Левин, Виктор Давыдович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Ви́ктор Давы́дович Ле́вин (1915, Одесса — 1997, Эйн-ха-Бсор, Негев, Израиль) — советский филолог, специалист в области истории русского литературного языка и языка художественной литературы.

Внешние изображения
[foto.ruslang.ru/pages/image/imagepage8.html Виктор Давыдович Левин]
Из фоторабот Л. Л. Касаткина.




Биография

Брат философа, теоретика права И. Д. Левина, дядя филолога Ю. И. Левина. Учился в Московском городском педагогическом институте им. В. П. Потёмкина на факультете русского языка и литературы в 1933—1937 годах.; учился в аспирантуре в ИФЛИ и в 1940 году защитил кандидатскую диссертацию на тему «Отглагольные существительные в русском языке».

В 1940—1949 годах преподавал, заведовал кафедрой русского языка в Ивановском пединституте. Участник Великой Отечественной войны, на фронте вступил в КПСС. В 1945—1950 годах преподавал в Московском литературном институте. В 1950—1962 годах преподавал в МГПИ.

С 1950 года работал в Институте языкознания АН СССР, затем в Институте русского языка АН СССР. В «Грамматике русского языка» под редакцией академика В. В. Виноградова (М.: Изд-во АН СССР, 1954) написал раздел «Прямая, косвенная и несобственно-прямая речь» (Т. 2. Ч. 2. С. 404—434). Принимал активное участие (составление словника, редактирование и написание словарных статей) в работе над «Словарём языка Пушкина», вышедшим первым изданием в 1956—1961 годах. В 1962 году организовал в Институте русского языка сектор стилистики и языка художественной литературы, которым заведовал до 1971 года. В 1964 году В. Д. Левину была присуждена ученая степень доктора филологических наук за опубликованную монографию «Очерк стилистики русского литературного языка конца XVIII — начала XIX в. Лексика». В 1965—1971 годах был профессором филологического факультета МГУ, читал курс истории русского литературного языка.

Будучи секретарём парторганизации Института русского языка АН СССР, в 1971 году В. Д. Левин был обвинён в попустительстве антисоветским тенденциям среди молодых сотрудников института и в результате исключён из партии, разжалован в научные сотрудники и уволен из МГУ. В 1975 году был уволен из Института русского языка «в связи с уходом на пенсию».

В 1976 году переехал в Израиль, где стал профессором Еврейского университета в Иерусалиме, с 1983 года — заслуженный профессор. Был приглашенным профессором Калифорнийского университета (Лос-Анджелес) и Института Кеннана (Вашингтон). В Советском Союзе упоминать его работы не полагалось до конца 1980-х годов.

Библиография

Аудиозапись

Левин В. Д. Искандер Ислахи. Ещё один фонетический парадокс (лингвистическая пародия). // Незабытые голоса России: Звучат голоса отечественных филологов. Вып. I. М.: Языки славянских культур, 2009, с. 131—133. ISBN 978-5-9551-0327-3 Аудиозапись Р. Ф. Пауфошимы (Касаткиной), март 1975 года.

В честь него

К 75-летию В. Д. Левина кафедра русистики и славистики Еврейского университета в Иерусалиме совместно с Центром изучения славянских языков и литературы организовали публикацию сборника статей, в котором приняли участие

Russian Philology and History. In Honour of Professor Victor Levin. Eds W. Moskovich et al. Jerusalem: Praedicta Ltd. 1992. ISBN 965-424-010-6
[danefae.org/pprs/levin/edit.htm Предисловие, с. 7—13]; [danefae.org/pprs/levin/biblio.htm Библиография, с. 13—16]

В сборнике были впервые опубликованы доклад Г. О. Винокура «Язык писателя и норма» (публикатор Т. Г. Винокур) и фрагмент из воспоминаний художника В. А. Милашевского «Моя работа в „Academia“» (публикатор Л. Юниверг).

Напишите отзыв о статье "Левин, Виктор Давыдович"

Ссылки

  • [rus.1september.ru/article.php?ID=200102104 Перепечатка статьи 1969 г.] (с фотографией, предисловием С. И. Гиндина и избранной библиографией)
  • [www.eleven.co.il/?mode=article&id=12366 Статья в Электронной еврейской энциклопедии]

Отрывок, характеризующий Левин, Виктор Давыдович

Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему: