Ошанин, Лев Иванович

Лев Иванович Ошанин
Место рождения:	Рыбинск, Ярославская губерния, Российская империя
Род деятельности:	поэт-песенник
Направление:	социалистический реализм
Жанр:	песня, стихотворение
Язык произведений:	русский
Премии:
Награды:
Подпись:

Лев Ива́нович Оша́нин (1912—1996) — поэт, автор более 70 поэтических сборников, стихотворных повестей и пьес, лауреат Сталинской премии первой степени (1950), а также лауреат Всемирных фестивалей молодёжи и студентов.

Биография

Родился 17 (30) мая 1912 года в Рыбинске (ныне Ярославской области) в дворянской семье. Отец, Иван Александрович, работал частным поверенным городского суда; мать, Мария Николаевна, — музыкальным педагогом. В семье было шесть детей — 5 братьев и сестра. Жили в собственном двухэтажном доме на улице Крестовой, а после его продажи снимали квартиру в доме № 4 на улице Мологской (ныне — Чкалова).

Отец скончался, когда Льву было 4 года, чтобы заработать на жизнь мать была вынуждена устраивать благотворительные концерты. После 1917 года семья переехала в город Ростов той же губернии, Мария Николаевна возглавляла там первый детский сад.

С 1922 года Ошанины жили в Москве. После окончания восьми классов Ошанин работал токарем на чугунолитейном заводе, а затем экскурсоводом на выставке, впоследствии ставшей ВДНХ. Посещал рабочий литературный кружок «Закал», при поддержке которого издал свою первую книгу — повесть «Этажи» о школьных годах. Был принят в Российскую ассоциацию пролетарских писателей (РАПП). Стал публиковать стихи в «Комсомольской правде», «Огоньке», «Молодой гвардии».

Пошли слухи, что под биографию писателя «копают», друзья посоветовали ему уехать из Москвы. В 1932—1935 годах находился в тундре на строительстве города Хибиногорска: работал на Хибиногорской апатитовой фабрике, затем директором клуба горняков, а после разъездным корреспондентом газеты «Кировский рабочий». Однако дворянское происхождение не давало спокойно жить и здесь — после доноса завистников Ошанина изгнали из комсомола и уволили из газеты.

Лев Иванович вернулся в столицу, где в 1936 году поступил в Литературный институт имени А. М. Горького. Женился на литераторе Елене Успенской — внучке писателя Глеба Успенского, родились дочь Таня и сын Серёжа. Учёбу пришлось бросить.

Из-за плохого зрения Ошанина не призывали в армию, даже после начала Великой Отечественной войны ему отказали быть военным корреспондентом. Вместе с семьёй он оказался в эвакуации в Казани, его супруга работала в эвакуированной туда же газете «Пионерская правда», но сам Лев Иванович устроиться по литературной специальности не смог. Затем семья оказалась в Елабуге. Там поэт Б. Л. Пастернак посоветовал ему вступить в Союз советских писателей, с членским билетом которого можно было попасть на фронт даже с плохим здоровьем. Ошанин, заручившись рекомендацией Пастернака, так и сделал. Он стал командироваться на передовую от Политуправления Красной Армии, работать в военных газетах, выступать перед бойцами. В 1944 году вступил в ВКП(б). Ещё ранее, 22 июня 1941 года, из репродукторов на сборных пунктах звучала на написанным им до войны стихи песня «В бой за Родину». Уже после Победы И. О. Дунаевским на музыку были положены и стали песней его стихи последнего периода войны «Ехал я из Берлина». Осенью 1945 года на стихи Ошанина была написана знаменитая песня «Дороги».

Член правлений СП РСФСР в 1958—1990 годах и СП СССР с 1976 года.

До последнего года жизни вёл в Литературном институте семинар для молодых поэтов.

Умер поздним вечером 30 декабря 1996 года. Похоронен на Ваганьковском кладбище в Москве.

Награды

За цикл стихов и песен к кинофильму «Юность мира» удостоен Сталинской премии (1950). Награждён двумя орденами, а также медалями.

Творчество

Ошанин — один из наиболее популярных поэтов-песенников советского времени. Песня о войне — «Дороги» — стала народной, огромную известность получили также «Течёт Волга», «Солнечный круг», «Зачем меня окликнул ты?», «А у нас во дворе есть девчонка одна», «Просто я работаю волшебником». Песня на стихи «Солнечный круг» (композитор — Аркадий Островский), в исполнении Тамары Миансаровой, победила на песенном фестивале в Сопоте в 1963 году.

Однако это лишь одна сторона творчества поэта: Ошанину принадлежит разнообразная лирика, особенно любовная, а также разнообразные по сюжету баллады. Как сюжетное лирическое стихотворение, баллада по своей жанровой природе близка песне. Но на стороне последней заметное преимущество, отмеченное самим поэтом: «Конечно, больше знают песни, потому что уж если песня получилась и оторвалась, то она летит и не знает никаких преград, и потому она закрывает как бы все остальное…»

Значимая веха в творчестве Ошанина — поэма об Александре Македонском «Вода бессмертия» (1976). Поэма представляет собой серию баллад (авторский подзаголовок — «Роман в балладах»). Ошанин использовал несколько ярких эпизодов из жизни Александра, известных по сочинениям античных авторов, но также и апокрифические восточные легенды (например, о поисках «воды бессмертья»; мотив, важный для общего замысла поэмы, как показывает само её название). Таким образом, нельзя утверждать, что повествование отличается особой исторической точностью. Значительное место отводит Ошанин пребыванию Александра в Согдиане, то есть на территории, входившей до 1991 г. в состав СССР. Здесь — очевидное желание актуализировать прошлое. «Не все сгоревшее сгорело, не все ушедшее мертво…» — писал Ошанин в одном из авторских отступлений.

По мнению слависта Вольфганга Казака, критическое замечание Ошанина «о том, что вместо песен созда­валось „много дидактических, наскоро за­рифмованных лозунгов из передовой статьи районной газеты“, касается, по сути дела, его самого».

Был участником травли писателя Бориса Пастернака, связанной с изданием в Милане в 1957 году романа «Доктор Живаго».

Активно боролся за сохранение первоначального облика Поклонной горы: «Окно моего кабинета…»

Память

С 1984 года Ошанин Почётный гражданин Рыбинска (Лев Иванович ежегодно приезжал на родину, посвятил ей несколько стихотворений, был участником ряда местных мероприятий). В 2002 году часть Сельскохозяйственной улицы в Рыбинске была переименована в улицу Ошанина. 2 августа 2003 года на набережной Волги поэту установлен памятник: возле парапета Лев Иванович с книгой в руках смотрит на реку.

Имя Ошанина носит Детская школа искусств в городе Вязники Владимирской области.

Также является почётным гражданином Кировска.

Сочинения

• Собрание сочинений в 3-х томах. М., 1980-1981
• Избранные произведения в 2-х томах. М., 1971
• Всегда в пути, М., 1948
• Комсомольские песни, 1948 (составитель)
• Москва майская, М.,1949 (составитель)
• Дети разных народов, М.,1950
• Беспокойные сердца, 1951
• Стихи и песни о друзьях, 1952
• Стихи о любви, М., 1957
• Стихи. Баллады. Песни. 1959
• Так нам сердце велело, 1959
• Песня о тревожной молодости, 1961
• Стихи и песни, 1961
• Избранное, 1963
• Баллады, М.,1965
• Сто песен, М., 1966
• Просто я работаю волшебником, 1966
• Как создавалась песня. Статьи, М., 1967
• «Текстовики» или поэты // «Вопросы литературы», 1967, № 8
• Это будет вот так, 1969
• Шёл я сквозь вьюгу..., 1970
• Островитяне, М., 1972
• Мой друг Борис, 1972
• Мы с одного земного шара, 1973
• Земля и небо. Ярославль, 1975
• Вода бессмертья. Книга новых стихов. — М.: Советский писатель, 1976, 160 с., 50 000 экз.
• Издалека-долго..., М., Современник, 1977
• Талисман Авиценны, Ташкент, 1980
• Самолеты и соловьи, М., 1982
• Лирика, баллады, песни, 1983
• Пока я дышать умею..., 1985
• Баллады, 1987
• Потому что мне восемнадцать, 1987
• Только лирика, 1988
• Верить друг другу, 1989
• Вьюга смешала землю с небом, 1996

Ссылки

• [levoshanin.ru Лев Ошанин. Стихи]
• Ошанин, Лев Иванович // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
• [www.krugosvet.ru/articles/99/1009915/1009915a1.htm Ошанин, Лев Иванович] — статья из энциклопедии «Кругосвет»

Отрывок, характеризующий Ошанин, Лев Иванович

«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.