Левенталь, Рэймонд

Рэймонд Левенталь

Рэймонд Левенталь (англ. Raymond Lewenthal; 29 августа 1923, Сан-Антонио, Техас — 21 ноября 1988) — американский пианист.

Биография

Родился в семье выходцев из Франции и России. В детстве много играл детские роли в голливудских кинофильмах (видимо, с этим занятием Левенталя связана подчистка в его документах, убавившая ему три года возраста: часто годом его рождения называют 1926-й). В 1945 г. Левенталь выиграл все три основных калифорнийских конкурса для молодых музыкантов, в том числе конкурс Калифорнийского университета, в котором главным арбитром был Бруно Вальтер. Вслед за этим Левенталь отправился в Нью-Йорк, где учился в Джульярдской школе у Ольги Самарофф.

Крупный исполнительский дебют Левенталя состоялся в 1948 г., когда он выступил солистом в Третьем фортепианном концерте Сергея Прокофьева с Филадельфийским оркестром под управлением Димитриса Митропулоса, — знаменательный факт, если учесть, что Митропулос был знаменит как исполнитель сольной партии в этом концерте и в качестве дирижёра впервые доверил её другому пианисту. На протяжении последующих пяти лет Левенталь успешно концертировал в США, пока в 1953 г. с ним не произошёл несчастный случай: в нью-йоркском Центральном парке на Левенталя напала банда хулиганов, в результате чего у Левенталя оказались сломаны кости рук в семи местах. Даже после выздоровления (никаких повреждений, препятствующих пианистической карьере, переломы за собой не повлекли) Левенталь не вернулся на сцену, заявив: «Когда тебя избивают твои собратья — тебе не захочется играть для них музыку» (англ. «When you’re beaten up by your fellow man, you don’t feel like performing for him in public»).

В 1956 г. Левенталь оставил США и уехал в Европу, где вёл полунищенский образ жизни. Затем он получил предложение работы из Рио-де-Жанейро, которое оказалось ошибочным, так что Левенталю пришлось случайными уроками зарабатывать деньги на отъезд из Бразилии. В 1961 г. он наконец вернулся в США и по непонятным причинам обратился к творческому наследию почти совершенно забытого французского композитора Шарля Валантена Алькана (любопытно, впрочем, что учительница Левенталя Ольга Самарофф была ученицей сына Алькана Эли Мириама Делаборда).

Первое публичное выступление Левенталя с музыкой Алькана представляло собой двухчасовую радиопрограмму, в которой Левенталь перемежал исполнение виртуозных произведений Алькана рассказами о его жизни. Успех этой радиопередачи был очень высок, Левенталю предложили записать грампластинку с музыкой Алькана, а в 1964 г. он повторно, после 12-летнего перерыва, дебютировал в Нью-Йорке как концертирующий пианист с программой, полностью составленной из произведений Алькана. Этот концерт, наряду с последовавшим вскоре циклом из трёх вечеров музыки Ференца Листа в исполнении Левенталя, считается одним из значительных событий, давших начало «Воскрешению романтизма» — волне возвращения в концертный репертуар камерной и сольной музыки замечательных, но полузабытых композиторов середины XIX века — таких, как Алькан, Игнац Мошелес, Ян Непомук Гуммель, Ксавер Шарвенка и целый ряд других.

В дальнейшем Левенталь принимал активное участие в индианаполисском Фестивале романтической музыки, преподавал, выпустил ряд записей, выступал как редактор и составитель (в частности, им были подготовлены и откомментированы любопытные антологии «Фортепианная музыка для одной руки» и «Бисы знаменитых пианистов»).

Ссылки

• [www.time.com/time/magazine/article/0,9171,898967,00.html Статья о Левентале и Шарле Валантене Алькане из журнала «Тайм» 1966 года]

Отрывок, характеризующий Левенталь, Рэймонд

«Какое право он имеет не хотеть принять меня в свое родство? Ах лучше не думать об этом, не думать до его приезда!» сказала она себе и стала оглядывать знакомые и незнакомые лица в партере. Впереди партера, в самой середине, облокотившись спиной к рампе, стоял Долохов с огромной, кверху зачесанной копной курчавых волос, в персидском костюме. Он стоял на самом виду театра, зная, что он обращает на себя внимание всей залы, так же свободно, как будто он стоял в своей комнате. Около него столпившись стояла самая блестящая молодежь Москвы, и он видимо первенствовал между ними.
Граф Илья Андреич, смеясь, подтолкнул краснеющую Соню, указывая ей на прежнего обожателя.
– Узнала? – спросил он. – И откуда он взялся, – обратился граф к Шиншину, – ведь он пропадал куда то?
– Пропадал, – отвечал Шиншин. – На Кавказе был, а там бежал, и, говорят, у какого то владетельного князя был министром в Персии, убил там брата шахова: ну с ума все и сходят московские барыни! Dolochoff le Persan, [Персианин Долохов,] да и кончено. У нас теперь нет слова без Долохова: им клянутся, на него зовут как на стерлядь, – говорил Шиншин. – Долохов, да Курагин Анатоль – всех у нас барынь с ума свели.
В соседний бенуар вошла высокая, красивая дама с огромной косой и очень оголенными, белыми, полными плечами и шеей, на которой была двойная нитка больших жемчугов, и долго усаживалась, шумя своим толстым шелковым платьем.
Наташа невольно вглядывалась в эту шею, плечи, жемчуги, прическу и любовалась красотой плеч и жемчугов. В то время как Наташа уже второй раз вглядывалась в нее, дама оглянулась и, встретившись глазами с графом Ильей Андреичем, кивнула ему головой и улыбнулась. Это была графиня Безухова, жена Пьера. Илья Андреич, знавший всех на свете, перегнувшись, заговорил с ней.
– Давно пожаловали, графиня? – заговорил он. – Приду, приду, ручку поцелую. А я вот приехал по делам и девочек своих с собой привез. Бесподобно, говорят, Семенова играет, – говорил Илья Андреич. – Граф Петр Кириллович нас никогда не забывал. Он здесь?
– Да, он хотел зайти, – сказала Элен и внимательно посмотрела на Наташу.
Граф Илья Андреич опять сел на свое место.
– Ведь хороша? – шопотом сказал он Наташе.
– Чудо! – сказала Наташа, – вот влюбиться можно! В это время зазвучали последние аккорды увертюры и застучала палочка капельмейстера. В партере прошли на места запоздавшие мужчины и поднялась занавесь.
Как только поднялась занавесь, в ложах и партере всё замолкло, и все мужчины, старые и молодые, в мундирах и фраках, все женщины в драгоценных каменьях на голом теле, с жадным любопытством устремили всё внимание на сцену. Наташа тоже стала смотреть.


На сцене были ровные доски по средине, с боков стояли крашеные картины, изображавшие деревья, позади было протянуто полотно на досках. В середине сцены сидели девицы в красных корсажах и белых юбках. Одна, очень толстая, в шелковом белом платье, сидела особо на низкой скамеечке, к которой был приклеен сзади зеленый картон. Все они пели что то. Когда они кончили свою песню, девица в белом подошла к будочке суфлера, и к ней подошел мужчина в шелковых, в обтяжку, панталонах на толстых ногах, с пером и кинжалом и стал петь и разводить руками.
Мужчина в обтянутых панталонах пропел один, потом пропела она. Потом оба замолкли, заиграла музыка, и мужчина стал перебирать пальцами руку девицы в белом платье, очевидно выжидая опять такта, чтобы начать свою партию вместе с нею. Они пропели вдвоем, и все в театре стали хлопать и кричать, а мужчина и женщина на сцене, которые изображали влюбленных, стали, улыбаясь и разводя руками, кланяться.
После деревни и в том серьезном настроении, в котором находилась Наташа, всё это было дико и удивительно ей. Она не могла следить за ходом оперы, не могла даже слышать музыку: она видела только крашеные картоны и странно наряженных мужчин и женщин, при ярком свете странно двигавшихся, говоривших и певших; она знала, что всё это должно было представлять, но всё это было так вычурно фальшиво и ненатурально, что ей становилось то совестно за актеров, то смешно на них. Она оглядывалась вокруг себя, на лица зрителей, отыскивая в них то же чувство насмешки и недоумения, которое было в ней; но все лица были внимательны к тому, что происходило на сцене и выражали притворное, как казалось Наташе, восхищение. «Должно быть это так надобно!» думала Наташа. Она попеременно оглядывалась то на эти ряды припомаженных голов в партере, то на оголенных женщин в ложах, в особенности на свою соседку Элен, которая, совершенно раздетая, с тихой и спокойной улыбкой, не спуская глаз, смотрела на сцену, ощущая яркий свет, разлитый по всей зале и теплый, толпою согретый воздух. Наташа мало по малу начинала приходить в давно не испытанное ею состояние опьянения. Она не помнила, что она и где она и что перед ней делается. Она смотрела и думала, и самые странные мысли неожиданно, без связи, мелькали в ее голове. То ей приходила мысль вскочить на рампу и пропеть ту арию, которую пела актриса, то ей хотелось зацепить веером недалеко от нее сидевшего старичка, то перегнуться к Элен и защекотать ее.