Левант, Оскар

Оскар Левант Oscar Levant
Основная информация
Дата рождения	27 декабря 1906(1906-12-27)
Место рождения	Питтсбург, Пенсильвания
Дата смерти	14 августа 1972(1972-08-14) (65 лет)
Место смерти	Беверли-Хиллз
Годы активности	1923—1965
Страна
Профессии	актёр, пианист, композитор, комик
Инструменты	фортепиано
Жанры	джаз, классическая музыка

О́скар Лева́нт (англ. Oscar Levant; 27 декабря 1906, Питтсбург, Пенсильвания, США — 14 августа 1972, Беверли-Хиллз) — американский актёр, комик, телеведущий, пианист и композитор. Был известен своим едким и саркастичным характером, что снискало ему славу остроумного актёра. Шутки Леванта собственного сочинения часто можно было услышать в фильмах с его участием, а также на радио.

Снимался в таких фильмах, как «Рапсодия в блюзовых тонах» (1945), «Американец в Париже» (1951), «Вождь краснокожих и другие…» (1952) и многих других.

Биография

Оскар Левант родился в Питтсбурге, штат Пенсильвания, в 1906 году, в семье ортодоксальных иудеев — выходцев из России. Маленький Оскар очень рано начал играть на фортепиано, тем более что в обучении ему помогал старший брат Бенджамин. В семь лет Оскар уже занимался с Мартином Мисслером, выпускником Лейпцигской консерватории (класс Р. Тайхмюллера); по воспоминаниям самого Леванта, педагогика Мисслера была основана на довольно архаичных методах Карла Черни, и это навсегда повредило его исполнительскому потенциалу. Репертуар Оскара составляла музыка Баха, Бетховена, Шопена, Листа и Шумана. Ещё не достигнув 12 лет, он уже исполнял фортепианные партии в различных оркестрах.

В 1922 году, после смерти отца Макса Леванта, Оскар вместе с матерью переселился в Нью-Йорк. Там он начал брать уроки игры на фортепиано у известного педагога Зыгмунта Стоёвского. Юность, однако, брала своё: Левант был очарован гламурной бродвейской жизнью и именно поэтому стал выступать в различных ресторанах и ночных клубах. В декабре 1922 года он отыграл для Игнация Падеревского концерт, состоявший из произведений классической музыки. Однако молодого пианиста больше интересовала музыка Гершвина, букмекерские конторы, гангстеры и танцовщицы злачных заведений. В 1924 году, в возрасте 18 лет он сыграл свою первую роль в короткометражном фильме «Ben Bernie and All the Lads» режиссёра Ли Де Фореста с Беном Берни в главной роли.

Музыкальная карьера

В 1928 году Левант переехал в Голливуд, где его карьера пошла в гору. В тот период он познакомился с Джорджем Гершвином, который впоследствии стал его хорошим другом. Тогда же Левант начал писать музыку к фильмам и в период с 1929 по 1948 год сочинил произведения более, чем к двадцати фильмам. Кроме того Левант писал эстрадные песни для Tin Pan Alley, одна из которых, «Blame It on My Youth» (1934), считается джазовым стандартом.

Около 1932 года Левант решил заняться сочинением крупных музыкальных форм. С этой целью он стал учиться у Арнольда Шёнберга. Шёнберг был впечатлён музыкальными способностями ученика и даже предложил ему работать вместе. На данное предложение, однако, Левант ответил отказом, сославшись на недостаток опыта и профессионализма. Композитор Аарон Копленд также знал об успехах Оскара Леванта в сочинительстве и способствовал участию того в фестивале современной американской музыки в Яддо (город Саратога-Спрингс), который проводился 30 апреля 1932. После фестиваля, заручившись поддержкой самых именитых композиторов и музыкантов Америки, Левант приступил к написанию своего первого крупного произведения — синфониетты (малый вариант симфонии).

16 августа 1932 года на стадионе Льюисон Левант исполнил Концерт фа-мажор Джорджа Гершвина для присутствовавшей публики в 17 тысяч человек. Несмотря на большой успех, в течение последующих пяти лет Левант не играл с оркестрами на крупных площадках. Однако он продолжал писать музыку и следующим его произведением стала пародия на французские оперы (в частности, Клода Дебюсси) «Le Crayon est sur la table». Партитуры данной оперы не сохранились.

В 1934 году, по совету Гершвина, Левант стал учеником Иосифа Моисеевича Шиллингера. Эмигрант из России, Шиллингер был музыкальным теоретиком и композитором, являвшимся своеобразным «учителем звёзд»: ранее у него занимались Томми Дорси, Вернон Дюк, Бенни Гудмен и Гленн Миллер. Вместе с Шиллингером Левант изучал композицию и анализ гармоний.

25 февраля 1934 Левант завершил свою трёхчастную Синфониетту, премьера которой состоялась в Нью-йоркском Таун Холле. Новое творение композитора приняли очень тепло.

Работа на радио и телевидении

Известность Леванту принесли не только его сочинения, но и работа на радио и телевидении. Он регулярно принимал участие в радио-шоу «Information Please», зарекомендовав себя остроумным человеком с искромётными шутками. На протяжении 1930—1940 годов вместе с Левантом шоу также создавали его друзья Франклин П. Адамс и Джон Киран. «Мистеру Леванту», как он сам себя называл, в основном задавали музыкальные вопросы, но он поражал зрителей обширными знаниями в самых разных областях.

Это был позитивный гений, его шутливые импровизации были острее некуда, даже если бы он придумывал каждую из них в течение недели. Его ответ всегда был ярким и точным, на грани язвительной колкости. Джон Киран

В 1942 году состоялась премьера концерта для фортепиано, сочинённого Левантом. Произведение исполнял автор совместно с симфоническим оркестром NBC, была сделана запись для радио. Вплоть до начала 1950-х Левант появлялся в программе «Kraft Music Hall» вместе с Элом Джолсоном, которому аккомпанировал на фортепиано в его номерах. Двух артистов связывала также и дружба с умершим к тому времени Гершвином. Левант и Джолсон даже снялись в роли самих себя в биографическом фильме о жизни Гершвина «Рапсодия в голубых тонах» (1945).

С начала 1950-х Левант некоторое время вёл радио-передачу «Who Said That?», в которой приглашённые звёзды угадывали, кому принадлежала цитата из последних новостных сводок. С 1958 по 1960 год на канале KCOP-TV шла авторская передача Леванта «The Oscar Levant Show», которая включала монологи автора, музыкальные номера, а также интервью с различными знаменитостями, в число которых входили Фред Астер и даже Лайнус Полинг. В архивах сохранились только две записи данного шоу, и один из этих выпусков как раз содержит выступление Астера. Участие в передаче Леванта было для Астера едва ли не единственным разом, когда его исполнение было не идеально. Проблемы возникли у Леванта: во время игры на фортепиано он постоянно менял темп аккомпанемента, из-за чего Фред Астер постоянно сбивался (во время записи Астер только пел песню, но не танцевал, так как условия студии этого не позволяли).

С течением времени передача «The Oscar Levant Show» стала вызывать всё больше противоречий и её даже сняли с эфира после инцидента с репликой Леванта. Речь шла о недавнем обращении Мэрилин Монро в иудаизм, что Левант прокомментировал следующим образом: «Ну, раз теперь Мерилин у нас кошерная, Артур Миллер сможет её наконец-то полизать». Позднее ведущий извинился и сказал, что «не имел в виду грубость». Через несколько месяцев трансляция передачи возобновилась, но несколько в другом формате: теперь шоу предзаписывалось заранее, чтобы избежать ненужных спонтанных выходок Леванта. Это, однако, не помешало ему прокомментировать в одном из выпусков личную жизнь Мэй Уэст, после чего шоу закрыли навсегда. Известный критик и остряк начала 20 века Александр Вулкотт так отзывался о Леванте: «Нет ничего такого в Леванте, чего нельзя было бы вылечить несколькими чудесами».

Поздние годы жизни и смерть

На протяжении многих лет Левант писал о своей жизни, излагая свои остроумные мысли на бумаге. В общей сложности он выпустил три книги-сборника мемуаров: «A Smattering of Ignorance» (1940), «The Memoirs of an Amnesiac» (1965) и «The Unimportance of Being Oscar» (1968).

В последние годы жизни Левант страдал от неврозов и ипохондрии, что заставило его оставить работу на радио и телевидении. Артисту прописывали большое количество препаратов, от которых он стал зависим. Жена Леванта в этот период даже обращалась в больницы для душевнобольных за помощью. Для многих, однако, Левант всё ещё оставался кумиром и гением. Он говорил, что «есть тонкая грань между сумасшествием и гениальностью, но в себе он эту грань стёр».

14 августа 1972 года Оскар Левант скончался у себя дома в Беверли-Хилс в результате инфаркта миокарда в возрасте 65 лет. Он был похоронен на Вествудском кладбище в Лос-Анджелесе. Смерть артиста, как и вся его жизнь, также не была лишена юмора. По распространённой версии, Левант-ипохондрик хотел, чтобы на надгробии могилы были выгравированы слова: «А я ведь говорил им, что был болен».

Личная жизнь

Первой женой Оскара Леванта была актриса Барбара Вуделл, с которой они развелись вскоре после свадьбы, в 1933 году.

В 1939 году Левант женился во второй раз на певице и актрисе Джун Гейл (в девичестве — Дорис Гилмартин), сестре Джин Гейл. Пара прожила вместе 33 года, вплоть до самой смерти Леванта в 1972 году. В браке у них родилось трое дочерей: Марция, Лорна и Аманда.

Фильмография

• «Бен Берни и его люди» (1924)
• «Танец жизни» (1929)
• «Ночной парад» (1929)
• «Собственной персоной» (1935)
• «Ритм на реке» (1940)
• «Поцелуй мальчиков на прощание» (1941)
• «Рапсодия в блюзовых тонах» (1945)
• «Юмореска» (1946)
• «Роман в открытом море» (1948)
• «Ты предназначался для меня» (1948)
• «Парочка Баркли с Бродвея» (1949)
• «Американец в Париже» (1951)
• «Вождь краснокожих и другие…» (1952)
• «The I Don’t Care Girl» (1953)
• «Театральный фургон» (1953)
• «Паутина» (1955)
• «Шоу Оскара Леванта» (1958)
• «Программа Джека Бенни» (1958) (ТВ)

Литература

• Levant, Oscar. [books.google.ru/books?id=UIUnAQAAIAAJ&q=Oscar+Levant,+The+Unimportance+of+Being+Oscar&dq=Oscar+Levant,+The+Unimportance+of+Being+Oscar&hl=ru&sa=X&ei=yhBdUYmaPKWL4gSd1YCADQ&ved=0CDMQ6AEwAA The unimportance of being Oscar]. — N. Y.: Putnam, 1968.
• Dunning, John. [books.google.ru/books?id=Fi5wPDBiGfMC&pg=PA343&lpg=PA343&dq=positive+genius+for+making+offhand+cutting+remarks+that+couldn%27t+have+been+sharper+if+he%27d+honed+them+a+week+in+his+mind&source=bl&ots=9oWtku7a_7&sig=4FsqRCKm9aUFMKvLVArQOYdk-6M&hl=en&sa=X&ei=AvYgUZnIL6Lh0gGNs4Bw&redir_esc=y#v=onepage&q=positive%20genius%20for%20making%20offhand%20cutting%20remarks%20that%20couldn%27t%20have%20been%20sharper%20if%20he%27d%20honed%20them%20a%20week%20in%20his%20mind&f=false On the Air:The Encyclopedia of Old-Time Radio]. — Oxford University Press, 1998. — ISBN 9780199840458.
• Teichmann, Howard. [books.google.ru/books?id=239bAAAAMAAJ Smart Aleck: the wit, world, and life of Alexander Woollcott]. — William Morrow, Incorporated, 1976. — ISBN 9780688030346.
• Anderson, Joc. [books.google.ru/books?id=xrHxBREufTkC&pg=PA251&dq=Oscar+Levant+There%27s+a+fine+line+between+genius+and+insanity&hl=en&sa=X&ei=n_wgUcXzA6nj0QGPxIGABg&redir_esc=y#v=onepage&q=Oscar%20Levant%20There%27s%20a%20fine%20line%20between%20genius%20and%20insanity&f=false The Author of Love: Understanding a Misunderstood God]. — WestBow Press, 2011. — ISBN 9781449708030.

Ссылки

•  [youtube.com/watch?v=wePBkW6WMM8 Оскар Левант в фильме «Американец в Париже», Концерт фа-мажор (Джордж Гершвин)]

Персоналии   Музыка   Кино   США

Отрывок, характеризующий Левант, Оскар

– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
Разговаривая с Чичаговым, Кутузов, между прочим, сказал ему, что отбитые у него в Борисове экипажи с посудою целы и будут возвращены ему.
– C'est pour me dire que je n'ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de tout dans le cas meme ou vous voudriez donner des diners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспыхнув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой, проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n'est que pour vous dire ce que je vous dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]
В Вильне Кутузов, в противность воле государя, остановил большую часть войск. Кутузов, как говорили его приближенные, необыкновенно опустился и физически ослабел в это свое пребывание в Вильне. Он неохотно занимался делами по армии, предоставляя все своим генералам и, ожидая государя, предавался рассеянной жизни.
Выехав с своей свитой – графом Толстым, князем Волконским, Аракчеевым и другими, 7 го декабря из Петербурга, государь 11 го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях прямо подъехал к замку. У замка, несмотря на сильный мороз, стояло человек сто генералов и штабных офицеров в полной парадной форме и почетный караул Семеновского полка.
Курьер, подскакавший к замку на потной тройке, впереди государя, прокричал: «Едет!» Коновницын бросился в сени доложить Кутузову, дожидавшемуся в маленькой швейцарской комнатке.
Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт.
Беготня, шепот, еще отчаянно пролетевшая тройка, и все глаза устремились на подскакивающие сани, в которых уже видны были фигуры государя и Волконского.
Все это по пятидесятилетней привычке физически тревожно подействовало на старого генерала; он озабоченно торопливо ощупал себя, поправил шляпу и враз, в ту минуту как государь, выйдя из саней, поднял к нему глаза, подбодрившись и вытянувшись, подал рапорт и стал говорить своим мерным, заискивающим голосом.
Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился, но тотчас же, преодолев себя, подошел и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по старому, привычному впечатлению и по отношению к задушевной мысли его, объятие это, как и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул.
Государь поздоровался с офицерами, с Семеновским караулом и, пожав еще раз за руку старика, пошел с ним в замок.
Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки в Красном и на Березине и сообщил свои соображения о будущем походе за границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.
Когда Кутузов вышел из кабинета и своей тяжелой, ныряющей походкой, опустив голову, пошел по зале, чей то голос остановил его.
– Ваша светлость, – сказал кто то.
Кутузов поднял голову и долго смотрел в глаза графу Толстому, который, с какой то маленькою вещицей на серебряном блюде, стоял перед ним. Кутузов, казалось, не понимал, чего от него хотели.
Вдруг он как будто вспомнил: чуть заметная улыбка мелькнула на его пухлом лице, и он, низко, почтительно наклонившись, взял предмет, лежавший на блюде. Это был Георгий 1 й степени.


На другой день были у фельдмаршала обед и бал, которые государь удостоил своим присутствием. Кутузову пожалован Георгий 1 й степени; государь оказывал ему высочайшие почести; но неудовольствие государя против фельдмаршала было известно каждому. Соблюдалось приличие, и государь показывал первый пример этого; но все знали, что старик виноват и никуда не годится. Когда на бале Кутузов, по старой екатерининской привычке, при входе государя в бальную залу велел к ногам его повергнуть взятые знамена, государь неприятно поморщился и проговорил слова, в которых некоторые слышали: «старый комедиант».