Ателькуза и Леведия
Ательку́за и Леведия (венг. Etelköz és Levédia) — исторические области расселения древневенгерской конфедерации племён во время их миграции с прародины на Урале в Паннонию (современная Венгрия)[1]. Их расположение и время существования являются предметом дискуссий в историографии.
Леведия или Лебедия (греч. Λεβεδία), упоминаемая в трактате X века «Об управлении империей», обычно локализуется степями Дона и северным побережьем Азовского моря. Николай Карамзин ограничивал "Лебедию" границами Харьковской губернии[2]
Ателькуза (венг. Etelköz, собственно Этелкёз, Этел либо Кузу, букв. «междуречье») локализована Днестро-Днепровским междуречьем[3]. Заселение венграми Леведии могло произойти в течение VIII века[4]. Прежде на этой территории кочевали тюркоязычные булгары и сохранялось аланское земледельческое население, причем территория к западу от Днепра признавала власть хана дунайских болгар Крума, а к востоку — хазарского.
Согласно византийским источникам, венгры поселились в Леведии как союзники хазарского кагана[5], поэтому территория Леведии на исторических картах обыкновенно включается в состав Хазарии. Сам термин Леведия происходит от имени венгерского военачальника Лебедия. В 820-е годы венгры заселяют пространства на правом берегу Днепра[6], прежде занимаемые внутренними булгарами. В 889 году[7] венгры под натиском печенегов покидают Леведию в направлении Ателькузы.
Печенеги заключили союз с болгарским царём Симеоном и, воспользовавшись тем, что угры отправились в поход, в 895 году ворвались в Ателькузу и перебили всех поголовно женщин, детей и стариков. Вернувшись из похода, венгры нашли свою землю «пустынной и разорённой», а пастбища — занятыми врагом. Убедившись, что им уже не справиться с печенегами, венгры пошли на запад, мимо Аскольдовой могилы (где установлена стела в память о переселении венгров).
Русский летописец так описывает это событие: «Идоша Угре мимо Киев горою… и пришедше к Днепру, сташа вежами». Очевидно, они попытались задержаться здесь, но были встречены русами крайне недружелюбно и потому, не останавливаясь, двинулись в 896 году через Карпаты в Подунавье, дойдя с боями до Паннонии, где они разгромили Великую Моравию.
В статье Данилевского и Грота от 1879 года "О пути мадьяр с Урала в Лебедию" рассматривалась возможность неверного толкования Константином Багрянородным происхождения названия Лебедия. В статье, в частности, предполагается, что это страна многочисленных похоронных курганов, взрыхленная земля на которых зарастала лебедой.
Напишите отзыв о статье "Ателькуза и Леведия"
Примечания
- ↑ Славянская энциклопедия. Киевская Русь — Московия.- Т.1.- М., 2002.- С.51
- ↑ История государства Российского, гл.5
- ↑ [www.antikva.hu/onan/reszletek.jsp?katalogusid=154657 Korai Magyar Történeti Lexikon (9–14. század) (Encyclopedia of the Early Hungarian History – 9–14th centuries)]. — Budapest: Akadémiai Kiadó, 1994. — P. 753. — ISBN 963-05-6722-9.
- ↑ books.google.com/books?id=eC4BOkJmmioC&pg=PA140
- ↑ [recult.by.ru/lib/byzant/kb.htm#38 Константин Багрянобородый. Об управлении империей. Гл.38]
- ↑ История Венгрии. М., 1971, т. I, с.93
- ↑ Международные связи России до XVII в. (под ред. А. А. Зимина, В. Т. Пашуто). Изд-во Академии наук СССР, 1961. Стр. 156.
Ссылки
- [finno-ugry.ru/finnougricworld/hungarians Венгры]
Отрывок, характеризующий Ателькуза и Леведия
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
– Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.
– Как же, ты поднял! Ишь, ловок, – кричал один хриплым голосом.
Потом подошел худой, бледный солдат с шеей, обвязанной окровавленною подверткой, и сердитым голосом требовал воды у артиллеристов.
