Левков, Владимир Израилевич

Владимир Израилевич Левков

Владимир Израилевич Левков (1895, Ростов-на-Дону — 1954, Москва) — конструктор первых в мире судов на воздушной подушке (СВП).

В работе «Вихревая теория ротора» (1925) обосновал возможность создания СВП. Испытания первого трёхместного (по другим данным, двухместного ) катера Л-1 состоялись в 1935. До 1941 года под его руководством построено 15 опытных катеров с различным водоизмещением (от 2 до 15 тонн). В 1939—1952 годах возглавлял СКБ.

Биография конструктора

Владимир Израилевич Левков родился в 1895 году в Ростове-на-Дону.

Окончил Ростовское реальное училище с отличными оценками по всем предметам. Он очень интересовался техникой. Учился за границей, в Германии, в Высшей технической школе. Но когда началась Первая мировая война, Левков вернулся на родину и стал студентом Донского политехнического института в Новочеркасске. Окончил институт летом 1921 года. Еще студентом он начал развивать идею бесколесного вездехода на воздушной подушке, которую предложил К. Э. Циолковский — в 1927 году в Калуге вышла его книжка «Сопротивление воздуха и скорый поезд» и тогда же поступила в библиотеку ДПИ.

В середине 1920-х годов Левков предложил создать в ДПИ авиационное отделение с аэродинамической лабораторией. 27 декабря 1929 года Левков В. И. был утвержден профессором кафедры прикладной аэродинамики. Был директором Новочеркасского авиационного института.

11 марта 1939 года приказом наркома судостроительной промышленности И. Ф. Тевосяна профессор Левков был назначен начальником и главным конструктором нового ЦКБ, а производственной базой для строительства летающих катеров стал завод № 445 (бывший планерный) в Тушино, под Москвой.

В октябре 1941 года конструкторское бюро Левкова и завод № 445 эвакуировали в старинный уральский город Алапаевск. Владимир Израилевич занял пост главного инженера завода, который приступил к выпуску десантных планеров.

С 1944 года Владимир Израилевич работал по совместительству на кафедре гидравлики Московского технологического института пищевой промышленности (МТИПП).

В мае 1952 года он оставляет судостроение и переходит в МТИПП на штатную должность профессора, оставаясь консультантом в ЦКБ, занимавшемся проектированием СВП.

В канун нового, 1954 года прямо в институте у Левкова случился инсульт и спустя два дня, 2 января, он умер от кровоизлияния в мозг, не дожив до шестидесяти лет.

Похоронили его на Головинском кладбище в Москве.

Лаборатория

 — Горячим энтузиастом идеи воздушной подушки он был, а начал с испытания простенькой модели.

(Константин Данилович Богачёв, ближайший помощник)

По его описанию, эта модель была в в виде перевёрнутого таза. В центре этого «таза» — электрический мотор с винтом. Винт нагнетал воздух. Модель отрываясь от пола, зависала ны высоте нескольких миллиметров. Около пяти лет Левков испытывал эту модель.

В середине 1920-х годов В. И. Левков предложил создать в ДПИ авиационное отделение с аэродинамической лабораторией. Так как не было средств и проекта, то Левкова поддержали общественные организации.

Он разрабатывает вместе со своими студентами чертежи аэродинамической трубы со скоростью воздушного потока около 30 м/сек. Весной 1926 года уже состоялось официальное открытие лаборатории, построенной своими силами, где началась большая научно-исследовательская работа. Многие исследования выполнялись по заданию промышленности. Некоторые из тем: определение местных сопротивлений воздуховодов, исследование ветровых нагрузок на ангары, конструирование и испытания ветросиловых установок.

Испытания на Копанском озере

В сегодняшнее литературе посвящённых судам на воздушной подушке (СВП) мы то и дело встречаем факт что первые практические СВП спроектировал англичанин Кристофер Сидней Коккерели в 1959 году. Но мало кто знает что ещё за 25 лет до этого профессор Новочеркасского политехнического института Левков уже создал и испытывал на Копанском озере катера на воздушной подушке.

Испытание первого в мире катера на воздушной подушке (Л-1) прошло на полигоне возле деревни Пейпия Кингисеппского района Ленинградской области в 1934 году.

Идея бесколесного вездехода на воздушной подушке принадлежит Константину Эдуардовичу Циолковскому. В двадцать седьмом году вышла его книжка «Сопротивление воздуха и скорый поезд». Мы в Новочеркасском политехническом институте сразу же заинтересовались идеей транспорта на воздушной подушке и решили попробовать воплотить её в жизнь.

(В. И. Левков)

В 1927 году молодой доцент Владимир Израилевич Левков, специалист по аэродинамике, начал проводить опыты над моделями аппаратов на воздушной подушке. Только через семь лет, в 1934 году, было испытано первое в мире судно на воздушной подушке. Это был катер Л-1.

Работы эти были секретными. И подробности о испытании на Копанском озере стали впервые известны массовому читателю и исследователю только после публикации книги адмирала Никитина «Катера пересекают океан». Одну из глав он полностью посвятил испытанием СВП на Копанском озере, где он командовал дивизионом радиоуправляемых торпедных катеров в Пейпии.

Эти события происходили в тот период когда конструкторы кораблей в очередной раз столкнулись с проблемой увеличения скорости кораблей, подводных лодок, катеров и судов. Возможности водоизмещающего режима плавания к этому моменту были исчерпаны полностью. Возможности глиссирующего режима плавания были ограничены. На эту тему в Советской России тонкие исследования провёл молодой авиаконструктор будущий академик А. Н. Туполев. Он создал формулы для практических расчётов глиссирующих судов. Открывалась неясна перспектива для судов, которые бы парили над поверхностью воды.

В конце 1930-х годов моряки на манёврах Балтийского флота замечали как вдали, на горизонте с большой скоростью проносились какие-то катера. На глаз их скорость была не менее 50 узлов. Очевидцам не верили. Ни один из известных кораблей и катеров того времени такой скорости развить не мог.

Старый кораблестроитель рассказывал: «Я стоял на палубе нового миноносца. Корабль проходил испытания. Вдруг я увидел, как пронёсся катер и быстро обогнал нас. Рассмотреть его никто толком не успел. По роду своей работы я знал, что это за „штука“, однако рассказывать не имел права. Взяв у командира бинокль, я внимательно осмотрел берег, с которого сошёл катер, но там уже ничего не было видно…» Это был катер, сконструированный по типу СВП профессора Левкова. Его катера выглядели необычно. Широкая и плоская платформа несла сзади два самолётных киля. Первая практическая конструкция СВП была итогом интенсивной работы в течение нескольких лет. Вторая по счёту модель выглядела по-другому. Она была уже не круглой, а вытянутой, каплевидной формы. Там, в вырезах, в наклонном положении стояли электродвигатели с пропеллерами. Именно этот прототип лег в основу СВП.

Л-1

в 1934 году, было испытано первое в мире судно на воздушной подушке. Это был катер Л-1. Идеи, заложенные в основу СВП, привлекли внимание военного ведомства, и Левков был приглашён на работу в Москву, в Московский авиационный институт. В багаже он привёз с собой двухметровую рабочую модель СВП. В здании института для работы над этой темой был построен специальный бассейн. Испытания проходили успешно и однажды модель попросили показать начальнику военно-воздушных сил Алкснису, академику Юрьеву и знаменитому авиаконструктору Туполеву. Они оценили работу над моделью как перспективную и порекомендовали немедленно взяться за проект реального катера на воздушной подушке. Летом 1934 года катер «Л-1» был построен и первые испытания прошёл на Плещеевом озере недалеко от Москвы.

Л-5

Результаты первых практических испытаний легли в основу конструкции нового катера «Л-5», который весил уже более 8 тонн (1936 год). Он имел дюралюминиевый корпус катамаранного типа и развил на испытаниях скорость в 130 километров в час. Л-5 двигался не только над водной поверхностью, но и над сушей. Кроме кабины водителей имелось помещение для десантников и торпеды.

Испытания катера проводились уже на Копанском озере и на Финском заливе в районе деревни Пейпия Кингисеппского района Ленинградской области. «Здесь, как мы знаем, уже существовал полигон для испытания новейших секретных катеров». Этим дивизионом катеров командовал капитан-лейтенант Никитин.

В одну из ночей осени 1937 года его разбудили по срочному делу. На полигон везли объект, который запрещено было расчехлять. На время перевозки объекта пришлось демонтировать перила моста, так как они мешали перевозке. Когда в эллинге с объекта сняли брезент, перед Никитиным оказался секретный «Л-5». Это был блестящий, удлинённый дюралюминиевый корпус с необычными высокими самолётными килями. На катере стояли два авиационных мотора М-45 по 850 лошадиных сил. Двигатели располагались в носовой и кормовой части. Как объяснил конструктор, движение вперёд осуществлялось изменением потока воздуха под днищем катера. Катер мог «парить» на месте, разворачиваться и двигаться в любом направлении.

Сначала катер испытали на то, как он держится над землёй, потом испытания перенесли на воду. Для моряков было необычно, что их одевают в лётную форму, которая защищала от вибрации и рёва могучих авиационных двигателей. На мерной линии катер показал фантастическую скорость — 130 километров в час.

После того, как команда набралась опыта в управлении катером по схеме СВП, испытания перевели на акваторию финского залива. В основном катера испытывались в Копорской губе. Катер успешно преодолевал волнение в 3 балла, хотя испытания на дальность перехода выявили, что двигатели в таком режиме долго работать не могут. Они перегревались вследствие недостатка мощности.

Испытания катера продолжились и осенью. Они показали, что он может проходить и над сплошным льдом и отдельными льдинами. Первым командиром «Л-5» был И. Ф. Кудин, командиром электромеханической боевой части В. С. Камаев. В испытаниях часто принимал участие конструктор В. И. Левков, дивизионный штурман Т. И. Савенков и минёр И. Ф. Кудин. После продолжительных испытаний выяснилось, что кроме перегрева двигателей конструкция обладает ещё одним существенным недостатком. При перекладке воздушных рулей на большой угол она стремилась опрокинуться.

Л-9, Л-11, Л-13

Левков также сконструировал и построил катера Л-11 и Л-13, испытания которых проходили весной 1939 года. На Л-11 стояли три авиационных звездообразных двигателя воздушного охлаждения, а на Л-13 (как на Л-5 и Л-9) два двигателя, но под углом 45° к горизонту в надежде, что это улучшит охлаждение. Эти СВП уже проходили над заторами сплавляемых по реке брёвен, речным перекатам, выходили на обрывистый берег и преодолевали глубокие рвы. Это обстоятельство поначалу очень удивляло сигнальщиков на флотских постах, принимавших СВП за обычные торпедные катера. Сохранилась запись в вахтенном журнале:

Торпедный катер выполз на берег и скрылся в лесу…

Уже до войны катер на воздушной подушке мог найти практическое применение. Руководитель экспедиции по снятию со льдины дрейфующей станции «Северный полюс 1» П. И. Смирнов-Светловский решил взять на борт ледокола «Красин» катер Л-9. Это был небольшой катер с деревянным корпусом и двумя 140-сильными двигателями. От Ленинграда до Кронштадта его решили перегнать надо льдом Финского залива. Трасса перегона была не обследована, и катер повредил корпус о торосы. До отхода ледокола отремонтировать его не удалось.

Полностью испытать суда помешала Великая Отечественная война. Хотя уже были сконструированы катера весом 15 и 30 тонн. В конце августа 1941 года местность в районе Копанского озера была оккупирована немецко-фашистскими войсками, и катера накануне оккупации из Пейпии были перегнаны в Кронштадт, на базу Литке. Там они и простояли до 1947 года, когда были признаны устаревшими и уничтожены. Столь же печальной оказалась судьба единственного шестимоторного катера: его пытались переправить из Москвы в Горький, но бои приближались к столице, и катер сожгли.

Послевоенный период

После Великой отечественной войны советскими конструкторами были сконструированы несколько СВП для народного хозяйства. Это — «Нева», «Радуга», «Горьковчанин», «Сормович» и другие типы судов. В Ленинградской области на Свирской судоверфи (посёлок Никольский) строилось судно СВП «Гепард».

См. также

• Судно на воздушной подушке

Литература

1. [militera.lib.ru/memo/russian/nikitin_bv/index.html Никитин Б. В. Катера пересекают океан], Л.:Лениздат, 1980
2. Техника — молодёжи № 6, 1989
3. Козлов И. А., Шломин В. С. Краснознамённый балтийский флот в героической обороне Ленинграла. Лениздат. Л., 1976
4. Краснознамённый балтийский флот в битве за Ленинград. 1941—1944 гг. Ответственный редактор Ачкасов В. И., «Наука», М., 1973
5. Катера и яхты,1991, № 5
6. Калейдоскоп,1997, № 14

Ссылки

• [www.oldboats.ru/pervye-suda-na-vozdushnoj-podushke/2/ Первые суда на воздушной подушке]
• [worldhistory.clan.su/forum/60-667-1 ЛЕВКОВ Владимир — Выдающиеся личности всех времен и народов]
• [www.rostov50.ru/1950_levkov.html Левков Владимир Израилевич, 1895—1954]

Отрывок, характеризующий Левков, Владимир Израилевич

Офицер поехал за цепь к Ечкину. Издалека еще, подъезжая к дому, он услыхал дружные, веселые звуки плясовой солдатской песни.
«Во олузя а ах… во олузях!..» – с присвистом и с торбаном слышалось ему, изредка заглушаемое криком голосов. Офицеру и весело стало на душе от этих звуков, но вместе с тем и страшно за то, что он виноват, так долго не передав важного, порученного ему приказания. Был уже девятый час. Он слез с лошади и вошел на крыльцо и в переднюю большого, сохранившегося в целости помещичьего дома, находившегося между русских и французов. В буфетной и в передней суетились лакеи с винами и яствами. Под окнами стояли песенники. Офицера ввели в дверь, и он увидал вдруг всех вместе важнейших генералов армии, в том числе и большую, заметную фигуру Ермолова. Все генералы были в расстегнутых сюртуках, с красными, оживленными лицами и громко смеялись, стоя полукругом. В середине залы красивый невысокий генерал с красным лицом бойко и ловко выделывал трепака.
– Ха, ха, ха! Ай да Николай Иванович! ха, ха, ха!..
Офицер чувствовал, что, входя в эту минуту с важным приказанием, он делается вдвойне виноват, и он хотел подождать; но один из генералов увидал его и, узнав, зачем он, сказал Ермолову. Ермолов с нахмуренным лицом вышел к офицеру и, выслушав, взял от него бумагу, ничего не сказав ему.
– Ты думаешь, это нечаянно он уехал? – сказал в этот вечер штабный товарищ кавалергардскому офицеру про Ермолова. – Это штуки, это все нарочно. Коновницына подкатить. Посмотри, завтра каша какая будет!


На другой день, рано утром, дряхлый Кутузов встал, помолился богу, оделся и с неприятным сознанием того, что он должен руководить сражением, которого он не одобрял, сел в коляску и выехал из Леташевки, в пяти верстах позади Тарутина, к тому месту, где должны были быть собраны наступающие колонны. Кутузов ехал, засыпая и просыпаясь и прислушиваясь, нет ли справа выстрелов, не начиналось ли дело? Но все еще было тихо. Только начинался рассвет сырого и пасмурного осеннего дня. Подъезжая к Тарутину, Кутузов заметил кавалеристов, ведших на водопой лошадей через дорогу, по которой ехала коляска. Кутузов присмотрелся к ним, остановил коляску и спросил, какого полка? Кавалеристы были из той колонны, которая должна была быть уже далеко впереди в засаде. «Ошибка, может быть», – подумал старый главнокомандующий. Но, проехав еще дальше, Кутузов увидал пехотные полки, ружья в козлах, солдат за кашей и с дровами, в подштанниках. Позвали офицера. Офицер доложил, что никакого приказания о выступлении не было.
– Как не бы… – начал Кутузов, но тотчас же замолчал и приказал позвать к себе старшего офицера. Вылезши из коляски, опустив голову и тяжело дыша, молча ожидая, ходил он взад и вперед. Когда явился потребованный офицер генерального штаба Эйхен, Кутузов побагровел не оттого, что этот офицер был виною ошибки, но оттого, что он был достойный предмет для выражения гнева. И, трясясь, задыхаясь, старый человек, придя в то состояние бешенства, в которое он в состоянии был приходить, когда валялся по земле от гнева, он напустился на Эйхена, угрожая руками, крича и ругаясь площадными словами. Другой подвернувшийся, капитан Брозин, ни в чем не виноватый, потерпел ту же участь.
– Это что за каналья еще? Расстрелять мерзавцев! – хрипло кричал он, махая руками и шатаясь. Он испытывал физическое страдание. Он, главнокомандующий, светлейший, которого все уверяют, что никто никогда не имел в России такой власти, как он, он поставлен в это положение – поднят на смех перед всей армией. «Напрасно так хлопотал молиться об нынешнем дне, напрасно не спал ночь и все обдумывал! – думал он о самом себе. – Когда был мальчишкой офицером, никто бы не смел так надсмеяться надо мной… А теперь!» Он испытывал физическое страдание, как от телесного наказания, и не мог не выражать его гневными и страдальческими криками; но скоро силы его ослабели, и он, оглядываясь, чувствуя, что он много наговорил нехорошего, сел в коляску и молча уехал назад.
Излившийся гнев уже не возвращался более, и Кутузов, слабо мигая глазами, выслушивал оправдания и слова защиты (Ермолов сам не являлся к нему до другого дня) и настояния Бенигсена, Коновницына и Толя о том, чтобы то же неудавшееся движение сделать на другой день. И Кутузов должен был опять согласиться.


На другой день войска с вечера собрались в назначенных местах и ночью выступили. Была осенняя ночь с черно лиловатыми тучами, но без дождя. Земля была влажна, но грязи не было, и войска шли без шума, только слабо слышно было изредка бренчанье артиллерии. Запретили разговаривать громко, курить трубки, высекать огонь; лошадей удерживали от ржания. Таинственность предприятия увеличивала его привлекательность. Люди шли весело. Некоторые колонны остановились, поставили ружья в козлы и улеглись на холодной земле, полагая, что они пришли туда, куда надо было; некоторые (большинство) колонны шли целую ночь и, очевидно, зашли не туда, куда им надо было.
Граф Орлов Денисов с казаками (самый незначительный отряд из всех других) один попал на свое место и в свое время. Отряд этот остановился у крайней опушки леса, на тропинке из деревни Стромиловой в Дмитровское.
Перед зарею задремавшего графа Орлова разбудили. Привели перебежчика из французского лагеря. Это был польский унтер офицер корпуса Понятовского. Унтер офицер этот по польски объяснил, что он перебежал потому, что его обидели по службе, что ему давно бы пора быть офицером, что он храбрее всех и потому бросил их и хочет их наказать. Он говорил, что Мюрат ночует в версте от них и что, ежели ему дадут сто человек конвою, он живьем возьмет его. Граф Орлов Денисов посоветовался с своими товарищами. Предложение было слишком лестно, чтобы отказаться. Все вызывались ехать, все советовали попытаться. После многих споров и соображений генерал майор Греков с двумя казачьими полками решился ехать с унтер офицером.
– Ну помни же, – сказал граф Орлов Денисов унтер офицеру, отпуская его, – в случае ты соврал, я тебя велю повесить, как собаку, а правда – сто червонцев.
Унтер офицер с решительным видом не отвечал на эти слова, сел верхом и поехал с быстро собравшимся Грековым. Они скрылись в лесу. Граф Орлов, пожимаясь от свежести начинавшего брезжить утра, взволнованный тем, что им затеяно на свою ответственность, проводив Грекова, вышел из леса и стал оглядывать неприятельский лагерь, видневшийся теперь обманчиво в свете начинавшегося утра и догоравших костров. Справа от графа Орлова Денисова, по открытому склону, должны были показаться наши колонны. Граф Орлов глядел туда; но несмотря на то, что издалека они были бы заметны, колонн этих не было видно. Во французском лагере, как показалось графу Орлову Денисову, и в особенности по словам его очень зоркого адъютанта, начинали шевелиться.
– Ах, право, поздно, – сказал граф Орлов, поглядев на лагерь. Ему вдруг, как это часто бывает, после того как человека, которому мы поверим, нет больше перед глазами, ему вдруг совершенно ясно и очевидно стало, что унтер офицер этот обманщик, что он наврал и только испортит все дело атаки отсутствием этих двух полков, которых он заведет бог знает куда. Можно ли из такой массы войск выхватить главнокомандующего?
– Право, он врет, этот шельма, – сказал граф.
– Можно воротить, – сказал один из свиты, который почувствовал так же, как и граф Орлов Денисов, недоверие к предприятию, когда посмотрел на лагерь.
– А? Право?.. как вы думаете, или оставить? Или нет?
– Прикажете воротить?
– Воротить, воротить! – вдруг решительно сказал граф Орлов, глядя на часы, – поздно будет, совсем светло.
И адъютант поскакал лесом за Грековым. Когда Греков вернулся, граф Орлов Денисов, взволнованный и этой отмененной попыткой, и тщетным ожиданием пехотных колонн, которые все не показывались, и близостью неприятеля (все люди его отряда испытывали то же), решил наступать.
Шепотом прокомандовал он: «Садись!» Распределились, перекрестились…
– С богом!
«Урааааа!» – зашумело по лесу, и, одна сотня за другой, как из мешка высыпаясь, полетели весело казаки с своими дротиками наперевес, через ручей к лагерю.
Один отчаянный, испуганный крик первого увидавшего казаков француза – и все, что было в лагере, неодетое, спросонков бросило пушки, ружья, лошадей и побежало куда попало.
Ежели бы казаки преследовали французов, не обращая внимания на то, что было позади и вокруг них, они взяли бы и Мюрата, и все, что тут было. Начальники и хотели этого. Но нельзя было сдвинуть с места казаков, когда они добрались до добычи и пленных. Команды никто не слушал. Взято было тут же тысяча пятьсот человек пленных, тридцать восемь орудий, знамена и, что важнее всего для казаков, лошади, седла, одеяла и различные предметы. Со всем этим надо было обойтись, прибрать к рукам пленных, пушки, поделить добычу, покричать, даже подраться между собой: всем этим занялись казаки.
Французы, не преследуемые более, стали понемногу опоминаться, собрались командами и принялись стрелять. Орлов Денисов ожидал все колонны и не наступал дальше.
Между тем по диспозиции: «die erste Colonne marschiert» [первая колонна идет (нем.) ] и т. д., пехотные войска опоздавших колонн, которыми командовал Бенигсен и управлял Толь, выступили как следует и, как всегда бывает, пришли куда то, но только не туда, куда им было назначено. Как и всегда бывает, люди, вышедшие весело, стали останавливаться; послышалось неудовольствие, сознание путаницы, двинулись куда то назад. Проскакавшие адъютанты и генералы кричали, сердились, ссорились, говорили, что совсем не туда и опоздали, кого то бранили и т. д., и наконец, все махнули рукой и пошли только с тем, чтобы идти куда нибудь. «Куда нибудь да придем!» И действительно, пришли, но не туда, а некоторые туда, но опоздали так, что пришли без всякой пользы, только для того, чтобы в них стреляли. Толь, который в этом сражении играл роль Вейротера в Аустерлицком, старательно скакал из места в место и везде находил все навыворот. Так он наскакал на корпус Багговута в лесу, когда уже было совсем светло, а корпус этот давно уже должен был быть там, с Орловым Денисовым. Взволнованный, огорченный неудачей и полагая, что кто нибудь виноват в этом, Толь подскакал к корпусному командиру и строго стал упрекать его, говоря, что за это расстрелять следует. Багговут, старый, боевой, спокойный генерал, тоже измученный всеми остановками, путаницами, противоречиями, к удивлению всех, совершенно противно своему характеру, пришел в бешенство и наговорил неприятных вещей Толю.
– Я уроков принимать ни от кого не хочу, а умирать с своими солдатами умею не хуже другого, – сказал он и с одной дивизией пошел вперед.
Выйдя на поле под французские выстрелы, взволнованный и храбрый Багговут, не соображая того, полезно или бесполезно его вступление в дело теперь, и с одной дивизией, пошел прямо и повел свои войска под выстрелы. Опасность, ядра, пули были то самое, что нужно ему было в его гневном настроении. Одна из первых пуль убила его, следующие пули убили многих солдат. И дивизия его постояла несколько времени без пользы под огнем.


Между тем с фронта другая колонна должна была напасть на французов, но при этой колонне был Кутузов. Он знал хорошо, что ничего, кроме путаницы, не выйдет из этого против его воли начатого сражения, и, насколько то было в его власти, удерживал войска. Он не двигался.
Кутузов молча ехал на своей серенькой лошадке, лениво отвечая на предложения атаковать.
– У вас все на языке атаковать, а не видите, что мы не умеем делать сложных маневров, – сказал он Милорадовичу, просившемуся вперед.
– Не умели утром взять живьем Мюрата и прийти вовремя на место: теперь нечего делать! – отвечал он другому.
Когда Кутузову доложили, что в тылу французов, где, по донесениям казаков, прежде никого не было, теперь было два батальона поляков, он покосился назад на Ермолова (он с ним не говорил еще со вчерашнего дня).
– Вот просят наступления, предлагают разные проекты, а чуть приступишь к делу, ничего не готово, и предупрежденный неприятель берет свои меры.
Ермолов прищурил глаза и слегка улыбнулся, услыхав эти слова. Он понял, что для него гроза прошла и что Кутузов ограничится этим намеком.
– Это он на мой счет забавляется, – тихо сказал Ермолов, толкнув коленкой Раевского, стоявшего подле него.
Вскоре после этого Ермолов выдвинулся вперед к Кутузову и почтительно доложил:
– Время не упущено, ваша светлость, неприятель не ушел. Если прикажете наступать? А то гвардия и дыма не увидит.
Кутузов ничего не сказал, но когда ему донесли, что войска Мюрата отступают, он приказал наступленье; но через каждые сто шагов останавливался на три четверти часа.
Все сраженье состояло только в том, что сделали казаки Орлова Денисова; остальные войска лишь напрасно потеряли несколько сот людей.
Вследствие этого сражения Кутузов получил алмазный знак, Бенигсен тоже алмазы и сто тысяч рублей, другие, по чинам соответственно, получили тоже много приятного, и после этого сражения сделаны еще новые перемещения в штабе.
«Вот как у нас всегда делается, все навыворот!» – говорили после Тарутинского сражения русские офицеры и генералы, – точно так же, как и говорят теперь, давая чувствовать, что кто то там глупый делает так, навыворот, а мы бы не так сделали. Но люди, говорящие так, или не знают дела, про которое говорят, или умышленно обманывают себя. Всякое сражение – Тарутинское, Бородинское, Аустерлицкое – всякое совершается не так, как предполагали его распорядители. Это есть существенное условие.
Бесчисленное количество свободных сил (ибо нигде человек не бывает свободнее, как во время сражения, где дело идет о жизни и смерти) влияет на направление сражения, и это направление никогда не может быть известно вперед и никогда не совпадает с направлением какой нибудь одной силы.