Римский легион

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Легион»)
Перейти к: навигация, поиск

Легио́н (лат. legio, род. падеж legionis — военный сбор, призыв, от lego и legere — собирать) — основная организационная единица в армии Древнего Рима.

Легион состоял из 5—6 тыс. (в более поздние периоды 4,320) пехотинцев и нескольких сотен всадников. Каждый легион имел свой номер и название. По сохранившимся письменным источникам идентифицировано примерно 50 различных легионов, хотя считается, что их число в каждый исторический период не превышало двадцати восьми, но при необходимости оно могло быть увеличено.

Во главе легиона в период Республики стоял военный трибун, в период Империи — легат.





Легион Римских царей

Первоначально легионом называлось всё римское войско, представлявшее собой ополчение численностью около 3 тыс. человек пехоты и 300 всадников из имущих граждан, собиравшихся только во время войны или для военного обучения.

Тип организации: племенное ополчение, пропорционально формируемое из состава основных родов (курий) по десятичному принципу (каждый род, а их всего было 33, выставлял 100 пехотинцев — центурию и 10 всадников — всего 3300 пехотинцев + 330 всадников), каждым отрядом ополчения в 1000 человек командовал трибун (от триба — племя).

Тем самым военная мощь курии и общины в целом ставилась в зависимость от естественного воспроизводства мужского населения. В ранний царский период, когда римская община ещё не достигла своих демографических пределов и была открыта для принятия новых родов из соседних покорённых племен, эти отрицательные стороны ещё были скрыты. Но в VII в. до н. э., как явствует из данных письменной традиции, образование новых курий и сравнительно лёгкое принятие новых родов в уже существующие сходят на нет, и вскоре тормозящая роль куриатного принципа формирования войска особенно ярко проявилась при столкновении римлян в конце VII и в VI в. до н. э. с таким сильным народом, как этруски.

В VIII веке до н. э. воины сражались пешими, а оружием их были копья, дротики, мечи, кинжалы и топоры. Только самые богатые могли позволить себе доспех, ограничивавшийся чаще всего шлемом и небольшой пластиной, которая прикрывала лишь грудь.

В VII—VI веке до н. э. римская армия, предположительно, представляла собой типичную этрусскую армию (так как римляне находились под властью этрусков и армия включала в себя представителей римлян, этрусков (формировавших фалангу) и латинян (сражавшихся, по привычке, в свободном строю). Этрусско-римская армия состояла из 40 центурий гоплитов (I разряд), которые были вооружены по греческому образцу, 10 центурий копейщиков со средним вооружением (II разряд), вооруженных по италийскому образцу копьем и мечом, а также имеющих шлем, поножи и италийский щит (скутум): 10 центурий легковооруженных копейщиков (III разряд), у которых были копьё, меч, шлем и скутум; 10 центурий застрельщиков (IV разряд), владевших копьем, дротиком и скутумом, и, наконец, 15 центурий пращников (V разряд). Размер центурий зависел от того, какого размера армия требовалась. По такой же схеме строилась армия из ветеранов, которые составляли внутренний гарнизон.

Реформа Сервия Туллия (VI век до н. э.)

Организация: имущественный ценз и возрастное деление (более старшие находились в резервах и гарнизонах, выделяли, так называемых «юниоров» (от 18 до 46 лет) и «сениоров» (старше 46 лет)), всеобщая воинская обязанность для граждан, высшее командование — два военных трибуна.

Тактика: основное построение фалангой с конницей на флангах и лёгкой пехотой вне строя

  • I разряд (имущество более 100 тыс. ассов) — Воины этого разряда формировали 80 центурий и должны были иметь панцирь (lorica), шлем (galea), поножи (ocrea), круглый щит типа clipeus, а из наступательного оружия (tela) — копье (hasta) и меч (gladius или mucro). Такое полное вооружение в целом соответствует типу так называемого гоплитского снаряжения. Воины 1-го разряда стояли в фаланге в первом ряду.
  • II разряд (имущество более 75 тыс. ассов) — Воины этого разряда формировали 20 центурий и должны были иметь шлем (galea), поножи (ocrea), щит (scutum), меч (gladius) и копье (hasta). Историки отводят этим бойцам место во втором ряду войска.
  • III разряд (имущество более 50 тыс. ассов) — Воины этого разряда формировали 20 центурий и должны были иметь шлем, щит, меч и копье. В строю они соответственно занимали 3-й ряд.
  • IV разряд (имущество более 25 тыс. ассов) — Воины этого разряда формировали 20 центурий и должны были иметь щит (scutum), меч (gladius или mucro), а также два копья (длинное hasta и метательный дротик verrutum). Воины 4-го разряда занимали последнюю линию в бою, а также, по некоторым данным, прикрывали легион в случае отхода.
  • V разряд (имущество более 11 тыс. ассов) — Воины этого разряда формировали 30 центурий и должны были иметь пращу. Они находились вне строя и выполняли вспомогательную роль.

Центурии различных разрядов были, несомненно, разной величины.

Легион периода ранней республики

В определённый период времени (возможно, в ранний период Римской республики, которую возглавляли два консула) легион (римское войско) был разделён на два отдельных легиона, каждый из которых подчинялся одному из консулов.

В первые годы Римской республики военные действия представляли собой в основном вооружённые набеги, а поэтому неизвестно, задействовалась ли в ходе военных действий полная боевая мощь легиона.

Войны, которые вела Римская республика, становились всё более частыми и принимали характер спланированных боевых операций. В IV веке до н. э. каждому консулу подчинялись уже по два легиона, а их общее число увеличилось до четырёх. При необходимости ведения военной кампании набирались дополнительные легионы.

С 331 до н. э. во главе каждого легиона встал военный трибун. Внутренняя структура легиона усложнилась, боевой порядок с классической фаланги был изменён на манипулярный, и одновременно была усовершенствована тактика боевого использования легионов.

С начала IV века до н. э. воинам было установлено небольшое жалование. Легион стал насчитывать 3000 человек тяжёлой пехоты (англ.) (принципы, гастаты, триарии), 1200 человек лёгкой пехоты (велиты) и 300 человек кавалерии.

Различные категории комплектовались различными имущественными классами римских граждан и имели разное вооружение.

Организация: первоначально 4200 пехоты в 30 тактических подразделениях — манипулах (состоящих из 2 центурий по 60-120 воинов), сведённых в 10 когорт, и 300 всадников в 10 турмах.

Тактика: переход от фаланги к манипулярному построению (чёткое деление на 3 линии и подразделения-манипулы в ряд с промежутками). Боевой порядок легиона состоял из 3 линий по 10 манипул в каждой.

  • гастаты — 1200 человек=10 манипул=20 центурий по 60 человек — 1 ряд;
  • принципы — 1200 человек=10 манипул=20 центурий по 60 человек —2 ряд;
  • триарии — 600 человек=10 манипул=20 центурий по 30 человек — 3 ряд;
  • легкая пехота — велиты, вне строя (1200 человек);
  • кавалерия на флангах.

К началу 2-й Пунической войны (218 до н. э.-201 до н. э.) число пехоты было увеличено до 5000—5200 человек путём увеличения численности отдельных центурий.

Кроме того, к легиону придавались отряды союзных сил (алы, от alae — крылья, располагавшиеся на флангах) под командованием префектов, выполняющих функции трибунов легиона. Как правило, численность союзных отрядов была несколько больше численности легиона. Вспомогательные части (называемые также ауксилиариями) и в дальнейшем входили в состав армии.

В связи с разорением свободного крестьянства была отменена воинская повинность, солдатам было увеличено жалование, и римская армия стала профессиональной наёмной армией.


Состав легиона

В эпоху Республики в состав легиона входили следующие подразделения:

Кавалерия: Тяжёлая кавалерия (эквиты) первоначально представляла собой самый престижный род войск, где обеспеченная римская молодёжь могла продемонстрировать свою доблесть и умение, закладывая тем самым основы своей будущей политической карьеры. Кавалерист сам покупал вооружение и снаряжение — круглый щит, шлем, доспехи, меч и копья. Легион насчитывал примерно 300 кавалеристов, разбитых на подразделения (турмы) по 30 человек под командой декуриона. Кроме тяжёлой кавалерии, имелась также лёгкая кавалерия, которая набиралась из менее состоятельных граждан и молодых богатых граждан, не подходивших по возрасту в гастаты или всадники.

Лёгкая пехота (велиты). Велиты, вооружённые дротиками и мечами, не имели строго определённого места и назначения в боевом порядке. Их использовали там, где в этом существовала необходимость.

Тяжёлая пехота. Основная боевая единица легиона. Она состояла из граждан-легионеров, которые могли позволить себе приобрести снаряжение, куда входили бронзовый шлем, щит, доспехи и короткое копьё — дротик пилум (pilum). Излюбленное оружие — гладиус (короткий меч). Тяжёлая пехота подразделялась в соответствии с боевым опытом легионеров (до реформ Гая Мария, который отменил деление пехоты на классы и превратил легионы в профессиональную армию) на три линии боевого порядка:

Гастаты (hastatus) — наиболее молодые — 1 ряд
Принципы (princeps) — воины в расцвете сил (25-35 лет) — 2 ряд
Триарии (triarius) — ветераны — в последнем ряду; в бою их задействовали лишь в самых отчаянных и сложных ситуациях.

Каждая из трёх линий делилась на тактические подразделения-манипулы по 60-120 воинов, составлявших 2 центурии под командой старшего из двух центурионов (центуриона II ранга). Номинально центурия состояла из 100 воинов, но в действительности она могла насчитывать до 60 человек, особенно в манипулах триариев.

В бою манипулы обычно располагались в шахматном порядке, который именовался quincunx. Манипулы принципов прикрывали промежуток между гастатами, а тех прикрывали манипулы триариев. Шахматный порядок — ранняя структура построения легиона. После II века до нашей эры преобладает сплошное построение, без разрывов.

Легион периода поздней республики

Организация: в результате реформы Гая Мария когорты заменяют манипулы в качестве основного тактического подразделения легиона. Когорта состоит из 6 центурий. Были также специализированные (например, пожарные) когорты.

Легион состоял примерно из 4800 легионеров и значительного числа вспомогательного персонала, слуг и рабов. В легион могло входить до 6000 воинов, хотя временами их число уменьшалось до 1000, чтобы лишить своевольных военачальников поддержки. Легионы Юлия Цезаря насчитывали примерно по 3300 — 3600 человек.

Каждому легиону придавались вспомогательные войска почти такой же численности — сюда входили многочисленные специалисты — сапёры, разведчики, врачи, знаменосцы (римская армия не имела знамён в современном понимании слова — их заменяли легионные гербы в виде орлов на длинном древке), секретари, персонал метательных орудий и осадных башен, различные обслуживающие подразделения и подразделения из неграждан (римское гражданство им предоставлялось по увольнении) — лёгкая кавалерия, лёгкая пехота, работники оружейных мастерских.

В мирное время, дабы солдаты не чахли от безделья, легиону поручали другую не менее полезную работу: легионеры помогали в строительстве, тушили пожары (пожаротушением занимались вигилы), занимались поддержкой дорог, сбором налогов и прочим.

Политическая роль легионов

В эпоху поздней Республики и Империи легионы стали играть серьёзную политическую роль. Не случайно Август после тяжелейшего поражения римлян в Тевтобургском Лесу (9 г. н. э.) воскликнул, схватившись за голову, — «Квинтилий Вар, верни мне мои легионы». Они могли обеспечить будущему императору захват и удержание власти в Риме — или, наоборот, лишить его всяких надежд. Пытаясь ослабить возможную угрозу использования военной мощи легионов претендентами на власть в Риме, наместникам провинций было запрещено покидать свою провинцию вместе с подчинёнными им войсками. Когда Юлий Цезарь пересёк Рубикон и привёл в Италию свои войска, это вызвало кризис в Риме.

Легионы играли также огромную роль в деле романизации варварского населения. Будучи размещенными на границах Империи, они привлекали к себе торговцев из центра и, таким образом происходил культурный обмен между римским миром и варварским.

Имперские легионы

При императоре Августе число легионов, сильно выросшее за время гражданских войн, было сокращено до 25 единиц к концу его правления.

Переход в эпоху империи к созданию более многочисленных легионов постоянного состава был вызван в основном внутренними причинами — стремлением обеспечить верность легионов императору, а не военачальникам. Названия легионов происходили от названий провинций, в которых они были созданы (Италийский, Македонский).

Легион стал возглавлять легат (legatus) — обычно это был сенатор, занимавший эту должность в течение трёх лет. Ему непосредственно подчинялись шесть военных трибунов — пять штабных офицеров и шестой — кандидат в сенаторы.

Офицеры легиона

Старшие офицеры

  • Легат Августа пропретор (Legatus Augusti pro praetore): Командир двух или более легионов. Императорский легат также служил губернатором провинции, в которой легионы, которыми он командовал, были расквартированы. Из сенаторского сословия, Императорский легат назначался самим императором и обычно занимал должность на протяжении 3-х или 4-х лет.
  • Легат легиона (Legatus Legionis): Командующий легионом. На этот пост император обычно назначал бывшего трибуна на три—четыре года, но легат мог занимать свой пост и гораздо дольше. В провинциях, где был расквартирован легион, легат одновременно являлся и наместником. Там, где находилось несколько легионов, у каждого из них был свой легат, и все они находились под общим командованием у наместника провинции.
  • Трибун Латиклавий (Tribunus Laticlavius): Этого трибуна в легион назначал император или сенат. Обычно он был молод и обладал меньшим опытом, чем пятеро военных трибунов (Tribuni Angusticlavii — см. ниже), тем не менее должность его была второй по старшинству в легионе, сразу после легата. Название должности происходит от слова «laticlava», которое означает две широкие пурпурные полосы на тунике, положенной чиновникам сенаторского ранга.
  • Префект лагеря (Praefectus Castrorum): Третий по старшинству пост в легионе. Обычно его занимал получивший повышение выходец из солдат-ветеранов, ранее занимавший пост одного из центурионов.
  • Трибуны Ангустиклавии (Tribuni Angusticlavii): В каждом легионе имелось пять военных трибунов из сословия всадников. Чаще всего, это были профессиональные военные, которые занимали высокие административные посты в легионе, а во время боевых действий могли, при необходимости, командовать легионом. Им полагались туники с узкими пурпурными полосами (angusticlava), откуда и происходит название должности.

Средние офицеры

  • Примипил (Primus Pilus): Самый высокий по рангу центурион легиона, возглавлявший первую сдвоенную центурию. В I—II веках н. э. при увольнении с военной службы примипил зачислялся в сословие всадников и мог на гражданской службе достичь высокой всаднической должности. Название дословно означает «первая шеренга». Из-за сходства слов pilus (шеренга) и pilum (пилум, метательное копьё) термин иногда неправильно переводится как «центурион первого копья».
  • Центурион (Centurio): В каждом легионе имелось 59 центурионов, командиров центурий. Центурионы представляли собой основу и костяк профессиональной римской армии. Это были профессиональные воины, которые жили повседневной жизнью своих подчинённых-солдат, а в ходе боя командовали ими. Обычно этот пост получали солдаты-ветераны, однако центурионом можно было стать и по непосредственному указу императора или иного высокопоставленного чиновника. Когорты имели нумерацию с первой по десятую, а центурии внутри когорт — с первой по шестую (при этом в первой когорте было лишь пять центурий, но первая центурия была двойная) — таким образом, в легионе было 58 центурионов и примипил. Номер центурии, которой командовал каждый центурион, непосредственно отражал его положение в легионе, то есть самое высокое положение занимал центурион первой центурии первой когорты, а самое низкое — центурион шестой центурии десятой когорты. Пять центурионов первой когорты назывались «Primi Ordines». В каждой когорте центурион первой центурии именовался «Pilus Prior».

Младшие офицеры

  • Опцион (Optio): Помощник центуриона, заменял центуриона в бою в случае его ранения. Выбирался самим центурионом из своих солдат.
  • Тессерарий (Tesserarius): Помощник опция. В его обязанности входили организация караулов и передача паролей часовым.

Специальные почётные посты

  • Аквилифер (Aquilifer): Чрезвычайно важный и престижный пост (дословный перевод — «несущий орла»). Потеря символа («орла») считалась ужасным бесчестьем, после которого легион расформировывался. Если орла удавалось отбить или вернуть иным способом, легион заново формировали с тем же именем и номером.
  • Сигнифер (Signifer): В каждой центурии был казначей, который отвечал за выплату жалования солдатам и сохранность их сбережений. Он же нёс боевой значок центурии (Signum) — древко копья, украшенное медальонами. Наверху древка находился символ, чаще всего орёл. Иногда — изображение открытой ладони.
  • Имагинифер (Imaginifer): В бою нёс изображение императора (лат. imago), который служил постоянным напоминанием о верности войска главе Римской империи.
  • Иммун (Immunes): Иммунами были легионеры, которые обладали специальными навыками, дававшими им право на получение повышенной зарплаты, и освобождали их от труда и сторожевой службы. Инженеры, артиллеристы, музыканты, писари, интенданты, инструкторы по владению оружием и строевой подготовке, плотники, охотники, медицинский персонал и военная полиция — были все иммуннами. Эти мужчины были полностью обученными легионерами, и были призваны служить в боевой линии, когда это было необходимо.
  • Корницен (Cornicen): Легионные трубачи, игравшие на медном роге — корну. Находились рядом со знаменосцем, отдавая команды на сбор к боевому значку и передавая солдатам приказы командира сигналами горна.
  • Тубицен (Tubicen): Трубачи, игравшие на «тубе», представлявшую собой медную или бронзовую трубку. Тубицены, находящиеся при легате легиона, призывали воинов к атаке или трубили отступление.
  • Эвокат (Evocatus): Солдат, отслуживший срок и вышедший в отставку, но вернувшийся на службу добровольно по приглашению консула или другого командира. Такие добровольцы пользовались особо почётным положением в войске, как опытные, закалённые солдаты. Их выделяли в особые отряды, чаще всего состоявшие при полководце как его личная охрана и особо доверенная гвардия.

Реформы Августа

Организация: легат легиона — единственный командир, первая когорта имеет удвоенное число людей, вводится должность префекта лагеря.

Формирование: служба разрешена для жителей провинций, но командные должности — только для римских граждан.

Привилегии: служба во вспомогательных подразделениях даёт гражданство переселенцам, повышается жалование.

Вооружение: поножи больше не используются. В I в. н. э. в германских легионах появляются сегментные латы. Во время дакийской кампании Траяна пехотинцами используются наручи.

Реформы Адриана

Организация: увеличение полномочий трибунов, снижение полномочий центурионов.

Формирование: легионы формируются в местах постоянной дислокации.

Вооружение: совершенствуется снаряжение кавалерии.

Реформы Септимия Севера

Организация: префект лагеря становится префектом легиона и берёт на себя часть его полномочий.

Формирование: негражданам разрешается занимать командные должности.

Вооружение: длинный меч спата вытесняет традиционный гладиус, что косвенно указывает на изменение в характере боевых построений, ведь с длинным мечом проще сражаться в менее плотном строю, чем гладиусом, более приспособленным для плотного строя. Пилум вытесняется пикой-ланцеей и дротиками, легионеры начинают использовать плоский щит ауксилиев вместо полуцилиндрического.

Реформы Галлиена

Организация: сенаторам запрещается занимать военные должности (при этом префекты из числа всадников окончательно заменяют легатов во главе легионов), упраздняются посты военных трибунов.

Реформы Диоклетиана и Константина

Константин разделил армию на две части — сравнительно лёгкие пограничные войска и тяжёлых солдат полевой армии (первые должны были сдерживать врага, а вторые уничтожать его)

Организация: переход к комплектованию пограничных легионов из варваров, разделение легионов — максимум 1000 человек с трибуном во главе, значительная часть армии служит внутри страны, конница больше не придаётся легионам.

С III века н. э. боевые качества легионов постепенно падают в связи с варваризацией армии, кроме того, всё большую роль начинает играть конница.

Легионы (теперь в значительной части состоящие из германцев) строятся в колонны, переходят на копьё и спату вместо пилума и гладиуса, используют овальный щит ауксилия вместо скутума, а также существенно облегчаются доспехи. В конце существования Западной Римской империи они все чаще уступают место наёмным варварским подразделениям или сами в основном состоят из тех же варваров, но последние легионы были расформированы уже в Византийской империи при переходе к фемной системе.

Комплектование легиона

Военный лагерь легиона

Военный лагерь легиона - это укрепление оборонительного типа для отдыха и сна. Лагерь строился по типу крепости (прямоугольной формы, башни по углам, четыре входа). Все фортификационные укрепления строились из дерева. Вокруг крепости выкапывали ров, ставили колья из дерева и поливали их горючими веществами.

Легионы в новой истории

Название «легион» употреблялось в XVI-XX вв. для воинских формирований нерегулярной численности, как правило, добровольческих. Особенно известен Французский иностранный легион.

См. также

Напишите отзыв о статье "Римский легион"

Литература

Современная литература

  • Зелинский Ф. Ф. Римская империя. М.: Алетейя, 2000. 496 стр. ISBN 5-89329-071-2
  • Зелинский Ф. Ф. Римская республика. М.: Алетейя, 2002. 448 стр. ISBN 5-89329-502-1
  • Конноли П. Греция и Рим. Энциклопедия военной истории. М.: 2000. 320 стр. ISBN 5-04-005183-2
  • Риттерлинг Е. VI Железный легион // Исседон. Альманах по древней истории и культуре. Екатеринбург: Изд. Уральского государственного университета, 2007. Том VI. С. 126—134.

Ссылки

  • [www.roman-glory.com Римская Слава] Античное военное искусство
  • [xlegio.ru/ancient-armies/military-organization-tactics-equipment/legion/p1-development.html Р.Канья. Legio (Легион).]
  • [xlegio.ru/sources/vegetius/de-re-militari.html Флавий Вегеций Ренат. Краткое изложение военного дела]


К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Римский легион

Игра и ужин уже кончились, но гости еще не разъезжались. Пьер скинул плащ и вошел в первую комнату, где стояли остатки ужина и один лакей, думая, что его никто не видит, допивал тайком недопитые стаканы. Из третьей комнаты слышались возня, хохот, крики знакомых голосов и рев медведя.
Человек восемь молодых людей толпились озабоченно около открытого окна. Трое возились с молодым медведем, которого один таскал на цепи, пугая им другого.
– Держу за Стивенса сто! – кричал один.
– Смотри не поддерживать! – кричал другой.
– Я за Долохова! – кричал третий. – Разними, Курагин.
– Ну, бросьте Мишку, тут пари.
– Одним духом, иначе проиграно, – кричал четвертый.
– Яков, давай бутылку, Яков! – кричал сам хозяин, высокий красавец, стоявший посреди толпы в одной тонкой рубашке, раскрытой на средине груди. – Стойте, господа. Вот он Петруша, милый друг, – обратился он к Пьеру.
Другой голос невысокого человека, с ясными голубыми глазами, особенно поражавший среди этих всех пьяных голосов своим трезвым выражением, закричал от окна: «Иди сюда – разойми пари!» Это был Долохов, семеновский офицер, известный игрок и бретёр, живший вместе с Анатолем. Пьер улыбался, весело глядя вокруг себя.
– Ничего не понимаю. В чем дело?
– Стойте, он не пьян. Дай бутылку, – сказал Анатоль и, взяв со стола стакан, подошел к Пьеру.
– Прежде всего пей.
Пьер стал пить стакан за стаканом, исподлобья оглядывая пьяных гостей, которые опять столпились у окна, и прислушиваясь к их говору. Анатоль наливал ему вино и рассказывал, что Долохов держит пари с англичанином Стивенсом, моряком, бывшим тут, в том, что он, Долохов, выпьет бутылку рому, сидя на окне третьего этажа с опущенными наружу ногами.
– Ну, пей же всю! – сказал Анатоль, подавая последний стакан Пьеру, – а то не пущу!
– Нет, не хочу, – сказал Пьер, отталкивая Анатоля, и подошел к окну.
Долохов держал за руку англичанина и ясно, отчетливо выговаривал условия пари, обращаясь преимущественно к Анатолю и Пьеру.
Долохов был человек среднего роста, курчавый и с светлыми, голубыми глазами. Ему было лет двадцать пять. Он не носил усов, как и все пехотные офицеры, и рот его, самая поразительная черта его лица, был весь виден. Линии этого рта были замечательно тонко изогнуты. В средине верхняя губа энергически опускалась на крепкую нижнюю острым клином, и в углах образовывалось постоянно что то вроде двух улыбок, по одной с каждой стороны; и всё вместе, а особенно в соединении с твердым, наглым, умным взглядом, составляло впечатление такое, что нельзя было не заметить этого лица. Долохов был небогатый человек, без всяких связей. И несмотря на то, что Анатоль проживал десятки тысяч, Долохов жил с ним и успел себя поставить так, что Анатоль и все знавшие их уважали Долохова больше, чем Анатоля. Долохов играл во все игры и почти всегда выигрывал. Сколько бы он ни пил, он никогда не терял ясности головы. И Курагин, и Долохов в то время были знаменитостями в мире повес и кутил Петербурга.
Бутылка рому была принесена; раму, не пускавшую сесть на наружный откос окна, выламывали два лакея, видимо торопившиеся и робевшие от советов и криков окружавших господ.
Анатоль с своим победительным видом подошел к окну. Ему хотелось сломать что нибудь. Он оттолкнул лакеев и потянул раму, но рама не сдавалась. Он разбил стекло.
– Ну ка ты, силач, – обратился он к Пьеру.
Пьер взялся за перекладины, потянул и с треском выворотип дубовую раму.
– Всю вон, а то подумают, что я держусь, – сказал Долохов.
– Англичанин хвастает… а?… хорошо?… – говорил Анатоль.
– Хорошо, – сказал Пьер, глядя на Долохова, который, взяв в руки бутылку рома, подходил к окну, из которого виднелся свет неба и сливавшихся на нем утренней и вечерней зари.
Долохов с бутылкой рома в руке вскочил на окно. «Слушать!»
крикнул он, стоя на подоконнике и обращаясь в комнату. Все замолчали.
– Я держу пари (он говорил по французски, чтоб его понял англичанин, и говорил не слишком хорошо на этом языке). Держу пари на пятьдесят империалов, хотите на сто? – прибавил он, обращаясь к англичанину.
– Нет, пятьдесят, – сказал англичанин.
– Хорошо, на пятьдесят империалов, – что я выпью бутылку рома всю, не отнимая ото рта, выпью, сидя за окном, вот на этом месте (он нагнулся и показал покатый выступ стены за окном) и не держась ни за что… Так?…
– Очень хорошо, – сказал англичанин.
Анатоль повернулся к англичанину и, взяв его за пуговицу фрака и сверху глядя на него (англичанин был мал ростом), начал по английски повторять ему условия пари.
– Постой! – закричал Долохов, стуча бутылкой по окну, чтоб обратить на себя внимание. – Постой, Курагин; слушайте. Если кто сделает то же, то я плачу сто империалов. Понимаете?
Англичанин кивнул головой, не давая никак разуметь, намерен ли он или нет принять это новое пари. Анатоль не отпускал англичанина и, несмотря на то что тот, кивая, давал знать что он всё понял, Анатоль переводил ему слова Долохова по английски. Молодой худощавый мальчик, лейб гусар, проигравшийся в этот вечер, взлез на окно, высунулся и посмотрел вниз.
– У!… у!… у!… – проговорил он, глядя за окно на камень тротуара.
– Смирно! – закричал Долохов и сдернул с окна офицера, который, запутавшись шпорами, неловко спрыгнул в комнату.
Поставив бутылку на подоконник, чтобы было удобно достать ее, Долохов осторожно и тихо полез в окно. Спустив ноги и расперевшись обеими руками в края окна, он примерился, уселся, опустил руки, подвинулся направо, налево и достал бутылку. Анатоль принес две свечки и поставил их на подоконник, хотя было уже совсем светло. Спина Долохова в белой рубашке и курчавая голова его были освещены с обеих сторон. Все столпились у окна. Англичанин стоял впереди. Пьер улыбался и ничего не говорил. Один из присутствующих, постарше других, с испуганным и сердитым лицом, вдруг продвинулся вперед и хотел схватить Долохова за рубашку.
– Господа, это глупости; он убьется до смерти, – сказал этот более благоразумный человек.
Анатоль остановил его:
– Не трогай, ты его испугаешь, он убьется. А?… Что тогда?… А?…
Долохов обернулся, поправляясь и опять расперевшись руками.
– Ежели кто ко мне еще будет соваться, – сказал он, редко пропуская слова сквозь стиснутые и тонкие губы, – я того сейчас спущу вот сюда. Ну!…
Сказав «ну»!, он повернулся опять, отпустил руки, взял бутылку и поднес ко рту, закинул назад голову и вскинул кверху свободную руку для перевеса. Один из лакеев, начавший подбирать стекла, остановился в согнутом положении, не спуская глаз с окна и спины Долохова. Анатоль стоял прямо, разинув глаза. Англичанин, выпятив вперед губы, смотрел сбоку. Тот, который останавливал, убежал в угол комнаты и лег на диван лицом к стене. Пьер закрыл лицо, и слабая улыбка, забывшись, осталась на его лице, хоть оно теперь выражало ужас и страх. Все молчали. Пьер отнял от глаз руки: Долохов сидел всё в том же положении, только голова загнулась назад, так что курчавые волосы затылка прикасались к воротнику рубахи, и рука с бутылкой поднималась всё выше и выше, содрогаясь и делая усилие. Бутылка видимо опорожнялась и с тем вместе поднималась, загибая голову. «Что же это так долго?» подумал Пьер. Ему казалось, что прошло больше получаса. Вдруг Долохов сделал движение назад спиной, и рука его нервически задрожала; этого содрогания было достаточно, чтобы сдвинуть всё тело, сидевшее на покатом откосе. Он сдвинулся весь, и еще сильнее задрожали, делая усилие, рука и голова его. Одна рука поднялась, чтобы схватиться за подоконник, но опять опустилась. Пьер опять закрыл глаза и сказал себе, что никогда уж не откроет их. Вдруг он почувствовал, что всё вокруг зашевелилось. Он взглянул: Долохов стоял на подоконнике, лицо его было бледно и весело.
– Пуста!
Он кинул бутылку англичанину, который ловко поймал ее. Долохов спрыгнул с окна. От него сильно пахло ромом.
– Отлично! Молодцом! Вот так пари! Чорт вас возьми совсем! – кричали с разных сторон.
Англичанин, достав кошелек, отсчитывал деньги. Долохов хмурился и молчал. Пьер вскочил на окно.
Господа! Кто хочет со мною пари? Я то же сделаю, – вдруг крикнул он. – И пари не нужно, вот что. Вели дать бутылку. Я сделаю… вели дать.
– Пускай, пускай! – сказал Долохов, улыбаясь.
– Что ты? с ума сошел? Кто тебя пустит? У тебя и на лестнице голова кружится, – заговорили с разных сторон.
– Я выпью, давай бутылку рому! – закричал Пьер, решительным и пьяным жестом ударяя по столу, и полез в окно.
Его схватили за руки; но он был так силен, что далеко оттолкнул того, кто приблизился к нему.
– Нет, его так не уломаешь ни за что, – говорил Анатоль, – постойте, я его обману. Послушай, я с тобой держу пари, но завтра, а теперь мы все едем к***.
– Едем, – закричал Пьер, – едем!… И Мишку с собой берем…
И он ухватил медведя, и, обняв и подняв его, стал кружиться с ним по комнате.


Князь Василий исполнил обещание, данное на вечере у Анны Павловны княгине Друбецкой, просившей его о своем единственном сыне Борисе. О нем было доложено государю, и, не в пример другим, он был переведен в гвардию Семеновского полка прапорщиком. Но адъютантом или состоящим при Кутузове Борис так и не был назначен, несмотря на все хлопоты и происки Анны Михайловны. Вскоре после вечера Анны Павловны Анна Михайловна вернулась в Москву, прямо к своим богатым родственникам Ростовым, у которых она стояла в Москве и у которых с детства воспитывался и годами живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас же переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга 10 го августа, и сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в Радзивилов.
У Ростовых были именинницы Натальи, мать и меньшая дочь. С утра, не переставая, подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской. Графиня с красивой старшею дочерью и гостями, не перестававшими сменять один другого, сидели в гостиной.
Графиня была женщина с восточным типом худого лица, лет сорока пяти, видимо изнуренная детьми, которых у ней было двенадцать человек. Медлительность ее движений и говора, происходившая от слабости сил, придавала ей значительный вид, внушавший уважение. Княгиня Анна Михайловна Друбецкая, как домашний человек, сидела тут же, помогая в деле принимания и занимания разговором гостей. Молодежь была в задних комнатах, не находя нужным участвовать в приеме визитов. Граф встречал и провожал гостей, приглашая всех к обеду.
«Очень, очень вам благодарен, ma chere или mon cher [моя дорогая или мой дорогой] (ma сherе или mon cher он говорил всем без исключения, без малейших оттенков как выше, так и ниже его стоявшим людям) за себя и за дорогих именинниц. Смотрите же, приезжайте обедать. Вы меня обидите, mon cher. Душевно прошу вас от всего семейства, ma chere». Эти слова с одинаковым выражением на полном веселом и чисто выбритом лице и с одинаково крепким пожатием руки и повторяемыми короткими поклонами говорил он всем без исключения и изменения. Проводив одного гостя, граф возвращался к тому или той, которые еще были в гостиной; придвинув кресла и с видом человека, любящего и умеющего пожить, молодецки расставив ноги и положив на колена руки, он значительно покачивался, предлагал догадки о погоде, советовался о здоровье, иногда на русском, иногда на очень дурном, но самоуверенном французском языке, и снова с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности человека шел провожать, оправляя редкие седые волосы на лысине, и опять звал обедать. Иногда, возвращаясь из передней, он заходил через цветочную и официантскую в большую мраморную залу, где накрывали стол на восемьдесят кувертов, и, глядя на официантов, носивших серебро и фарфор, расставлявших столы и развертывавших камчатные скатерти, подзывал к себе Дмитрия Васильевича, дворянина, занимавшегося всеми его делами, и говорил: «Ну, ну, Митенька, смотри, чтоб всё было хорошо. Так, так, – говорил он, с удовольствием оглядывая огромный раздвинутый стол. – Главное – сервировка. То то…» И он уходил, самодовольно вздыхая, опять в гостиную.
– Марья Львовна Карагина с дочерью! – басом доложил огромный графинин выездной лакей, входя в двери гостиной.
Графиня подумала и понюхала из золотой табакерки с портретом мужа.
– Замучили меня эти визиты, – сказала она. – Ну, уж ее последнюю приму. Чопорна очень. Проси, – сказала она лакею грустным голосом, как будто говорила: «ну, уж добивайте!»
Высокая, полная, с гордым видом дама с круглолицей улыбающейся дочкой, шумя платьями, вошли в гостиную.
«Chere comtesse, il y a si longtemps… elle a ete alitee la pauvre enfant… au bal des Razoumowsky… et la comtesse Apraksine… j'ai ete si heureuse…» [Дорогая графиня, как давно… она должна была пролежать в постеле, бедное дитя… на балу у Разумовских… и графиня Апраксина… была так счастлива…] послышались оживленные женские голоса, перебивая один другой и сливаясь с шумом платьев и передвиганием стульев. Начался тот разговор, который затевают ровно настолько, чтобы при первой паузе встать, зашуметь платьями, проговорить: «Je suis bien charmee; la sante de maman… et la comtesse Apraksine» [Я в восхищении; здоровье мамы… и графиня Апраксина] и, опять зашумев платьями, пройти в переднюю, надеть шубу или плащ и уехать. Разговор зашел о главной городской новости того времени – о болезни известного богача и красавца Екатерининского времени старого графа Безухого и о его незаконном сыне Пьере, который так неприлично вел себя на вечере у Анны Павловны Шерер.
– Я очень жалею бедного графа, – проговорила гостья, – здоровье его и так плохо, а теперь это огорченье от сына, это его убьет!
– Что такое? – спросила графиня, как будто не зная, о чем говорит гостья, хотя она раз пятнадцать уже слышала причину огорчения графа Безухого.
– Вот нынешнее воспитание! Еще за границей, – проговорила гостья, – этот молодой человек предоставлен был самому себе, и теперь в Петербурге, говорят, он такие ужасы наделал, что его с полицией выслали оттуда.
– Скажите! – сказала графиня.
– Он дурно выбирал свои знакомства, – вмешалась княгиня Анна Михайловна. – Сын князя Василия, он и один Долохов, они, говорят, Бог знает что делали. И оба пострадали. Долохов разжалован в солдаты, а сын Безухого выслан в Москву. Анатоля Курагина – того отец как то замял. Но выслали таки из Петербурга.
– Да что, бишь, они сделали? – спросила графиня.
– Это совершенные разбойники, особенно Долохов, – говорила гостья. – Он сын Марьи Ивановны Долоховой, такой почтенной дамы, и что же? Можете себе представить: они втроем достали где то медведя, посадили с собой в карету и повезли к актрисам. Прибежала полиция их унимать. Они поймали квартального и привязали его спина со спиной к медведю и пустили медведя в Мойку; медведь плавает, а квартальный на нем.
– Хороша, ma chere, фигура квартального, – закричал граф, помирая со смеху.
– Ах, ужас какой! Чему тут смеяться, граф?
Но дамы невольно смеялись и сами.
– Насилу спасли этого несчастного, – продолжала гостья. – И это сын графа Кирилла Владимировича Безухова так умно забавляется! – прибавила она. – А говорили, что так хорошо воспитан и умен. Вот всё воспитание заграничное куда довело. Надеюсь, что здесь его никто не примет, несмотря на его богатство. Мне хотели его представить. Я решительно отказалась: у меня дочери.
– Отчего вы говорите, что этот молодой человек так богат? – спросила графиня, нагибаясь от девиц, которые тотчас же сделали вид, что не слушают. – Ведь у него только незаконные дети. Кажется… и Пьер незаконный.
Гостья махнула рукой.
– У него их двадцать незаконных, я думаю.
Княгиня Анна Михайловна вмешалась в разговор, видимо, желая выказать свои связи и свое знание всех светских обстоятельств.
– Вот в чем дело, – сказала она значительно и тоже полушопотом. – Репутация графа Кирилла Владимировича известна… Детям своим он и счет потерял, но этот Пьер любимый был.
– Как старик был хорош, – сказала графиня, – еще прошлого года! Красивее мужчины я не видывала.
– Теперь очень переменился, – сказала Анна Михайловна. – Так я хотела сказать, – продолжала она, – по жене прямой наследник всего именья князь Василий, но Пьера отец очень любил, занимался его воспитанием и писал государю… так что никто не знает, ежели он умрет (он так плох, что этого ждут каждую минуту, и Lorrain приехал из Петербурга), кому достанется это огромное состояние, Пьеру или князю Василию. Сорок тысяч душ и миллионы. Я это очень хорошо знаю, потому что мне сам князь Василий это говорил. Да и Кирилл Владимирович мне приходится троюродным дядей по матери. Он и крестил Борю, – прибавила она, как будто не приписывая этому обстоятельству никакого значения.
– Князь Василий приехал в Москву вчера. Он едет на ревизию, мне говорили, – сказала гостья.
– Да, но, entre nous, [между нами,] – сказала княгиня, – это предлог, он приехал собственно к графу Кирилле Владимировичу, узнав, что он так плох.
– Однако, ma chere, это славная штука, – сказал граф и, заметив, что старшая гостья его не слушала, обратился уже к барышням. – Хороша фигура была у квартального, я воображаю.
И он, представив, как махал руками квартальный, опять захохотал звучным и басистым смехом, колебавшим всё его полное тело, как смеются люди, всегда хорошо евшие и особенно пившие. – Так, пожалуйста же, обедать к нам, – сказал он.


Наступило молчание. Графиня глядела на гостью, приятно улыбаясь, впрочем, не скрывая того, что не огорчится теперь нисколько, если гостья поднимется и уедет. Дочь гостьи уже оправляла платье, вопросительно глядя на мать, как вдруг из соседней комнаты послышался бег к двери нескольких мужских и женских ног, грохот зацепленного и поваленного стула, и в комнату вбежала тринадцатилетняя девочка, запахнув что то короткою кисейною юбкою, и остановилась по средине комнаты. Очевидно было, она нечаянно, с нерассчитанного бега, заскочила так далеко. В дверях в ту же минуту показались студент с малиновым воротником, гвардейский офицер, пятнадцатилетняя девочка и толстый румяный мальчик в детской курточке.
Граф вскочил и, раскачиваясь, широко расставил руки вокруг бежавшей девочки.
– А, вот она! – смеясь закричал он. – Именинница! Ma chere, именинница!
– Ma chere, il y a un temps pour tout, [Милая, на все есть время,] – сказала графиня, притворяясь строгою. – Ты ее все балуешь, Elie, – прибавила она мужу.
– Bonjour, ma chere, je vous felicite, [Здравствуйте, моя милая, поздравляю вас,] – сказала гостья. – Quelle delicuse enfant! [Какое прелестное дитя!] – прибавила она, обращаясь к матери.
Черноглазая, с большим ртом, некрасивая, но живая девочка, с своими детскими открытыми плечиками, которые, сжимаясь, двигались в своем корсаже от быстрого бега, с своими сбившимися назад черными кудрями, тоненькими оголенными руками и маленькими ножками в кружевных панталончиках и открытых башмачках, была в том милом возрасте, когда девочка уже не ребенок, а ребенок еще не девушка. Вывернувшись от отца, она подбежала к матери и, не обращая никакого внимания на ее строгое замечание, спрятала свое раскрасневшееся лицо в кружевах материной мантильи и засмеялась. Она смеялась чему то, толкуя отрывисто про куклу, которую вынула из под юбочки.
– Видите?… Кукла… Мими… Видите.
И Наташа не могла больше говорить (ей всё смешно казалось). Она упала на мать и расхохоталась так громко и звонко, что все, даже чопорная гостья, против воли засмеялись.
– Ну, поди, поди с своим уродом! – сказала мать, притворно сердито отталкивая дочь. – Это моя меньшая, – обратилась она к гостье.
Наташа, оторвав на минуту лицо от кружевной косынки матери, взглянула на нее снизу сквозь слезы смеха и опять спрятала лицо.
Гостья, принужденная любоваться семейною сценой, сочла нужным принять в ней какое нибудь участие.
– Скажите, моя милая, – сказала она, обращаясь к Наташе, – как же вам приходится эта Мими? Дочь, верно?
Наташе не понравился тон снисхождения до детского разговора, с которым гостья обратилась к ней. Она ничего не ответила и серьезно посмотрела на гостью.
Между тем всё это молодое поколение: Борис – офицер, сын княгини Анны Михайловны, Николай – студент, старший сын графа, Соня – пятнадцатилетняя племянница графа, и маленький Петруша – меньшой сын, все разместились в гостиной и, видимо, старались удержать в границах приличия оживление и веселость, которыми еще дышала каждая их черта. Видно было, что там, в задних комнатах, откуда они все так стремительно прибежали, у них были разговоры веселее, чем здесь о городских сплетнях, погоде и comtesse Apraksine. [о графине Апраксиной.] Изредка они взглядывали друг на друга и едва удерживались от смеха.
Два молодые человека, студент и офицер, друзья с детства, были одних лет и оба красивы, но не похожи друг на друга. Борис был высокий белокурый юноша с правильными тонкими чертами спокойного и красивого лица; Николай был невысокий курчавый молодой человек с открытым выражением лица. На верхней губе его уже показывались черные волосики, и во всем лице выражались стремительность и восторженность.
Николай покраснел, как только вошел в гостиную. Видно было, что он искал и не находил, что сказать; Борис, напротив, тотчас же нашелся и рассказал спокойно, шутливо, как эту Мими куклу он знал еще молодою девицей с неиспорченным еще носом, как она в пять лет на его памяти состарелась и как у ней по всему черепу треснула голова. Сказав это, он взглянул на Наташу. Наташа отвернулась от него, взглянула на младшего брата, который, зажмурившись, трясся от беззвучного смеха, и, не в силах более удерживаться, прыгнула и побежала из комнаты так скоро, как только могли нести ее быстрые ножки. Борис не рассмеялся.
– Вы, кажется, тоже хотели ехать, maman? Карета нужна? – .сказал он, с улыбкой обращаясь к матери.
– Да, поди, поди, вели приготовить, – сказала она, уливаясь.
Борис вышел тихо в двери и пошел за Наташей, толстый мальчик сердито побежал за ними, как будто досадуя на расстройство, происшедшее в его занятиях.


Из молодежи, не считая старшей дочери графини (которая была четырьмя годами старше сестры и держала себя уже, как большая) и гостьи барышни, в гостиной остались Николай и Соня племянница. Соня была тоненькая, миниатюрненькая брюнетка с мягким, отененным длинными ресницами взглядом, густой черною косой, два раза обвившею ее голову, и желтоватым оттенком кожи на лице и в особенности на обнаженных худощавых, но грациозных мускулистых руках и шее. Плавностью движений, мягкостью и гибкостью маленьких членов и несколько хитрою и сдержанною манерой она напоминала красивого, но еще не сформировавшегося котенка, который будет прелестною кошечкой. Она, видимо, считала приличным выказывать улыбкой участие к общему разговору; но против воли ее глаза из под длинных густых ресниц смотрели на уезжавшего в армию cousin [двоюродного брата] с таким девическим страстным обожанием, что улыбка ее не могла ни на мгновение обмануть никого, и видно было, что кошечка присела только для того, чтоб еще энергичнее прыгнуть и заиграть с своим соusin, как скоро только они так же, как Борис с Наташей, выберутся из этой гостиной.
– Да, ma chere, – сказал старый граф, обращаясь к гостье и указывая на своего Николая. – Вот его друг Борис произведен в офицеры, и он из дружбы не хочет отставать от него; бросает и университет и меня старика: идет в военную службу, ma chere. А уж ему место в архиве было готово, и всё. Вот дружба то? – сказал граф вопросительно.
– Да ведь война, говорят, объявлена, – сказала гостья.
– Давно говорят, – сказал граф. – Опять поговорят, поговорят, да так и оставят. Ma chere, вот дружба то! – повторил он. – Он идет в гусары.
Гостья, не зная, что сказать, покачала головой.
– Совсем не из дружбы, – отвечал Николай, вспыхнув и отговариваясь как будто от постыдного на него наклепа. – Совсем не дружба, а просто чувствую призвание к военной службе.
Он оглянулся на кузину и на гостью барышню: обе смотрели на него с улыбкой одобрения.
– Нынче обедает у нас Шуберт, полковник Павлоградского гусарского полка. Он был в отпуску здесь и берет его с собой. Что делать? – сказал граф, пожимая плечами и говоря шуточно о деле, которое, видимо, стоило ему много горя.
– Я уж вам говорил, папенька, – сказал сын, – что ежели вам не хочется меня отпустить, я останусь. Но я знаю, что я никуда не гожусь, кроме как в военную службу; я не дипломат, не чиновник, не умею скрывать того, что чувствую, – говорил он, всё поглядывая с кокетством красивой молодости на Соню и гостью барышню.
Кошечка, впиваясь в него глазами, казалась каждую секунду готовою заиграть и выказать всю свою кошачью натуру.
– Ну, ну, хорошо! – сказал старый граф, – всё горячится. Всё Бонапарте всем голову вскружил; все думают, как это он из поручиков попал в императоры. Что ж, дай Бог, – прибавил он, не замечая насмешливой улыбки гостьи.