Лёвшин, Алексей Ираклиевич

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Левшин, Алексей Ираклиевич»)
Перейти к: навигация, поиск
Алексей Ираклиевич Лёвшин
Род деятельности:

государственный деятель

Дата рождения:

1798(1798)

Место рождения:

Пожилино, Ефремовского уезда Тульской губернии[1]

Подданство:

Российская империя Российская империя

Дата смерти:

16 (28) сентября 1879(1879-09-28)

Место смерти:

Хомутовка, Дмитриевский уезд Курская губерния

Алексей Ираклиевич Лёвшин (17981879) — государственный деятель Российской империи; один из теоретиков реформы по освобождению крестьян, член Государственного Совета. Историк, этнограф, писатель.





Биография

Сын помещика Воронежской губернии Ираклия Алексеевича Лёвшина и дочери суконного фабриканта коммерческого советника Василия Васильевича Тулинова — Сусанны Васильевны. Его брат Лев был генерал-майором и Варшавским обер-полицмейстером.

Алексей Лёвшин окончил Воронежскую гимназию (1813), затем Харьковский университет, по окончании курса в котором со степенью магистра поступил в 1818 году на службу в Коллегию иностранных дел и был зачислен в Азиатский департамент. В 1820 году он был назначен в Оренбургскую пограничную комиссию и занялся разбором архива киргиз-кайсацких (казахских) дел. Результатом знакомства Лёвшина с историей и бытом казахов и их соседей — казаков-уральцев появилось его «Историческое и статистическое обозрение уральских казаков». Этот труд представляет собой отчёт разработки материалов по истории Уральского войска (до 1775 года — Яицкого) и долго оставался чуть ли не единственным источником, пока не появились новые материалы. Как констатировал Лёвшин, яицкие казаки

утратили древнее имя своё и последнюю, слабую тень демократического внутреннего правления>.

В 1823 году по просьбе Новороссийского генерал-губернатора графа М. С. Воронцова, Лёвшин был назначен к нему на должность секретаря; в этой должности он состоял до 1826 года, когда был командирован во Францию, Италию и Австрию для ознакомления с карантинными учреждениями. По возвращении из-за границы, Лёвшин представил проект преобразования российских карантинных заведений и проект нового устава.

В 1831 году Лёвшин был назначен Одесским градоначальником. По словам современника, Лёвшин в Одессе был всем: первый чиновник по особым поручениям у графа, директор местного театра, председатель почти всех комитетов и попечитель института благородных девиц[2]. За время его пребывания в Одессе им были основаны «Одесский Вестник» и публичная библиотека, было начато благоустройство одесской Пересыпи и строительство Потёмкинской лестницы. В 1837 году из-за начавшейся в Одессе эпидемии холеры, которая закончилась вспышкой чумы, Левшин был смещен с должности градоначальника.

В 1838 году он был назначен Иркутским гражданским губернатором, но по состоянию здоровья не смог отправиться в Иркутск и был причислен к министерству внутренних дел. В 1844 году он был назначен управляющим 3-го департамента Министерства государственных имуществ, а в 1855 — сенатором и помощником министра внутренних дел.

Крестьянская реформа

Будучи товарищем министра внутренних дел, Лёвшин сыграл видную роль в деле освобождения крестьян. Как он рассказывает в своих воспоминаниях, дворянство упорно уклонялось от каких-либо ходатайств по этому вопросу, что достаточно ясно обнаружилось в период коронационных торжеств — осенью 1856 г., во время переговоров Лёвшина с предводителями дворянства:

Большая часть представителей поземельных владельцев вовсе не была готова двинуться в новый путь, никогда не обсуждала крепостного состояния с точки зрения освобождения и потому при первом намеке о том изъявила удивление, а иногда непритворный страх. Очевидно, что такие беседы, хотя многократно повторенные, не подвинули меня далеко вперед.
Ему было поручено составить для государя краткий исторический обзор крепостного права в России. Участвовал в разработке основных принципов реформы. В докладе 26 июля 1857 года в особой записке Лёвшин наметил общие основания реформы, как то: право помещиков на землю и постепенность реформы. Когда восторжествовало течение, стоявшее за собственность крестьян на землю, с вознаграждением помещиков, и за одновременность реформы, Лёвшин составил исправленный С. С. Ланским и А. Н. Муравьёвым проект, вылившийся в форму знаменитого рескрипта Назимову (20 ноября 1857 года), с которого начинается официальная история освобождения. С этого времени влияние Лёвшина на ход реформы стало постепенно падать, пока он окончательно в 1859 году по прошению не был отстранён от дел.

Скончался 16 сентября 1879 года и был похоронен в фамильном склепе в селе Пожилино Тульской губернии.

Императорское Русское географическое общество

В 1845 году вместе с группой единомышленников учредил Императорское Русское географическое общество, став одним из членов учредителей этого общества.

Семья

Жена (с 1832) — Елизавета Фёдоровна Брискорн (1810—1896), дочь сенатора Фёдора Максимовича Брискорна (1760—1819) и Ольги Константиновны Струковой (1776—1836; урож. Маврогени), впоследствии известной как «Курская Салтычиха». Сестра её, Ольга, была замужем за Я. А. Потёмкиным и Е. Ф. Мейендорфом. Елизавета Фёдоровна принесла мужу богатое приданое, ей принадлежали усадьба Пятая Гора и имение Хомутовка. По словам современников, она имела хороший голос, была женщиной приятной, но не очень красивой[3]. Вместе с мужем была знакома с Пушкиным, их одесский дом посещали Брюллов и Фадеев. Брак её, видимо, был счастливым. Пережила мужа на семнадцать лет и была похоронена рядом с ним. Дети:

  • Ольга (1834— ?), замужем за героем Туркестанских походов за Д. Н. Шауфусом; унаследовала усадьбу Хомутовка.
  • Фёдор (1839—1888), действительный статский советник, член петербургского Славянского комитета.
  • Варвара (1843— ?)

Награды

Государственная деятельность Лёвшина была отмечена многими орденами вплоть до ордена Св. Александра Невского включительно, а учёная — званием члена многих русских и иностранных учёных обществ, как то: Парижского географического общества (1827 г.), Императорского общества сельского хозяйства южной России (1828 г.), Парижского Азиатского общества (1828 г.), Королевского датского общества северных антикваров (1836 г.), Одесского общества любителей истории и древностей (1839 г.), Императорского Вольно-экономического общества (1840 г.), Московского общества сельского хозяйства (1845 г.), Русского географического общества (1845 г.) и другие.

Библиография

Перу Лёвшина принадлежат ещё следующие труды:

  • [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/M.Asien/XIX/1820-1840/Levschin/otryv1.htm «Свидание с ханом меньшой Киргиз-Кайсакской орды // Вестник Европы, Часть 114. № 22. 1820]. Восточная литература. Проверено 11 февраля 2011. [www.webcitation.org/65YuwiDqz Архивировано из первоисточника 19 февраля 2012].
  • [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/m.asien.htm «Описание киргиз-казачьих или киргиз-кайсацких орд и степей». Петербург, 1832 год.]. Восточная литература. Проверено 11 февраля 2011. [www.webcitation.org/619bjwPh3 Архивировано из первоисточника 23 августа 2011]. Произведение переведено на французский язык. PDF
  • «Письма из Малороссии» (Харьков, 1816 год)
  • «Историческое и статистическое обозрение уральских казаков» (Санкт-Петербург, 1823 год).
  • «Прогулки русского в Помпеи» (Петербург, 1843), — первое систематическое обозрение на русском языке помпейских древностей с рисунками.
  • Мемуары: «[dlib.rsl.ru/viewer/01005497008#?page=7 Достопамятные минуты в моей жизни]» («Русский Архив», 1885 год VIII)
Новейшие переиздания работ А. И. Лёвшина

Напишите отзыв о статье "Лёвшин, Алексей Ираклиевич"

Примечания

  1. [www.tounb.ru/tula_region/history/ArticleByName.aspx?ArticleId=195&CategoryId=7 Тульская областная библиотека].
  2. Пушкин. Статьи и материалы. Вып. 3: Материалы для биографического словаря одесских знакомых Пушкина. — Одесса, 1926.— С. 61.
  3. Д.Фикельмон. Дневник 1829—1837. Весь пушкинский Петербург.— 2009.

Литература

Ссылки

  • [old-kursk.ru/book/chronicles/chron_l.html Литературные хроники курского края. Персоналии]

Отрывок, характеризующий Лёвшин, Алексей Ираклиевич

– Отчего? нет, скажите, – решительно начала было Наташа и вдруг замолчала. Они оба испуганно и смущенно смотрели друг на друга. Он попытался усмехнуться, но не мог: улыбка его выразила страдание, и он молча поцеловал ее руку и вышел.
Пьер решил сам с собою не бывать больше у Ростовых.


Петя, после полученного им решительного отказа, ушел в свою комнату и там, запершись от всех, горько плакал. Все сделали, как будто ничего не заметили, когда он к чаю пришел молчаливый и мрачный, с заплаканными глазами.
На другой день приехал государь. Несколько человек дворовых Ростовых отпросились пойти поглядеть царя. В это утро Петя долго одевался, причесывался и устроивал воротнички так, как у больших. Он хмурился перед зеркалом, делал жесты, пожимал плечами и, наконец, никому не сказавши, надел фуражку и вышел из дома с заднего крыльца, стараясь не быть замеченным. Петя решился идти прямо к тому месту, где был государь, и прямо объяснить какому нибудь камергеру (Пете казалось, что государя всегда окружают камергеры), что он, граф Ростов, несмотря на свою молодость, желает служить отечеству, что молодость не может быть препятствием для преданности и что он готов… Петя, в то время как он собирался, приготовил много прекрасных слов, которые он скажет камергеру.
Петя рассчитывал на успех своего представления государю именно потому, что он ребенок (Петя думал даже, как все удивятся его молодости), а вместе с тем в устройстве своих воротничков, в прическе и в степенной медлительной походке он хотел представить из себя старого человека. Но чем дальше он шел, чем больше он развлекался все прибывающим и прибывающим у Кремля народом, тем больше он забывал соблюдение степенности и медлительности, свойственных взрослым людям. Подходя к Кремлю, он уже стал заботиться о том, чтобы его не затолкали, и решительно, с угрожающим видом выставил по бокам локти. Но в Троицких воротах, несмотря на всю его решительность, люди, которые, вероятно, не знали, с какой патриотической целью он шел в Кремль, так прижали его к стене, что он должен был покориться и остановиться, пока в ворота с гудящим под сводами звуком проезжали экипажи. Около Пети стояла баба с лакеем, два купца и отставной солдат. Постояв несколько времени в воротах, Петя, не дождавшись того, чтобы все экипажи проехали, прежде других хотел тронуться дальше и начал решительно работать локтями; но баба, стоявшая против него, на которую он первую направил свои локти, сердито крикнула на него:
– Что, барчук, толкаешься, видишь – все стоят. Что ж лезть то!
– Так и все полезут, – сказал лакей и, тоже начав работать локтями, затискал Петю в вонючий угол ворот.
Петя отер руками пот, покрывавший его лицо, и поправил размочившиеся от пота воротнички, которые он так хорошо, как у больших, устроил дома.
Петя чувствовал, что он имеет непрезентабельный вид, и боялся, что ежели таким он представится камергерам, то его не допустят до государя. Но оправиться и перейти в другое место не было никакой возможности от тесноты. Один из проезжавших генералов был знакомый Ростовых. Петя хотел просить его помощи, но счел, что это было бы противно мужеству. Когда все экипажи проехали, толпа хлынула и вынесла и Петю на площадь, которая была вся занята народом. Не только по площади, но на откосах, на крышах, везде был народ. Только что Петя очутился на площади, он явственно услыхал наполнявшие весь Кремль звуки колоколов и радостного народного говора.
Одно время на площади было просторнее, но вдруг все головы открылись, все бросилось еще куда то вперед. Петю сдавили так, что он не мог дышать, и все закричало: «Ура! урра! ура!Петя поднимался на цыпочки, толкался, щипался, но ничего не мог видеть, кроме народа вокруг себя.
На всех лицах было одно общее выражение умиления и восторга. Одна купчиха, стоявшая подле Пети, рыдала, и слезы текли у нее из глаз.
– Отец, ангел, батюшка! – приговаривала она, отирая пальцем слезы.
– Ура! – кричали со всех сторон. С минуту толпа простояла на одном месте; но потом опять бросилась вперед.
Петя, сам себя не помня, стиснув зубы и зверски выкатив глаза, бросился вперед, работая локтями и крича «ура!», как будто он готов был и себя и всех убить в эту минуту, но с боков его лезли точно такие же зверские лица с такими же криками «ура!».
«Так вот что такое государь! – думал Петя. – Нет, нельзя мне самому подать ему прошение, это слишком смело!Несмотря на то, он все так же отчаянно пробивался вперед, и из за спин передних ему мелькнуло пустое пространство с устланным красным сукном ходом; но в это время толпа заколебалась назад (спереди полицейские отталкивали надвинувшихся слишком близко к шествию; государь проходил из дворца в Успенский собор), и Петя неожиданно получил в бок такой удар по ребрам и так был придавлен, что вдруг в глазах его все помутилось и он потерял сознание. Когда он пришел в себя, какое то духовное лицо, с пучком седевших волос назади, в потертой синей рясе, вероятно, дьячок, одной рукой держал его под мышку, другой охранял от напиравшей толпы.
– Барчонка задавили! – говорил дьячок. – Что ж так!.. легче… задавили, задавили!
Государь прошел в Успенский собор. Толпа опять разровнялась, и дьячок вывел Петю, бледного и не дышащего, к царь пушке. Несколько лиц пожалели Петю, и вдруг вся толпа обратилась к нему, и уже вокруг него произошла давка. Те, которые стояли ближе, услуживали ему, расстегивали его сюртучок, усаживали на возвышение пушки и укоряли кого то, – тех, кто раздавил его.
– Этак до смерти раздавить можно. Что же это! Душегубство делать! Вишь, сердечный, как скатерть белый стал, – говорили голоса.
Петя скоро опомнился, краска вернулась ему в лицо, боль прошла, и за эту временную неприятность он получил место на пушке, с которой он надеялся увидать долженствующего пройти назад государя. Петя уже не думал теперь о подаче прошения. Уже только ему бы увидать его – и то он бы считал себя счастливым!
Во время службы в Успенском соборе – соединенного молебствия по случаю приезда государя и благодарственной молитвы за заключение мира с турками – толпа пораспространилась; появились покрикивающие продавцы квасу, пряников, мака, до которого был особенно охотник Петя, и послышались обыкновенные разговоры. Одна купчиха показывала свою разорванную шаль и сообщала, как дорого она была куплена; другая говорила, что нынче все шелковые материи дороги стали. Дьячок, спаситель Пети, разговаривал с чиновником о том, кто и кто служит нынче с преосвященным. Дьячок несколько раз повторял слово соборне, которого не понимал Петя. Два молодые мещанина шутили с дворовыми девушками, грызущими орехи. Все эти разговоры, в особенности шуточки с девушками, для Пети в его возрасте имевшие особенную привлекательность, все эти разговоры теперь не занимали Петю; ou сидел на своем возвышении пушки, все так же волнуясь при мысли о государе и о своей любви к нему. Совпадение чувства боли и страха, когда его сдавили, с чувством восторга еще более усилило в нем сознание важности этой минуты.
Вдруг с набережной послышались пушечные выстрелы (это стреляли в ознаменование мира с турками), и толпа стремительно бросилась к набережной – смотреть, как стреляют. Петя тоже хотел бежать туда, но дьячок, взявший под свое покровительство барчонка, не пустил его. Еще продолжались выстрелы, когда из Успенского собора выбежали офицеры, генералы, камергеры, потом уже не так поспешно вышли еще другие, опять снялись шапки с голов, и те, которые убежали смотреть пушки, бежали назад. Наконец вышли еще четверо мужчин в мундирах и лентах из дверей собора. «Ура! Ура! – опять закричала толпа.
– Который? Который? – плачущим голосом спрашивал вокруг себя Петя, но никто не отвечал ему; все были слишком увлечены, и Петя, выбрав одного из этих четырех лиц, которого он из за слез, выступивших ему от радости на глаза, не мог ясно разглядеть, сосредоточил на него весь свой восторг, хотя это был не государь, закричал «ура!неистовым голосом и решил, что завтра же, чего бы это ему ни стоило, он будет военным.
Толпа побежала за государем, проводила его до дворца и стала расходиться. Было уже поздно, и Петя ничего не ел, и пот лил с него градом; но он не уходил домой и вместе с уменьшившейся, но еще довольно большой толпой стоял перед дворцом, во время обеда государя, глядя в окна дворца, ожидая еще чего то и завидуя одинаково и сановникам, подъезжавшим к крыльцу – к обеду государя, и камер лакеям, служившим за столом и мелькавшим в окнах.
За обедом государя Валуев сказал, оглянувшись в окно:
– Народ все еще надеется увидать ваше величество.
Обед уже кончился, государь встал и, доедая бисквит, вышел на балкон. Народ, с Петей в середине, бросился к балкону.
– Ангел, отец! Ура, батюшка!.. – кричали народ и Петя, и опять бабы и некоторые мужчины послабее, в том числе и Петя, заплакали от счастия. Довольно большой обломок бисквита, который держал в руке государь, отломившись, упал на перилы балкона, с перил на землю. Ближе всех стоявший кучер в поддевке бросился к этому кусочку бисквита и схватил его. Некоторые из толпы бросились к кучеру. Заметив это, государь велел подать себе тарелку бисквитов и стал кидать бисквиты с балкона. Глаза Пети налились кровью, опасность быть задавленным еще более возбуждала его, он бросился на бисквиты. Он не знал зачем, но нужно было взять один бисквит из рук царя, и нужно было не поддаться. Он бросился и сбил с ног старушку, ловившую бисквит. Но старушка не считала себя побежденною, хотя и лежала на земле (старушка ловила бисквиты и не попадала руками). Петя коленкой отбил ее руку, схватил бисквит и, как будто боясь опоздать, опять закричал «ура!», уже охриплым голосом.