Легион смерти (Словения)

Легион смерти (словен. Legija smrti) — вооружённое формирование словенских коллаборационистов, существовавшее в годы Второй мировой войны.

Состав легиона

Легион появился летом 1942 года. Официально он состоял из трёх батальонов, в которых служили преимущественно бывшие словенские четники. Базировался легион в Нижней Крайне. В каждом из трёх батальонов было около 250 человек. Первым батальоном командовал сербский капитан Добриволе «Изток» Василевич, отряд которого базировался в Польхокрайских Доломитах (близ Полхова-Градца). Вторым батальоном руководил Милан Краньич, его отряд базировался в Брезовице при Любляне. Третий батальон базировался близ Сухора, и чётники из этого отряда вели борьбу в горах Жумберака. К октябрю 1942 года легион насчитывал 1731 солдата (665 в первом батальоне, 650 во втором и 416 в третьем). В составе легиона находились также пропагандисты, которых поддерживали Римско-католическая церковь, а также итальянские фашисты.

Разгром легиона

Легион как таковой вёл борьбу с югославскими антифашистами, однако он же и был разгромлен словенскими коммунистами. 27 ноября 1942 близ Сухора ночью третий батальон был атакован антифашистами: 5-й словенской ударной бригадой «Иван Чанкар» и 13-й хорватской бригадой из Западнодоленского отряда. 91 легионер был убит, а партизаны потеряли лишь 16 человек. В плен попал глава первого батальона легионеров Добриволе Василевич, который был казнён за сотрудничество с оккупантами.

Это поражение стало началом распада легиона. В 1943 году итальянские войска капитулировали и вышли из войны. Хотя немецкие войска обороняли Италию от войск союзников, итальянцы больше не поддерживали словенских легионеров. Руководитель отстатков легиона, Вук Рупник (сын словенского коллаборациониста Леона Рупника), распустил отряд. Выжившие солдаты вступили в Словенское домобранство, где и служили до конца войны.

Отрывок, характеризующий Легион смерти (Словения)

Мюрату было доложено, что путь расчищен. Французы вошли в ворота и стали размещаться лагерем на Сенатской площади. Солдаты выкидывали стулья из окон сената на площадь и раскладывали огни.
Другие отряды проходили через Кремль и размещались по Маросейке, Лубянке, Покровке. Третьи размещались по Вздвиженке, Знаменке, Никольской, Тверской. Везде, не находя хозяев, французы размещались не как в городе на квартирах, а как в лагере, который расположен в городе.
Хотя и оборванные, голодные, измученные и уменьшенные до 1/3 части своей прежней численности, французские солдаты вступили в Москву еще в стройном порядке. Это было измученное, истощенное, но еще боевое и грозное войско. Но это было войско только до той минуты, пока солдаты этого войска не разошлись по квартирам. Как только люди полков стали расходиться по пустым и богатым домам, так навсегда уничтожалось войско и образовались не жители и не солдаты, а что то среднее, называемое мародерами. Когда, через пять недель, те же самые люди вышли из Москвы, они уже не составляли более войска. Это была толпа мародеров, из которых каждый вез или нес с собой кучу вещей, которые ему казались ценны и нужны. Цель каждого из этих людей при выходе из Москвы не состояла, как прежде, в том, чтобы завоевать, а только в том, чтобы удержать приобретенное. Подобно той обезьяне, которая, запустив руку в узкое горло кувшина и захватив горсть орехов, не разжимает кулака, чтобы не потерять схваченного, и этим губит себя, французы, при выходе из Москвы, очевидно, должны были погибнуть вследствие того, что они тащили с собой награбленное, но бросить это награбленное им было так же невозможно, как невозможно обезьяне разжать горсть с орехами. Через десять минут после вступления каждого французского полка в какой нибудь квартал Москвы, не оставалось ни одного солдата и офицера. В окнах домов видны были люди в шинелях и штиблетах, смеясь прохаживающиеся по комнатам; в погребах, в подвалах такие же люди хозяйничали с провизией; на дворах такие же люди отпирали или отбивали ворота сараев и конюшен; в кухнях раскладывали огни, с засученными руками пекли, месили и варили, пугали, смешили и ласкали женщин и детей. И этих людей везде, и по лавкам и по домам, было много; но войска уже не было.