Лёвенвольде, Рейнгольд Густав

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Левенвольде, Рейнгольд Густав»)
Перейти к: навигация, поиск
Рейнгольд Густав Лёвенвольде
Род деятельности:

придворный, политик

Дата рождения:

1693(1693)

Место рождения:

Лифляндия

Гражданство:

Российская империя Российская империя

Дата смерти:

22 июля 1758(1758-07-22)

Место смерти:

Соликамск, Пермская губерния, Российская империя

Награды и премии:

Граф (с 1726) Рейнгольд Густав Лёвенвольде (нем. Reinhold Gustaw von Loewenwolde; 1693, Лифляндия — 1758, Соликамск) — фаворит Екатерины I, влиятельный придворный в правление Анны Иоанновны и Анны Леопольдовны, обер-гофмаршал (1730), брат дипломата Карла Густава Лёвенвольде.





Происхождение

Рейнгольд Густав Левенвольде происходил из остзейских дворян. Отец Рейнгольда Густава, барон Герхард Иоганн Лёвенвольде, был соратником Паткуля и одним из лидеров «баронской фронды» Лифляндии, выступившей против политики редукций, проводившейся шведским правительством. За это Левенвольде-старший был приговорен к смертной казни, но бежал в Курляндию. В 1710 году он был пленипотенциаром[1] Петра I в Лифляндии и Эстляндии, а затем обер-гофмейстером Софии-Шарлотты, супруги царевича Алексея Петровича.

При дворе

Рейнгольд Густав начал придворную карьеру ещё при жизни Петра I как камер-юнкер.

Звезда Левенвольде взошла с воцарением Екатерины I, которая обратила внимание на 30-летнего симпатичного лифляндца[2]. Рейнгольд стал фаворитом императрицы, которая сделала его камергером (1725) и вместе с двумя братьями, Карлом Густавом и Фридрихом Казимиром, возвела в графское достоинство (1726). Благодаря близости к императрице Левенвольде сделался очень влиятельным человеком при дворе.

В это же время Левенвольде познакомился с молодым повесой Эрнстом Бироном. По предположению С. М. Соловьева, Бирон познакомился с Левенвольде в 1724 году, когда в свите герцогини Анны Иоанновны прибыл на коронацию Екатерины[3]. Левенвольде даже отрекомендовал Бирона императрице как большого знатока лошадей[4].

В 1725 году Бирон попал в неприятную ситуацию и просил помощи у Левенвольде. Как написал Бирон императорскому камергеру, в 1719 году в Кёнигсберге он «с большой компанией гулял ночью по улице, причем произошло столкновение со стражею, и один человек был заколот. За это все мы попали под арест; я три четверти года находился под арестом, потом был выпущен с условием заплаты на мою долю 700 талеров штрафа, а иначе просидеть три года в крепости». Бирон просил камергера заступиться за него перед прусским посланником в Петербурге бароном Акселем фон Мардефельдом, что Левенвольде и сделал[5].

В марте 1727 года он вместе с Остерманом был назначен воспитателем Великого князя Петра Алексеевича, тогда же получил орден Александра Невского.

В царствование Петра II, после падения князя Меншикова, жизнь для Левенвольде сильно осложнилась . В это время единственной опорой для камергера оказался вице-канцлер Андрей Остерман, который защищал его от нападок Долгоруких. Но положение Рейногольда было шатким. Испанский посол герцог де-Лириа даже написал в 1728 году про Левенвольде: «...так как его страшно ненавидят, то его, пожалуй, арестуют, несмотря на покровительство Остермана, потому что его ненавидят не только все русские и князь-фаворит (князь Иван Долгоруков), но даже и сам царь...»[6]. Последовавшая вскоре смерть юного императора спасла Левенвольде и даже предоставила ему возможность отличиться перед новой государыней.

Обер-гофмаршал

Рейнгольд Густав значительно укрепил своё положение при дворе при императрице Анне Иоанновне, так как вместе со своим старшим братом Карлом Густавом участвовал в событиях, связанных с её воцарением.

В 1730 году они первыми поставили в известность герцогиню Курляндскую о замыслах Верховного тайного совета пригласить её на престол , ограничив её власть «Кондициями». Получив от Остермана, присутствовавшего на Совете, эти известия, Рейнгольд Густав направил тайного курьера к брату Карлу Густаву, жившему в то время в Лифляндии (ландрат в 1721-1735), который лично ездил к герцогине в Митаву. Граф Карл прибыл к герцогине на день раньше делегации Верховного тайного совета, советовал для вида принять «Кондиции», чтобы потом, по вступлении на престол, от них отказаться.

За эти услуги был приближен императрицей, стал обер-гофмаршалом, был награждён деньгами и землями. В 1732 году пожалован орденом Андрея Первозванного. Выполняя должность гоф-маршала, организовал управление двором. По словам Манштейна, «главным недостатком его была страсть к игре; это разорило его, так как он проигрывал часто очень большие суммы в один вечер». Иногда карточные долги его погашались лично императрицей.

Еще при Анне Иоанновне, вместе с графом Андреем Остерманом, с которым был долгие годы дружен, продвигал мысль о продолжении династии через замужество Анны Леопольдовны с германским принцем. По словам историка Соловьева, «он выдвинул Остермана, которого, как мы видели, бестужевская партия иначе не называла как креаторою Левольда».

При Анне Леопольдовне, пользуясь её исключительным доверием, занял самое видное положение при дворе. Исполнял различные, в том числе неприятные, поручения правительницы, в частности, именно он объявил графу Миниху о его отставке. Безуспешно предупреждал Анну Леопольдовну о надвигающемся перевороте.

Опала

После воцарения Елизаветы был арестован и предан суду вместе с Остерманом, Минихом, Головкиным, Менгденом и Темирязевым. Приговорен к отсечению головы, однако высочайше помилован, с заменой казни на ссылку с конфискацией имущества и лишении чинов, наград и дворянства. По словам Манштейна,

в сущности, преступление всех арестованных лиц состояло в том, что они не понравились новой императрице и слишком хорошо служили императрице Анне. Сверх того, Елизавета обещала тем, которые помогли ей взойти на престол, что она освободит их от притеснения иностранцев, поэтому пришлось осудить тех, кто занимал высшие должности… Миних, Остерман и Левенвольде перенесли своё несчастье с твердостью; не то было с другими.

Вскоре после этого по надуманному предлогу была репрессирована многолетняя возлюбленная Густава Рейнгольда Левенвольде Наталья Фёдоровна Лопухина (урожд. Балк).

Умер в ссылке в Соликамске.

Несправедливо, что и обер-гофмаршал граф Левенвольде подавал правительнице совет объявить себя императрицей. Левенвольде был прозорливого ума, и не предстояло ни малейшей побудительной причины преклонять великую княгиню на такой легкомысленный поступок. Преступление Левенвольде состояло в том, что граф показал правительнице письмо, полученное им из Фландрии, от одного уволенного от российского двора метрдотеля; прежний усердный служитель подробно описал заговор, умышляемый Елизаветою. Достойный Левенвольде, сотворенный для того, чтобы блистать при великом дворе, к общему сожалению, умер в Соликамске, куда он сослан был в заточение. Беспристрастие требует воздать похвалу гг. Строгановым, имеющим богатые заводы и соляные варницы в этом месте: сострадательные их сердца старались облегчать, сколько позволительно, несчастную участь Левенвольде, вспомоществовали и доставляли ему все потребное к пропитанию и содержанию. Да цветет и наслаждается всеми благами потомство добродетельных душ!

— Замечания на «Записки Манштейна о России»[7]

В кинематографе

2008Тайны дворцовых переворотов, Фильм 7. Виват, Анна! — Андрей Руденский.

Напишите отзыв о статье "Лёвенвольде, Рейнгольд Густав"

Примечания

  1. Полномочный представитель.
  2. Анисимов Е. В. Анна Иоанновна. — М.: Молодая гвардия, 2002. — С. 186. — ISBN 5-235-02481-8.
  3. Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Кн. X. — М., 1963. — С. 133.
  4. Петрухинцев Н.Н. Царствование Анны Иоанновны: формирование внутриполитического курса и судьбы армии и флота. — СПб.: МГУ им. Ломоносова, Алетейя, 2001. — С. 47. — ISBN 5-89329-407-6.
  5. Анисимов Е. В. Анна Иоанновна. — С. 113.
  6. Петрухинцев Н.Н. Царствование Анны Иоанновны.... — С. 44.
  7. Перевороты и войны. Фонд Сергея Дубова, 1997. Стр. 482.

Ссылки

  • Россия и русский двор в первой половине 18 века: записки и замечания графа Эрнста Миниха. — Русская старина, 1891.
  • Крузенштерн Г. Ландмаршалы и ландраты лифляндского и эзельского рыцарства в иллюстрациях. (нем.) — Гамбург, 1963.
  • Брикнер А.Г. Русский двор при Петре II. 1727-1730. По документам венского архива. — Вестник Европы, 1896.
  • Записки Манштейна о России. 1727-1744. Пер. с фр. с подл. рукописи Манштейна и ред. изд. М.И. Семевского. СПб., 1874
  • Замечания на "Записки Манштейна о России" неизвестного автора
  • Левенвольде в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона [www.rulex.ru/01120168.htm]
  • Биография Рейнгольда Левенвольде на peoples.ru [www.peoples.ru/state/statesmen/reyngold_levenvolde/]
  • Биография Рейнгольда Левенвольде в РБСП [www.biografija.ru/show_bio.aspx?id=75331]
  • Малиновский В.К. Левенвольде — кого из них упоминал А.С. Пушкин в «Истории Петра I»? [www.actlab.ru/text/P_i_L.pdf].
  • Малиновский В.К. Моро де Бразе, которого переводил Пушкин [www.actlab.ru/text/GC.pdf].
  • Малиновский В.К. “VERITAS VINCIT” — или как читать мемуары [www.actlab.ru/text/FAKE_PEDIGREE.pdf].

Отрывок, характеризующий Лёвенвольде, Рейнгольд Густав



Скоро после этого в темную храмину пришел за Пьером уже не прежний ритор, а поручитель Вилларский, которого он узнал по голосу. На новые вопросы о твердости его намерения, Пьер отвечал: «Да, да, согласен», – и с сияющею детскою улыбкой, с открытой, жирной грудью, неровно и робко шагая одной разутой и одной обутой ногой, пошел вперед с приставленной Вилларским к его обнаженной груди шпагой. Из комнаты его повели по коридорам, поворачивая взад и вперед, и наконец привели к дверям ложи. Вилларский кашлянул, ему ответили масонскими стуками молотков, дверь отворилась перед ними. Чей то басистый голос (глаза Пьера всё были завязаны) сделал ему вопросы о том, кто он, где, когда родился? и т. п. Потом его опять повели куда то, не развязывая ему глаз, и во время ходьбы его говорили ему аллегории о трудах его путешествия, о священной дружбе, о предвечном Строителе мира, о мужестве, с которым он должен переносить труды и опасности. Во время этого путешествия Пьер заметил, что его называли то ищущим, то страждущим, то требующим, и различно стучали при этом молотками и шпагами. В то время как его подводили к какому то предмету, он заметил, что произошло замешательство и смятение между его руководителями. Он слышал, как шопотом заспорили между собой окружающие люди и как один настаивал на том, чтобы он был проведен по какому то ковру. После этого взяли его правую руку, положили на что то, а левою велели ему приставить циркуль к левой груди, и заставили его, повторяя слова, которые читал другой, прочесть клятву верности законам ордена. Потом потушили свечи, зажгли спирт, как это слышал по запаху Пьер, и сказали, что он увидит малый свет. С него сняли повязку, и Пьер как во сне увидал, в слабом свете спиртового огня, несколько людей, которые в таких же фартуках, как и ритор, стояли против него и держали шпаги, направленные в его грудь. Между ними стоял человек в белой окровавленной рубашке. Увидав это, Пьер грудью надвинулся вперед на шпаги, желая, чтобы они вонзились в него. Но шпаги отстранились от него и ему тотчас же опять надели повязку. – Теперь ты видел малый свет, – сказал ему чей то голос. Потом опять зажгли свечи, сказали, что ему надо видеть полный свет, и опять сняли повязку и более десяти голосов вдруг сказали: sic transit gloria mundi. [так проходит мирская слава.]
Пьер понемногу стал приходить в себя и оглядывать комнату, где он был, и находившихся в ней людей. Вокруг длинного стола, покрытого черным, сидело человек двенадцать, всё в тех же одеяниях, как и те, которых он прежде видел. Некоторых Пьер знал по петербургскому обществу. На председательском месте сидел незнакомый молодой человек, в особом кресте на шее. По правую руку сидел итальянец аббат, которого Пьер видел два года тому назад у Анны Павловны. Еще был тут один весьма важный сановник и один швейцарец гувернер, живший прежде у Курагиных. Все торжественно молчали, слушая слова председателя, державшего в руке молоток. В стене была вделана горящая звезда; с одной стороны стола был небольшой ковер с различными изображениями, с другой было что то в роде алтаря с Евангелием и черепом. Кругом стола было 7 больших, в роде церковных, подсвечников. Двое из братьев подвели Пьера к алтарю, поставили ему ноги в прямоугольное положение и приказали ему лечь, говоря, что он повергается к вратам храма.
– Он прежде должен получить лопату, – сказал шопотом один из братьев.
– А! полноте пожалуйста, – сказал другой.
Пьер, растерянными, близорукими глазами, не повинуясь, оглянулся вокруг себя, и вдруг на него нашло сомнение. «Где я? Что я делаю? Не смеются ли надо мной? Не будет ли мне стыдно вспоминать это?» Но сомнение это продолжалось только одно мгновение. Пьер оглянулся на серьезные лица окружавших его людей, вспомнил всё, что он уже прошел, и понял, что нельзя остановиться на половине дороги. Он ужаснулся своему сомнению и, стараясь вызвать в себе прежнее чувство умиления, повергся к вратам храма. И действительно чувство умиления, еще сильнейшего, чем прежде, нашло на него. Когда он пролежал несколько времени, ему велели встать и надели на него такой же белый кожаный фартук, какие были на других, дали ему в руки лопату и три пары перчаток, и тогда великий мастер обратился к нему. Он сказал ему, чтобы он старался ничем не запятнать белизну этого фартука, представляющего крепость и непорочность; потом о невыясненной лопате сказал, чтобы он трудился ею очищать свое сердце от пороков и снисходительно заглаживать ею сердце ближнего. Потом про первые перчатки мужские сказал, что значения их он не может знать, но должен хранить их, про другие перчатки мужские сказал, что он должен надевать их в собраниях и наконец про третьи женские перчатки сказал: «Любезный брат, и сии женские перчатки вам определены суть. Отдайте их той женщине, которую вы будете почитать больше всех. Сим даром уверите в непорочности сердца вашего ту, которую изберете вы себе в достойную каменьщицу». И помолчав несколько времени, прибавил: – «Но соблюди, любезный брат, да не украшают перчатки сии рук нечистых». В то время как великий мастер произносил эти последние слова, Пьеру показалось, что председатель смутился. Пьер смутился еще больше, покраснел до слез, как краснеют дети, беспокойно стал оглядываться и произошло неловкое молчание.
Молчание это было прервано одним из братьев, который, подведя Пьера к ковру, начал из тетради читать ему объяснение всех изображенных на нем фигур: солнца, луны, молотка. отвеса, лопаты, дикого и кубического камня, столба, трех окон и т. д. Потом Пьеру назначили его место, показали ему знаки ложи, сказали входное слово и наконец позволили сесть. Великий мастер начал читать устав. Устав был очень длинен, и Пьер от радости, волнения и стыда не был в состоянии понимать того, что читали. Он вслушался только в последние слова устава, которые запомнились ему.
«В наших храмах мы не знаем других степеней, – читал „великий мастер, – кроме тех, которые находятся между добродетелью и пороком. Берегись делать какое нибудь различие, могущее нарушить равенство. Лети на помощь к брату, кто бы он ни был, настави заблуждающегося, подними упадающего и не питай никогда злобы или вражды на брата. Будь ласков и приветлив. Возбуждай во всех сердцах огнь добродетели. Дели счастье с ближним твоим, и да не возмутит никогда зависть чистого сего наслаждения. Прощай врагу твоему, не мсти ему, разве только деланием ему добра. Исполнив таким образом высший закон, ты обрящешь следы древнего, утраченного тобой величества“.
Кончил он и привстав обнял Пьера и поцеловал его. Пьер, с слезами радости на глазах, смотрел вокруг себя, не зная, что отвечать на поздравления и возобновления знакомств, с которыми окружили его. Он не признавал никаких знакомств; во всех людях этих он видел только братьев, с которыми сгорал нетерпением приняться за дело.
Великий мастер стукнул молотком, все сели по местам, и один прочел поучение о необходимости смирения.
Великий мастер предложил исполнить последнюю обязанность, и важный сановник, который носил звание собирателя милостыни, стал обходить братьев. Пьеру хотелось записать в лист милостыни все деньги, которые у него были, но он боялся этим выказать гордость, и записал столько же, сколько записывали другие.
Заседание было кончено, и по возвращении домой, Пьеру казалось, что он приехал из какого то дальнего путешествия, где он провел десятки лет, совершенно изменился и отстал от прежнего порядка и привычек жизни.


На другой день после приема в ложу, Пьер сидел дома, читая книгу и стараясь вникнуть в значение квадрата, изображавшего одной своей стороною Бога, другою нравственное, третьею физическое и четвертою смешанное. Изредка он отрывался от книги и квадрата и в воображении своем составлял себе новый план жизни. Вчера в ложе ему сказали, что до сведения государя дошел слух о дуэли, и что Пьеру благоразумнее бы было удалиться из Петербурга. Пьер предполагал ехать в свои южные имения и заняться там своими крестьянами. Он радостно обдумывал эту новую жизнь, когда неожиданно в комнату вошел князь Василий.
– Мой друг, что ты наделал в Москве? За что ты поссорился с Лёлей, mon сher? [дорогой мoй?] Ты в заблуждении, – сказал князь Василий, входя в комнату. – Я всё узнал, я могу тебе сказать верно, что Элен невинна перед тобой, как Христос перед жидами. – Пьер хотел отвечать, но он перебил его. – И зачем ты не обратился прямо и просто ко мне, как к другу? Я всё знаю, я всё понимаю, – сказал он, – ты вел себя, как прилично человеку, дорожащему своей честью; может быть слишком поспешно, но об этом мы не будем судить. Одно ты помни, в какое положение ты ставишь ее и меня в глазах всего общества и даже двора, – прибавил он, понизив голос. – Она живет в Москве, ты здесь. Помни, мой милый, – он потянул его вниз за руку, – здесь одно недоразуменье; ты сам, я думаю, чувствуешь. Напиши сейчас со мною письмо, и она приедет сюда, всё объяснится, а то я тебе скажу, ты очень легко можешь пострадать, мой милый.
Князь Василий внушительно взглянул на Пьера. – Мне из хороших источников известно, что вдовствующая императрица принимает живой интерес во всем этом деле. Ты знаешь, она очень милостива к Элен.
Несколько раз Пьер собирался говорить, но с одной стороны князь Василий не допускал его до этого, с другой стороны сам Пьер боялся начать говорить в том тоне решительного отказа и несогласия, в котором он твердо решился отвечать своему тестю. Кроме того слова масонского устава: «буди ласков и приветлив» вспоминались ему. Он морщился, краснел, вставал и опускался, работая над собою в самом трудном для него в жизни деле – сказать неприятное в глаза человеку, сказать не то, чего ожидал этот человек, кто бы он ни был. Он так привык повиноваться этому тону небрежной самоуверенности князя Василия, что и теперь он чувствовал, что не в силах будет противостоять ей; но он чувствовал, что от того, что он скажет сейчас, будет зависеть вся дальнейшая судьба его: пойдет ли он по старой, прежней дороге, или по той новой, которая так привлекательно была указана ему масонами, и на которой он твердо верил, что найдет возрождение к новой жизни.
– Ну, мой милый, – шутливо сказал князь Василий, – скажи же мне: «да», и я от себя напишу ей, и мы убьем жирного тельца. – Но князь Василий не успел договорить своей шутки, как Пьер с бешенством в лице, которое напоминало его отца, не глядя в глаза собеседнику, проговорил шопотом: