Лев III Исавр
| Лев III Исавр греч. Λέων Γ΄<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;">  </td></tr>
<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Лев III Исавр и его сын Константин V</td></tr> | ||
| ||
|---|---|---|
| 25 марта 717 — 18 июня 741 | ||
| Предшественник: | Анастасий II | |
| Преемник: | Константин V | |
| Вероисповедание: | Христианство | |
| Рождение: | Германикия | |
| Смерть: | 18 июня 741 | |
| Род: | Исаврийская династия | |
| Супруга: | Мария | |
| Дети: | Анна, Константин V, Ирина, Космо | |
Лев III Исавр — византийский император (717—741), основатель Исаврийской династии. При его правлении Византийская империя вступила в период иконоборчества.
Содержание
Биография
Приход к власти
Род его исаврийского[1] или армянского[2][3] происхождения происходил, вероятно, из малоазиатской области Исаврии, а сам он родился в Германикии (город в Малой Азии). Из слов Теофана, был армянского происхождения[4].
Анастасий II (713—715) дал ему титул патриция и назначил его правителем области в Малой Азии. Когда войсками был провозглашен императором Феодосий III, Лев Исавр отказался признать его и поднял восстание. Феодосий отрекся от престола, получив обещание, что останется невредим. В марте 717 года престол стал бесспорным достоянием Льва Исавра, энергично принявшегося за оборону государства от арабов, которые уже давно захватили Сирию и наводняли Малую Азию.
Война с арабами
Маслама, брат арабского халифа Сулеймана, которому Лев обещал по воцарении платить дань, переправился через Геллеспонт и двинулся к Константинополю с сухопутным войском, чтобы наказать Льва за неисполнение обещания. В то же время из Египта и Сирии приплыл громадный арабский флот и началась осада Константинополя, длившаяся целый год (до августа 718) и окончившаяся неудачей для арабов, благодаря так называемому «греческому огню» и помощи болгарского хана Тервела, разгромившего сухопутные войска неприятеля.
Но борьба с арабами продолжалась всё царствование и арабские войска часто нападали на азиатские владения Византии. Льву удалось победить одну из этих арабских армий, в 739 году битве у Акрониона, и эта битва была последней с Омейядами на территории Византийской империи, так как Омейяды занимались внутренними проблемами, начиная с восстания берберов в 740 году и заканчивая битвой при Забе и падением Омейядского халифата в 750 году.
Внутренняя политика
Лев Исавр успешно подавил и две попытки восстаний — правителя Сицилии, Сергия, и экс-императора Анастасия II, в 719 году двинувшегося с болгарским войском к Константинополю. Город не принял Анастасия, а болгары выдали его Льву, с которым затем сохраняли миролюбивые отношения в течение всего его царствования.
При правлении Льва Исавра существенно изменилось устройство империи, при нём существенно развилось византийское право. Появился первый по-настоящему византийский, но вместе с тем и сохраняющий элементы римского права законодательный документ, получивший название «Эклога»
Лев Исавр полагал, что поклонение священным изображениям есть поклонение идолам, именно в эпоху его правления начался период иконоборчества, во времена которого было уничтожено огромное количество фресок и мозаик.
Напишите отзыв о статье "Лев III Исавр"
Примечания
- ↑ Успенский Ф. И. История Византийской империи. — М.: Астрель, 2001. — Т. 2. — С. 235. — 624 с. — ISBN 5-17-011750-7.
- ↑ [www.world-history.ru/countries_about/582/2291.html Всемирная История. Византия]
- ↑ Устян А. Р. [novarm.narod.ru/arch052006/visant.htm Византийская империя и место в ней армян-халкидонитов.] // Армянство в условиях глобального общества: геополитические и цивилизационные аспекты. М., 2002.
- ↑ стр. 330. Εξόσων ειρήνην εξειΒ μετά των Αρμενίων, ειρηνουσών και μετεμου και γενού υπό την βασιέλειαν Ρωμαίων., сказал раз Лев арабскому предводителю. www.vostlit.info/Texts/rus11/Gewond/frametext1.htm Примечание 112.
Ссылки
- [hrono.ru/biograf/bio_l/lev3isavr.php Лев III Исавр] на сайте [hrono.ru u]
- Лев, византийские императоры // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
Отрывок, характеризующий Лев III Исавр
Событие это – оставление Москвы и сожжение ее – было так же неизбежно, как и отступление войск без боя за Москву после Бородинского сражения.Каждый русский человек, не на основании умозаключений, а на основании того чувства, которое лежит в нас и лежало в наших отцах, мог бы предсказать то, что совершилось.
Начиная от Смоленска, во всех городах и деревнях русской земли, без участия графа Растопчина и его афиш, происходило то же самое, что произошло в Москве. Народ с беспечностью ждал неприятеля, не бунтовал, не волновался, никого не раздирал на куски, а спокойно ждал своей судьбы, чувствуя в себе силы в самую трудную минуту найти то, что должно было сделать. И как только неприятель подходил, богатейшие элементы населения уходили, оставляя свое имущество; беднейшие оставались и зажигали и истребляли то, что осталось.
Сознание того, что это так будет, и всегда так будет, лежало и лежит в душе русского человека. И сознание это и, более того, предчувствие того, что Москва будет взята, лежало в русском московском обществе 12 го года. Те, которые стали выезжать из Москвы еще в июле и начале августа, показали, что они ждали этого. Те, которые выезжали с тем, что они могли захватить, оставляя дома и половину имущества, действовали так вследствие того скрытого (latent) патриотизма, который выражается не фразами, не убийством детей для спасения отечества и т. п. неестественными действиями, а который выражается незаметно, просто, органически и потому производит всегда самые сильные результаты.
«Стыдно бежать от опасности; только трусы бегут из Москвы», – говорили им. Растопчин в своих афишках внушал им, что уезжать из Москвы было позорно. Им совестно было получать наименование трусов, совестно было ехать, но они все таки ехали, зная, что так надо было. Зачем они ехали? Нельзя предположить, чтобы Растопчин напугал их ужасами, которые производил Наполеон в покоренных землях. Уезжали, и первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.
Они ехали потому, что для русских людей не могло быть вопроса: хорошо ли или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего. Они уезжали и до Бородинского сражения, и еще быстрее после Бородинского сражения, невзирая на воззвания к защите, несмотря на заявления главнокомандующего Москвы о намерении его поднять Иверскую и идти драться, и на воздушные шары, которые должны были погубить французов, и несмотря на весь тот вздор, о котором нисал Растопчин в своих афишах. Они знали, что войско должно драться, и что ежели оно не может, то с барышнями и дворовыми людьми нельзя идти на Три Горы воевать с Наполеоном, а что надо уезжать, как ни жалко оставлять на погибель свое имущество. Они уезжали и не думали о величественном значении этой громадной, богатой столицы, оставленной жителями и, очевидно, сожженной (большой покинутый деревянный город необходимо должен был сгореть); они уезжали каждый для себя, а вместе с тем только вследствие того, что они уехали, и совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшей славой русского народа. Та барыня, которая еще в июне месяце с своими арапами и шутихами поднималась из Москвы в саратовскую деревню, с смутным сознанием того, что она Бонапарту не слуга, и со страхом, чтобы ее не остановили по приказанию графа Растопчина, делала просто и истинно то великое дело, которое спасло Россию. Граф же Растопчин, который то стыдил тех, которые уезжали, то вывозил присутственные места, то выдавал никуда не годное оружие пьяному сброду, то поднимал образа, то запрещал Августину вывозить мощи и иконы, то захватывал все частные подводы, бывшие в Москве, то на ста тридцати шести подводах увозил делаемый Леппихом воздушный шар, то намекал на то, что он сожжет Москву, то рассказывал, как он сжег свой дом и написал прокламацию французам, где торжественно упрекал их, что они разорили его детский приют; то принимал славу сожжения Москвы, то отрекался от нее, то приказывал народу ловить всех шпионов и приводить к нему, то упрекал за это народ, то высылал всех французов из Москвы, то оставлял в городе г жу Обер Шальме, составлявшую центр всего французского московского населения, а без особой вины приказывал схватить и увезти в ссылку старого почтенного почт директора Ключарева; то сбирал народ на Три Горы, чтобы драться с французами, то, чтобы отделаться от этого народа, отдавал ему на убийство человека и сам уезжал в задние ворота; то говорил, что он не переживет несчастия Москвы, то писал в альбомы по французски стихи о своем участии в этом деле, – этот человек не понимал значения совершающегося события, а хотел только что то сделать сам, удивить кого то, что то совершить патриотически геройское и, как мальчик, резвился над величавым и неизбежным событием оставления и сожжения Москвы и старался своей маленькой рукой то поощрять, то задерживать течение громадного, уносившего его вместе с собой, народного потока.
