris au monde. Vous avez ete a Paris et vous etes reste Busse. Eh bien, je ne vous en estime pas moins. [О, это видно. Париж!.. Человек, который не знает Парижа, – дикарь. Парижанина узнаешь за две мили. Париж – это Тальма, Дюшенуа, Потье, Сорбонна, бульвары… Во всем мире один Париж. Вы были в Париже и остались русским. Ну что же, я вас за то не менее уважаю.]
Под влиянием выпитого вина и после дней, проведенных в уединении с своими мрачными мыслями, Пьер испытывал невольное удовольствие в разговоре с этим веселым и добродушным человеком.
– Pour en revenir a vos dames, on les dit bien belles. Quelle fichue idee d'aller s'enterrer dans les steppes, quand l'armee francaise est a Moscou. Quelle chance elles ont manque celles la. Vos moujiks c'est autre chose, mais voua autres gens civilises vous devriez nous connaitre mieux que ca. Nous avons pris Vienne, Berlin, Madrid, Naples, Rome, Varsovie, toutes les capitales du monde… On nous craint, mais on nous aime. Nous sommes bons a connaitre. Et puis l'Empereur! [Но воротимся к вашим дамам: говорят, что они очень красивы. Что за дурацкая мысль поехать зарыться в степи, когда французская армия в Москве! Они пропустили чудесный случай. Ваши мужики, я понимаю, но вы – люди образованные – должны бы были знать нас лучше этого. Мы брали Вену, Берлин, Мадрид, Неаполь, Рим, Варшаву, все столицы мира. Нас боятся, но нас любят. Не вредно знать нас поближе. И потом император…] – начал он, но Пьер перебил его.
– L'Empereur, – повторил Пьер, и лицо его вдруг привяло грустное и сконфуженное выражение. – Est ce que l'Empereur?.. [Император… Что император?..]
– L'Empereur? C'est la generosite, la clemence, la justice, l'ordre, le genie, voila l'Empereur! C'est moi, Ram ball, qui vous le dit. Tel que vous me voyez, j'etais son ennemi il y a encore huit ans. Mon pere a ete comte emigre… Mais il m'a vaincu, cet homme. Il m'a empoigne. Je n'ai pas pu resister au spectacle de grandeur et de gloire dont il couvrait la France. Quand j'ai compris ce qu'il voulait, quand j'ai vu qu'il nous faisait une litiere de lauriers, voyez vous, je me suis dit: voila un souverain, et je me suis donne a lui. Eh voila! Oh, oui, mon cher, c'est le plus grand homme des siecles passes et a venir. [Император? Это великодушие, милосердие, справедливость, порядок, гений – вот что такое император! Это я, Рамбаль, говорю вам. Таким, каким вы меня видите, я был его врагом тому назад восемь лет. Мой отец был граф и эмигрант. Но он победил меня, этот человек. Он завладел мною. Я не мог устоять перед зрелищем величия и славы, которым он покрывал Францию. Когда я понял, чего он хотел, когда я увидал, что он готовит для нас ложе лавров, я сказал себе: вот государь, и я отдался ему. И вот! О да, мой милый, это самый великий человек прошедших и будущих веков.]
– Est il a Moscou? [Что, он в Москве?] – замявшись и с преступным лицом сказал Пьер.
Француз посмотрел на преступное лицо Пьера и усмехнулся.
– Non, il fera son entree demain, [Нет, он сделает свой въезд завтра,] – сказал он и продолжал свои рассказы.
Разговор их был прерван криком нескольких голосов у ворот и приходом Мореля, который пришел объявить капитану, что приехали виртембергские гусары и хотят ставить лошадей на тот же двор, на котором стояли лошади капитана. Затруднение происходило преимущественно оттого, что гусары не понимали того, что им говорили.
Капитан велел позвать к себе старшего унтер офицера в строгим голосом спросил у него, к какому полку он принадлежит, кто их начальник и на каком основании он позволяет себе занимать квартиру, которая уже занята. На первые два вопроса немец, плохо понимавший по французски, назвал свой полк и своего начальника; но на последний вопрос он, не поняв его, вставляя ломаные французские слова в немецкую речь, отвечал, что он квартиргер полка и что ему ведено от начальника занимать все дома подряд, Пьер, знавший по немецки, перевел капитану то, что говорил немец, и ответ капитана передал по немецки виртембергскому гусару. Поняв то, что ему говорили, немец сдался и увел своих людей. Капитан вышел на крыльцо, громким голосом отдавая какие то приказания.
Когда он вернулся назад в комнату, Пьер сидел на том же месте, где он сидел прежде, опустив руки на голову. Лицо его выражало страдание. Он действительно страдал в эту минуту. Когда капитан вышел и Пьер остался один, он вдруг опомнился и сознал то положение, в котором находился. Не то, что Москва была взята, и не то, что эти счастливые победители хозяйничали в ней и покровительствовали ему, – как ни тяжело чувствовал это Пьер, не это мучило его в настоящую минуту. Его мучило сознание своей слабости. Несколько стаканов выпитого вина, разговор с этим добродушным человеком уничтожили сосредоточенно мрачное расположение духа, в котором жил Пьер эти последние дни и которое было необходимо для исполнения его намерения. Пистолет, и кинжал, и армяк были готовы, Наполеон въезжал завтра. Пьер точно так же считал полезным и достойным убить злодея; но он чувствовал, что теперь он не сделает этого. Почему? – он не знал, но предчувствовал как будто, что он не исполнит своего намерения. Он боролся против сознания своей слабости, но смутно чувствовал, что ему не одолеть ее, что прежний мрачный строй мыслей о мщенье, убийстве и самопожертвовании разлетелся, как прах, при прикосновении первого человека.
Капитан, слегка прихрамывая и насвистывая что то, вошел в комнату.
Забавлявшая прежде Пьера болтовня француза теперь показалась ему противна. И насвистываемая песенка, и походка, и жест покручиванья усов – все казалось теперь оскорбительным Пьеру.
«Я сейчас уйду, я ни слова больше не скажу с ним», – думал Пьер. Он думал это, а между тем сидел все на том же месте. Какое то странное чувство слабости приковало его к своему месту: он хотел и не мог встать и уйти.
Капитан, напротив, казался очень весел. Он прошелся два раза по комнате. Глаза его блестели, и усы слегка подергивались, как будто он улыбался сам с собой какой то забавной выдумке.